Краткая предыстория
Эмиграция – штука горькая. Год назад я выла. В сентябре прошлого года начался фестиваль русского кино на Chatelet, в киноцентре Forum des Images. Я стала ходить туда буквально дышать. Каждый фильм был – откровение. Там, на экране, двигались настоящие, живые люди. С настоящими, не приклеенными улыбками. И главное – они были русские!
15 сентября 2010 года показывали фильм Алексея Попогребского «Простые вещи». Дата запомнилась потому, что билет с того фильма я берегу. Он теперь служит мне закладкой для книг. Уже год.
Я уже слышала до этого, что Попогребский – гений. Хотелось убедиться.
Итак, первые кадры.
Грязные, побитые питерские дворы-колодцы, старенькая машина (не то «Жигули», не то «Москвич»), за рулем небритый нерусский с черными, глубокими, как колодец, глазами. Врач-анестезиолог. Едет на работу.
А до этого – комната в коммуналке. Обои в цветочек. Рука открывает крышку от алюминиевой кастрюли, наливает половником суп в стеклянную пол-литровую банку, заворачивает крышку, потом – в целлофановый пакет, концы закручиваются в узел, кладет в сумку. И мужская фигура в ночь уходит на работу. Суп – это рабочий обед.
Все такое родное, знакомое, до слез. И кастрюля, и банка, и пакетик, и обои в цветочек. Как сказали бы зэки, настоящий «сеанс».
Пленка плохая, камера шуршит, дергается. И полное ощущение того, что фильм документальный. Никто не играет. Все живут по-настоящему. Просто жизнь. И все.
Пациента-пенсионера играет Мюллер. Он же Леонид Броневой.
Играет самого себя, волка-одиночку.
Ему наш герой-анестезиолог вводит успокоительное. Броневой капризничает:
– Антон Павлович Чехов говорил перед смертью, что из всех успокоительных средств добрым словом может помянуть только героин.
И такими парадоксами вещает весь фильм…
Главный герой похож на Жана Габена. По характеру, конечно. Ибо в основном молчит. И только в глазах, умных и добрых, там весь текст.
Это хорошо, что он так мало говорит. Потому что жизнь – проста. И состоит из простых вещей: еды, работы, друзей, счастья и любви. И все. А потом мы умираем…
«Как жизнь проста.
А наша жизнь – убога.
Учиться жить – такая маета…
Зачем нам ум – мы под крылом у Бога.
Зачем нам кров – мы под крылом у Бога.
И речь зачем, когда есть немота…»
Вот как-то так.
Потом я скачала фильм. И смотрела его еще и еще.
Вместе с приходом в нашей церкви. Наша тетя Нина, работающая на свечном ящике, утверждает, что главный герой – грузин. «У него, – говорит, – типичный грузинский взгляд. Подозрительный».
Ну, думаю, надо позвонить и выяснить. Так ли это…
Через Попогребского выяснен адрес актера. Сергея Пускепалиса. Он выслал немедленно свой номер телефона.
И вот.
Звоню.
День первый. 26 октября, среда. 14.30 (по парижскому времени)
– Сейчас многие хотят уехать из страны. Или уже уехали. Что для вас эмиграция? Что, на ваш взгляд, теряется безвозвратно в тех, кто уехал? – Мне неоднократно предлагали уехать, и я часто бывал за границей: в Германии, Америке, Франции, где-то еще… Но везде, через некоторое время, меня дико тянуло обратно – в свое родное «говно».
