На 13-й международной ярмарке интеллектуальной литературы non/fiction, которая пройдет с 30 ноября по 4 декабря в Центральном Доме Художника, будет представлено несколько книг медиаидеолога Евгения Ю. ДОДОЛЕВА. Сегодня мы представляем одну из них: «Красная дюжина» основана на серии эксклюзивных интервью с ньюсмейкерами 1991 года. Полковник Виктор Алкснис, министр-ГКЧПист Олег Бакланов, основатель общества «Память» Дмитрий Васильев, генерал КГБ Олег Калугин, главред перестроечного «Огонька» Виталий Коротич, хард-лайнер Егор Лигачев, генерал-антисемит Альберт Макашов, первый & последний премьер-министр Советского Союза Валентин Павлов, председатель Совета Министров СССР Николай Рыжков, «блондинка-чеченка» Сажи Умалатова, третье лицо партии (после Горбачёва и Ивашко) Олег Шенин, вице-президент СССР Геннадий Янаев. Дюжина политических деятелей, от чьих замыслов + выступлений зависела судьба Союза ССР. Все персонажи, представленные в этом сборнике, были повелителями дум, вождями (пусть и разномасштабными), лидерами, ньюсмейкерами 1991 года, теми, кто был в фокусе общественного внимания в момент распада СССР. На словах они все, занимая разные (порой полярные) позиции, были против распада страны, но по факту вели державу к неминуемому краху. Автор книги Евгений Ю. Додолев в то время был известен как репортер-первопроходец & ведущий легендарной программы «Взгляд», и некоторые из героев «Красной дюжины» стали всесоюзно известны именно после додолевских ТВ-сюжетов. Многие из этих персонажей представили материалы для бестселлера «Les Coulisses du Kremlin» (парижское издательство Mercure de France). В 1992 году автор совместно со своим коллегой (позднее сменившем его на посту главреда «Нового Взгляда») Андреем Ванденко выпустил книгу «Их Кремль».
В минувшее воскресенье, в передаче НТВ, посвященной развалу СССР, было проговорено: лидер страны Михаил Горбачев не загасил вовремя карабахский конфликт (после погромов в Сумгаите, которые, по мнению британского журналиста Тома де Ваала, выпустившего книгу «Чёрный сад», стали «первой в современной советской истории вспышкой массового насилия»), поскольку в то время был озабочен набиравшей силу «Памятью» Васильева. Предлагаем читателям фрагмент интервью с основателем грозного в ту пору общества и предисловие ТВ-мэтра Михаила Леонтьева, который написал вводное слово и к предыдущей книге Додолева «Битлы перестройки» (М., Издательство «ЗЕБРА Е», 2011) о культовой передаче «Взгляд».
Предисловие Михаила Леонтьева
«Кадры решают все», – заметил один очень серьезный государственный деятель. Эта книга – ярчайшая иллюстрация того, насколько он был прав. Собранные здесь интервью – кадровая, «человеческая» составляющая события века – падения сверхдержавы, которая, по совместительству, была нашей Родиной. Это интервью с людьми, которые, вроде как, хотели предотвратить катастрофу. То есть, вроде как, в отличие от многих, понимали, что происходит.
Самое показательное – контраст между масштабом события и масштабом личностей. «Пойми мой характер, если хоть один погибнет – я жить не смогу» – это «первое лицо», номинальный глава путчистов Янаев Крючкову во время путча.
Характер поняли – спасибо автору книги. Янаев, милейший в общем мужик, потративший большую часть жизни на безобидно-бесполезную комсомольскую карьеру. Человек совершенно случайной биографии, которого все время несло как окурок в канализации, чтобы на несколько часов прибить, приклеить к точке исторического поворота. И слить в отстойник. Вместе со всей сверхдержавой, укомплектовавшей свою элиту такими окурками. И предателями. Мораль сей басни: с такими окурками и предатели не нужны. Вот нет в книге, например, Горбачева, и не надо. И так все понятно.
Впечатление усиливается авторской интонацией, чем-то напоминающей дежурного в приемном покое маленького сумасшедшего домика. Такого – санаторного типа. То есть, не для буйных.
