Мне всегда, буквально с раннего детства, хотелось уважать и любить нашу доблестную милицию. Наверно, на тонкое и впечатлительное дитя слишком сильно повлиял эпический образ Дяди Степы. А детская любовь, как подтвердит вам любой фрейд, могучая и несокрушимая сила, которая определяет Личность. Моя, смею надеяться, незаурядная личность определялась комплексом промилицейских чувств, как-то: восхищение, обожание, трепет и доверие.
Сей комплекс стойко выдерживал досадные удары судьбы, и если порой сомнения смущали душу, то вера преодолевала все. Преодолевать пришлось немало. Сначала ограбили мою квартиру: приехавшие по горячим следам оперативники облазили все углы и даже у кошки сняли отпечатки пальцев. После их отъезда я недосчиталась еще нескольких вещей, на которые воры в спешке или по беспечности не обратили внимание. Но это пустяки, обидно только, что не нашли злоумышленников.
Затем – обокрали дачу: унесли мелкий сельхозинвентарь и сняли шифер с крыши сарая. Очевидно, орудовала матерая банда, хитро заметавшая следы: милиция и здесь оказалась бессильна.
Я старалась быть честной перед собой – бессильной моя милиция оказывалась все чаще и чаще, но не мне бросать в нее камни и булыжники – оружие пролетариата. Она переживала тяжелые времена реформ, значит, я должна быть терпима и терпелива. Чего уж там мелочиться и сквалыжничать: мои покражи – это горюшко, а не горе. Придет настоящая опасность или беда какая, все равно побегу в милицию – “спасите, мол, люди добрые!” И они меня, безусловно, спасут.
И вот мне сильно не повезло. Однажды в вечернюю зимнюю пору возвращалась я из деревни, с дачи. До Москвы – сто километров. Электричка, простуженная, полупустая и полусонная, тащится еле-еле. Я, скромная, сижу в уголочке – очечки, платочек, книжечка философа Шопенгаура… Не шалю, никого не провоцирую, читаю немецкие умные рассуждения. И тут на скамейку напротив плюхается грузная фигура. Поток ароматов заполняет пространство и подтверждает наихудшие подозрения – фигура оказывается субъектом, пьяным, мягко говоря, в доску.
Минут десять едем молча: я – уткнувшись взглядом в книгу, субъект – вперив взоры в меня. Никогда не предполагала, что девушка с Шопенгауром столь эротизирующе может воздействовать на окружающую среду. Но что было – то было. Присмотревшись, субъект вдруг встрепенулся, привстал немного и, страстно замычав, потянулся к моим коленям. Я, правда, тоже встрепенулась и, подхватив сумку, попыталась было переменить местонахождение. Не тут-то было – громила, уцепившись за сумку, как за плащ поводыря, следовал за мной неотвязно.
Классически пошлая ситуация: девушка и хулиган – все присутствующие предпочитают отворачиваться и любоваться в окно на хилые окрестности. Выкручивайся сама.
Что ж, выкручиваюсь. Пометавшись по вагону, притулилась я к двум старичкам, которые решились на некоторую, пусть и символическую опеку. Ну да громила тоже не лыком шит, устроившись невдалеке, он продолжал войну на поражение: мычал, кричал, матерился, предлагал сто грамм и настойчиво зазывал в тамбур. Попутно он цеплялся к проходящим мимо пассажирам, плевался и швырял под сидение пустые банки из-под пива. Боже-боже, скорей бы Москва!
И были Мытищи, и вошел ангел-хранитель в образе широкоплечего билетного контролера. И бросилась я к нему по проходу, и жаловалась, и просила помочь. И обещал он.
Смотрю – подходит к громиле, а тот ему корочки сует. Возвращается проводник и руками разводит:
– Ничем не могу помочь – он из милиции.
– Как! – кричу, – как из милиции! Он же орал, матерился! Угрожал мне! Банки под сидение бросал. Не может быть!
– Хорошо, – говорит проводник, – я еще раз документы проверю.
Пошел, проверил.
– Извините, – говорит. – Но он не просто из милиции. Он из уголовного розыска.
Немая сцена… Благословен будь, уголовный розыск, взрастивший такие кадры
Правда, проверка на дороге угомонила Пинкертона: он стих и стал вменяем. А я навсегда излечилась от комплекса милицейской любви. Запаслась балончиком и серьезно размышляю о приобретении пистолета, пусть даже и газового. Без пистолета с милицией не справиться.
Татьяна ДОЛГАЯ