Я не могу там жить. Лучше всего на этот вопрос ответил Сергей Донатович Довлатов. Когда он эмигрировал в Америку – и то, он долго тянул, не мог решиться. И в конце концов уехал и стал там делать свою газету и издавать свои книги. Наверное, для тех, кто уехал, чтобы обрести там свое счастье, – очень важно найти там «свою» историю. Свою тему. Свое место. Иначе, если поддаться общей истерии и уехать заодно со всеми – это заведомый проигрыш. И остается лишь играть потом перед своими «бывшими» друзьями роль счастливых людей… Ведь уезжают в первую очередь по финансовым соображениям – а в итоге ничего не получается. Не получается – как хотелось, как мечталось, исходя из просмотренных в детстве художественных фильмов… Когда сбегают по политическим мотивам – это уже другая история. Сбегают от ужасов нашей системы. Хотя лично я – никакой диктатуры политической системы не чувствую. Что хочу – то и ставлю, играю, никто мне не мешает особо… Есть свои трудности, но они вполне себе решаемы. Есть своя мелкая, на своем уровне – но «своя» стабильность. Я думаю, отъезд должен быть подготовленным актом. Психануть и рвануть – это можно только из голодающего Поволжья (моя Родина. – Авт.). И уже зависит от страны «убегания»: кто-то поменял Родину – и наконец-то обрел тот комфорт, о котором мечтал, ему все легко, обратно не тянет… Как сказал кто-то: наша страна – она для событий. А не для жизни… – Я смотрела закадровую съемку фильма Славы Росса «Сибириа. Мон амур». И там видно, как вам неловко ругаться матом: выключается камера, и вы говорите со слезами на глазах – что вот приходится ругаться по роли, раз уж положено… – Наверное, я вас разочарую – но в жизни я часто и довольно крепко ругаюсь матом. Но без причин стараюсь этого не делать, но, к сожалению, бывают ситуации, что без этого никак не получается… А Слава – это мой друг. Вот буквально через полчаса я с ним встречаюсь, чтобы поздравить его с днем рождения (ему исполнилось 45 лет!), и мы с ним пойдем выпивать в бар Barflay. И я согласился сыграть в его фильме – начинающего сходить с ума подполковника, и было два съемочных дня… Но таких два дня, что… – Да, фильм уникальный… Там такие краски необыкновенные – «люкбессоновские»… – А вы знаете, что постпродакшн фильма делал сам Люк Бессон? - Да, и мне рассказывали такую байку. Что выходит из монтажной Росс, а ему говорят: «А мог бы ты подумать, Слава, что вот сам Люк Бессон будет с тобой сидеть в одной монтажной!». А Слава отвечает: «Да подумаешь – Люк Бессон. Вот Леха Попогребский сказал – «Да, стоящий фильм». И я думаю: «Кто такой Леха Попогребский? Который круче Бессона?» Пересмотрела по интернету «Простые вещи» три раза подряд не отрываясь, узнала вашу фамилию – и поняла: надо срочно делать с вами интервью! – Ну… Это – любовь!
День второй. 28 октября. Время не помню… Разговор был нервный и короткий…
– У вас такие глаза необычные на пол-лица, взгляд ироничный… Вы – грузин?
– Нет, не грузин. Это мама – болгарка.
Мене не нравится такой жанр общения: звезда – журналист. Не нравится мне публичность. Какой смысл говорить о чем-то, если эта беседа станет известна окружающим?
Ну, кому какое дело – что я думаю?
– Скажите, пожалуйста. Вы как режиссер – диктатор? И почему вы снимаетесь у Попогребского?
– На сцене, съемочной площадке я – послушный.
У Попогребского снимаюсь потому – что он мой друг.
Леша – удивительный, интересный. (Сейчас у меня проба пера: играю психолога-журналиста. Работа неординарная. И для него, и для меня…)
В данный момент я играю капитана Грекова из «Жизнь и Судьба» Гроссмана о защите Сталинграда. Режиссер Сергей Урсуляк.
В работе я – не диктатор, ни в коей мере.
И надо мной нет никогда диктата, мы просто вместе работаем. Делаем общее дело.
Простите, мне сейчас надо идти смотреть «Женитьбу Фигаро», спектакль поставил Константин Богомазов с Олегом Табаковым в главной роли.
Спасибо за беседу, я пойду…
Последний разговор. 1 ноября, 14.00. Париж.
– Можно поговорить о вере? Звоню вам из храма Трех святителей в Париже, в 15-м районе. После Литургии. Ходите ли вы в церковь? Посещаете ли службы?
– Я захожу в церковь, когда иду мимо. Особенно, когда холодная погода – а там хорошо, тепло. Захожу, чтобы погреться, подумать о чем-то о своем. Но специально службы не посещаю. Как-то не доходит до этого…
Я крещен. Православный.
Если можно – последний вопрос. У меня вокруг все разворошено: надо собрать быстро чемодан, скоро самолет…
– Тогда финальный вопрос: про любовь.
– Любовь – она прекрасна в молодости, когда тебе нечего терять. Тогда это – созидательное чувство. Если мы говорим о любви мужчины к женщине. Любовь, она – непрактичная, невыгодная, нецелесообразная.
А в моем возрасте – она разрушительна. Она приносит хаос и разрушение. Ведь есть уже семья, дети. Рушатся социальные устои, быт, уклад жизни…Если есть любовь – нет места вранью… Конечно, все это касается людей порядочных. Которые любят и уважают тех, кто рядом.
Любовь – это ужас. Я молю: «Господи, лишь бы не влюбиться!»
Но она ведь приходит вдруг, сама, не спрашивая разрешения…
Да вся мировая литература – об этом.
– Удается ли сублимировать чувства в творчество?
– А что же остается делать? Когда творишь с этим чувством, не уныло получается.
Получается такой «укрощенный огонь» – как огонь костра или печи. Хоть пользу какую-то приносит…
А иначе – это лесные пожары, которые сжигают все дотла…
Лариса ШТЕЙНМАН.