Евгений Ю. ДОДОЛЕВ
Крах СССР: они были против
И ведь действительно, четверть века назад на советском агитпроповском безрыбье легко было прославиться, мимоходом вытащив Золотую Рыбку бесбашенной & хмельной удачи. Заголовки материалов моментально пополняли лексикон родного языка. В ночь с пятницы на субботу выходишь в двухсотмиллионный эфир «Взгляда» с трёхминутным сюжетом об отставном генерал-майоре КГБ, а в понедельник утром редакционные телефоны раскалены до цвета кумача: все аккредитованные в Белокаменной «журналюги» (© А.Б.Градский) желают обзавестись координатами куратора Питерского рок-клуба Олега Калугина (а самому генералу, замечу, выстлана ковровая дорожка в парламент). Одна нескромная заметка в «Неделе» о детях партийной элиты с цитатой из БГ («Их дети сходят с ума, потому что им нечего больше хотеть») – и по распоряжению отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС учреждается комиссия по этике при Союзе журналистов для того, чтобы в программе «Время» заклеймить меня, «клеветника», и тем самым, кстати, всей мощью сакраментальной АКС (административно-командной системы) внести лепту в массированную мифологизацию репортёрской профессии. Я оказываюсь под тотальным запретом, и только с решительной подачи мужественного «взглядовца» Саши Любимова возвращаюсь в строй.
На могучей инерции советской агитпроповской машины выстроены были политические карьеры разнокалиберных прорабов перестройки. И воспламенены звезды переходного периода, ставшие таковыми после пары ударных публикаций & эфиров программы «Взгляд», ведущих которого «Огонёк» звал не иначе, как «народными героями, олицетворявшими перемены внутри страны, так же, как символом перестройки за границей был Горбачёв. Потому что вместе с ними, смелея от пятницы к пятнице, мы учились говорить не кухонным шепотом, а вслух: у капитализма тоже бывает человеческое лицо, рок-н-ролл жив, Чернобыль не авария, а трагедия». Всё так просто. Как пешкой ход на e4.
Что-то с «Памятью» моей стало
Единственная жилплощадь в подъезде старого, дореволюционной постройки трехэтажного дома, где внизу булочная, а на втором этаже – ирония судьбы – пункт охраны общественного порядка. «Память» охранять или от «Памяти»? Ну, а третий этаж… Это напоминало нечто среднее между классической коммуналкой и полулегальным штабом конспираторов. В комнатах толпился народ – преимущественно молодой, где-то в глубине квартиры плакал ребенок, лаяла собака, что-то аппетитное жарили на кухне. На обшарпанных, давно не видевших ремонта стенах висели лозунги «Памяти», политическая карта мира почему-то была утыкана черными флажками. В коридоре на огромных размеров сундуке пылились два мегафона, в углу стояли бело-желто-черные знамена, надетые на металлические прутья с палец толщиной. Почему-то сразу подумалось, что эти прутья, заменяющие древко, при желании можно использовать совсем в иных целях…
Хозяин приглашает в гостиную, где много икон, старинных фотографий и портреты Николая II и самого Дмитрия Дмитриевича Васильева. Кроме нас к столу присаживается молодой человек, назвавшийся адъютантом Его Превосходительства (честное слово, так и сказал, видно, фильмов о Кольцове насмотрелся).
– Я не каннибал, человечиной не питаюсь. Это некоторые ваши коллеги тряслись так, что подбородки веревочкой приходилось привязывать. Шли сюда, словно на заклание. Иные напарников с радиотелефоном под домом оставляли. Я им говорил: «Микрофончик-то выключи, фонит». У меня единственный принцип: журналист – совесть нации, поэтому должен писать чистую правду.
– Вы действительно такого высокого мнения о предназначении нашего брата?
– Я описываю идеальную ситуацию, говорю о сути. Не моя вина, что этот идеал извращается. Если бы журналисты честно выполняли свой долг и служили Отечеству, а не тем, кто им платит, то, наверное, в мире было бы меньше бед. Люди вашей профессии иногда могут сделать больше вреда, чем танки. Приезжала, например, из Израиля одна такая Дора и давай орать, что всех евреев надо отправить в кибуцы. На это я сказал: вы антисемитка. У нас даже фонограмма того разговора осталась.
– Вы все разговоры записываете?
– Нет, но это неважно.
