22 апреля 1870 года родился Владимир Ильич Ленин
Как и следовало ожидать, нынешняя власть и буржуазные средства массовой информации попытались использовать эту дату для очередной попытки судилища, разоблачений и фарса. К агитационной работе привлекли лучшие силы – от звезды эстрады А.Пугачевой до мастера пропаганды Е.Киселева. Однако эффекта не достигли и не могли достичь. Фигура Владимира Ильича Ленина слишком значительна, глубока и противоречива, чтобы ее оценки были по силам дилетантам – “платным лакеям” олигархии.
“Ленин – такая великая фигура, – писал на склоне лет один из лидеров белой эмиграции Василий Шульгин, – которая до сих пор не была понята целиком ни одним мыслителем”.
Ленин был и остается одним из крупнейших политических писателей и социальных реформаторов за всю историю человечества, и вряд ли даже совместные усилия его современных “ниспровергателей” из числа бывших сотрудников ЦК КПСС и Институт марксизма-ленинизма способны умалить это величие. “Принципы демократии, – писал Бердяев, – годны для мирной жизни, да и то не всегда, а не для революционной эпохи. В революционную эпоху побеждают люди крайних принципов, люди, склонные и способные к диктатуре. Только диктатура может остановить процесс окончательного разложения и торжества хаоса и анархии. Только большевизм, давно подготовленные Лениным, оказался единственной силой, которая, с одной стороны, смогла докончить разложение старого и, с другой стороны, организовать новое. Только большевизм оказался способным овладеть положением, только он соответствовал массовым инстинктам и реальным соотношениям”.
Как бы отвечая современным поборникам “гуманизма и прав человека в революционную эпоху” (как здесь не вспомнить, что один из таких “гуманистов”, разоблачавших “жестокость и бесчеловечность” Ленина, был главпуровский генерал Волкогонов – организатор и активный участник октябрьского расстрела “Белого дома”), Бердяев, весьма далекий от симпатий к Ленину и большевизму, писал: “Революция ужасна и жутка, она уродлива и насильственная, как уродливо и насильственно рождение ребенка, уродливы и насильственны муки рождающей матери, уродлив и подвержен насилию рождающийся ребенок. Таково проклятие греховного мира. И на русской революции, быть может, больше, чем на всякой другой лежит отсвет Апокалипсиса. Смешны и жалки суждения о ней с точки зрения нормативной, с точки зрения нормативной религии и морали. Нормативного понимания права и хозяйства”.
Гражданская война в России явила миру примеры невиданной жестокости. Эту жестокость – на массовом, “народном” уровне – отмечал Максим Горький в запрещенной впоследствии и никогда в СССР не издававшейся статье “О русском крестьянстве”. “Если бы факты жестокости, – писал он. – являлись выражением извращенной психологии единиц, – о них можно было не говорить, но я имею в виду коллективные забавы муками человека. В Сибири крестьяне, выкопав ямы, опускали туда – вниз головой – пленных красноармейцев, оставляя ноги их – до колен – на поверхности земли; потом они постепенно засыпали яму землею, следя по судорогам ног, кто из мучимых окажется выносливее, живучее, кто задохнется после других”. И еще десятки подобных примеров.
Чудовищной жестокостью отличались герои и вожди “белого движения” – Корнилов, Колчак, Слащев. “В этих боях, – писал Корнилов в приказе по своим войскам в начале “Ледяного похода”, – вам придется быть беспощадными. И я даю вам приказ – пленных не брать. Ответственность за этот приказ перед Богом и русским народом я беру на себя”.
Неверно думать, что “красный” террор был ответом на “белый”, равно как неверно и обратное: это лишь две стороны одного явления – революции в воюющей, расколотой на непримиримо враждебные лагеря, полной ненависти стране. Выбор не между террором и демократией, а между диктатурой и террором, с одной стороны, и анархией и распадом государства – с другой. “Совершенно недостойно, – писал Троцкий, – является мысль о моем желании “сбросить” ответственность за террор на Ленина. Кто может на него эту ответственность “сбросить”? Он ее несет и без того. За Октябрь, за переворот, за революцию, за гражданскую войну – за все это он несет ответственность перед рабочим классом и перед историей и будет ее нести “во веки веков”… Да, ничто не снимет с Ленина ответственность за красный террор, никто и ничто. Даже и слишком услужливые защитники. Красный террор был необходимым орудием революции. Без него она бы погибла”.
При этом, как отмечал Бердяев, “Ленин не был злой человек, в нем было немало добродушия, было человеческое отношение к своим ближним. Ленин любил детей, любил зверей. Он не был инквизитором”.
Символично, что одно из последних писем Ленина (5 марта 1923 года) было адресовано Сталину. Ленин требовал от Сталина извинений, угрожая в противном случае порвать с ним всякие отношения. Сталин предпочел не извиняться. Все же Ленин ценил в Сталине решительность и твердость воли и неслучайно именно к нему он обращался с просьбой о яде в последний период болезни. В политическом плане Ленин в то время склонялся к “антиаппаратному” блоку с Троцким в противовес возросшему влиянию генсека. Троцкий не сомневался, что именно в нем Ленин усматривал своего преемника, однако Ленин был далек от того, чтобы видеть в своем соратнике только ”выдающиеся способности”.
Политический разрыв с бывшим единомышленником неизбежно означал для Ленина и разрыв личный. “Все уходящие от марксизма – мои враги, – говорил он меньшевику Валентинову, – руку я им не подаю”. Ленин ценил чувство юмора и образный народный язык: его полемика пересыпана убийственными эпитетами, а подчас даже ругательствами. Только за одну “дискуссию” меньшевик Соломон услышал от Ленина, что у него, Соломона, “ум зашел за разум”, “мозги заволокло туманом”, что он подобен “идиотам мысли”, “политическим кретинам”, “митрофанам”, “умственным недоноскам”, “скорбным главой и самым оголтелым реакционерам”.
“Надо признать, – пишет директор Центрального музея Ленина Мельниченко, – ругательный набор убийственный и разнообразный, тем более, что выплеснуто все это в течение одного спора. Непонятно только, зачем это нужно было десятилетиями скрывать от народа, хорошо понимающего толк в ругани”.
Этой, в общем-то вполне человеческой, слабостью вождя мастерски воспользовались его современные “ниспровергатели”, всерьез утверждающие, например, что Ленин хотел заточить Чичерина в сумасшедший дом за политическое инакомыслие, в то время как речь шла лишь о “принудительном” отдыхе в санатории. Впрочем, Ленин предлагал “сечь за футуризм” Луначарского, но, как видим, его указания не являлись “руководством к действию”. Это относится и к знаменитой записке: “премия – 100 тысяч за повешенного”, давно известной на Западе (опубликована в “Бумагах” Троцкого) и поданной в качестве “сенсации” российскими “первооткрывателями”. В реальной жизни никто повешен не был.
Впрочем, нельзя не признать: современное “ниспровержение” Ленина – затянувшаяся реакция на его многолетнее обожествление. Книги о Ленине, по словам Троцкого, превращались в своего рода “мавзолеи”. “Его мысль разрезали на цитаты для фальшивых проповедей”. Это обстоятельство не может заслонить масштаба исторической фигуры Ленина. “Наши разногласия, – писал непримиримый враг большевизма Каутский после смерти Ленина, – не должны делать нас слепыми к величию усопшего. Он был колоссальной фигурой, каких мало в мировой истории”.
Один из гениальнейших ученых ХХ века Альберт Эйнштейн не одобрял методов политической борьбы Ленина. “Но одно несомненно, – говорил он, – люди, подобные Ленину, являются хранителями и обновителями совести человечества”.
Материал подготовил И.КОТИЙ