– Ладно, давайте тогда другое проясним: если бы я назвался евреем и попросил аудиенцию…
– Почему сразу евреем? Дались они вам! Я же о евреях ничего плохого пока вам не говорил. К слову, уточню: я антисемитом себя не считаю. Я люблю арабов, у меня масса друзей среди них, вон видите, они прислали мне свой платок. Арабы – основная семитская группа, как же я могу быть антисемитом?
– Значит, антисионист?
– Да, антисионист я крутой. Причем с детства, с младых ногтей. Сионизм – это идеология, а не национальный признак. Носителями этой идеологии являются не одни евреи. Но все вместе они выполняют миссию сионистских центров по разрушению цивилизации. Когда говорят, что сионизм – это патриотизм еврейского народа, не верьте. Чушь для безграмотных и серых. Я достаточно серьезно изучал сионизм и могу сказать, что это самая человеконенавистническая идеология в мире. Следствием сионизма явился – да, да, может, это и абсурдно звучит – третий рейх. Поскольку в христианском народе теории богоизбраннической концепции расового превосходства родиться не могло.
Когда, например, слышишь историю своего государства и видишь его трагедию, как не проникнуться ненавистью к тому, что служит причиной всех бед? Я-то знаю, откуда у нас появился этот коммунистический монстр.
– Погодите-погодите, вы меня окончательно запутали: мы о сионизме или о коммунизме?
– Коммунизм – это сектантство иудаизма.
– Дмитрий Дмитриевич, вы шпарите готовыми формулами, а я прошу поконкретней: чем маленькому Диме Васильеву не угодили евреи?
– Я хочу почитать сказку, а мне не дают.
– Почему?
– Потому что ее нет. Зато меня заставляют петь «Ленин всегда живой, Ленин всегда с тобой» или «Мы за партией идем, славя Родину делами». Не забывайте, носителями коммунистической идеологии были евреи. Это не я придумал. Только не надо делать из меня самого большого еврейского врага. Карл Маркс, кажется, в первом томе собрания сочинений написал: евреи – это лобковые вши, которые распространяются на теле больного общества. А Ленин, будучи полукровкой, в своих трудах вообще не считал евреев ни народом, ни нацией. Почему классиков не судили? Нет, созданную ими идеологию внедряли в сознание масс. Так было выгодно.
Сегодня все воют, ноют, сопли распускают о репрессированных при Сталине. А кто руководил архипелагом ГУЛАГом, строительством Беломорканала? Кто был идеологом разрушения наших национальных святынь? Емельян Ярославский, он же Губельман. Или, скажем, сын раввина Руфимов, он же Дзержинский, который убивал моих предков. Или Лейба Бронштейн – Троцкий, посеявший теорию военного коммунизма и изобретший концлагеря, где погибла моя родня. Понимаете, их на штыки комиссары поднимали!
– Кого – их?
– Например, моего деда, казацкого атамана, большевики только за то, что он был предан царю, штыками, штыками! А почему дед должен был служить дьяволу или поганой концепции заезжих политгастролеров, желающих подмять под себя весь мир? Обломится! Какой-то период можно продержаться на крови и насилии, но потом дубина начнет отмерять путь обратно. Русский мужик так устроен: он долго терпит, а потом берет дубину и начинает мерить глубину. Это будет. И очень скоро.
– Дмитрий Дмитриевич, давайте все же попробуем говорить не о человечестве, а о вашей семье. Кроме деда, еще были пострадавшие от Советской власти?
– Вся родня по отцовской линии. Фамилию называть не буду.
– Почему?
– Не хочу. Пока.
– Но это славянская фамилия?
– Из того, что я скрываю фамилию отца, вовсе не следует, что я еврей. Конечно, славянская фамилия. Я не еврей.
– Тогда что вас останавливает?
– У меня достаточно серьезное отношение к истории рода, к основам государства. Я не хочу давать дополнительную пищу своим врагам. Меня мать не для того берегла, чтобы я погиб.
– Неужели вы полагаете, что фамилию вашего отца установить так сложно?
– Попробуйте, проведите журналистское расследование.
– Спасибо, я оставлю это вашим биографам.
– Фамилия – не самое главное, важнее дух, которым я живу. Это дух моих предков. По материнской линии у меня казаки из станицы Романовской.
– Васильев – псевдоним?
– Фамилия отчима, офицера, в первые годы войны погибшего на фронте.
– Вы состояли когда-нибудь в советских общественных организациях?
– Пионерия, комсомол? Да, повязали мне у памятника вождю хомут на шею, но почти всегда эту удавку я носил в кармане, за что получал двойки и нелюбовь учителей. В комсомол меня записали в армии. Я служил в Венгрии, на передовых рубежах Отечества, как же можно не быть комсомольцем? Моего согласия не спрашивали. Забирали, негодяи, по две копейки из солдатской зарплаты.
– Хорошо, а в «Память» вы как пришли?
– Я всегда был в памяти, дело в том, что никогда не являлся кандидатом в дурдом, поэтому память всегда была со мной.
Васильев. Post skriprtum
После того как я напечатал не редактируя эту беседу, записанную Андреем Ванденко, ко мне в кабинет зашел старинный знакомый – Володя Кравченко. Я помнил его как сотрудника спортотдела «МК». А начиная с 1988 года, Володя вел в этой газете рубрику «Хроника происшествий». Очень прикольную. Самобытный язык и добродушный нрав экс-боксера Вовы Фельдмана (Кравченко он был по жене) генерировали совершенно бесподобное письмо, типа «ну зачем же резать старушку прямо рядом с детской площадкой?». Саша Хинштейн абсолютно официально называет Володю своим учителем. Ведь тот фактически стал в нашей стране родоначальником весьма востребованного жанра криминальной хроники.
Володя долго вздыхал, прихлебывал остывший чай и тоскливо смотрел мимо меня в панораму за окном («Новый Взгляд» располагался тогда в том же здании, что и «МК», но двумя этажами выше). Я никак не мог воткнуть, в чем цимис его визита. Наконец Кравченко спросил, смущенно улыбаясь:
– А ты хорошо этого Васильева знаешь?
– Два раза всего видел, один раз обедали вместе. А что?
И тут Володя меня ошеломил: он эмигрирует в Израиль из-за этого интервью. Ну, типа последняя капля. Я не решился его отговаривать, не желая брать на себя ответственность. Спросил, в курсе ли его главред Гусев. Оказалось, что пока нет. Послал секретаря за водкой. Чисто символически махнули по 50. Как бы на посошок. Запили чаем, закусывать было нечем.
Через две недели люди Васильева ворвались в наше здание и устроили бучу на третьем этаже, в редакции газеты «Московский комсомолец». Организатор наезда на Павла Гусева и его команду по фамилии Детков был привлечен к уголовной ответственности. Главный редактор нанял «личку» и охранников для редакции.
Кравченко таки уехал. Рубрика без него быстро сдулась. Такие дела. Весной 2011 года столкнулся с улыбчивым симпатягой Фельдманом-Кравченко, похожим на олимпийского Мишку, у Тишинского рынка. Вернулся он. Покинув Землю Обетованную, стал в новой России поэтом. В журналистку не вернулся. А зря.
Вместо постскриптума
В ближайшее время в разных российских издательствах выйдут несколько новых книг Евгения Ю. Додолева.
«Политковский. Человек в кепке»
Книга рассказывает о карьере легендарного ведущего программы «Взгляд» Александра Политковского, телевизионная слава коего проложила путь в большую журналистику его жене Анне Мазепа (Политковской), которая после убийства в 2006 году стала одной из самых известных на Западе россиянок.
«Узбекское дело Галины Брежневой»
В книге рассказывается о Галине Леонидовне Брежневой, ее жизни и смерти, ее друзьях и тайнах, родителях и мужьях. Особенно подробно о втором супруге дочери Пятизвездного Генерального секретаря – первом заместителе министра внутренних дел СССР Юрии Михайловиче Чурбанове. И об уголовном деле, которое привело последнего на скамью подсудимых и фигурантом которого была героиня повествования.
Книга основана на материалах закрытого уголовного дела, беседах с персонажами и воспоминаниях автора, который был единственным отечественным журналистом, сумевшим записать телевизионное интервью с Галиной Брежневой. Кроме того, автор провел неделю с спецзоне №13, снимая документальный фильм для ныне покойного режиссера Марка Авербуха: репортаж об этом визите в «элитную зону», где отбывал наказание Чурбанов, лег в основу одной из глав книги. В записках Додолева развеиваются мифы о масштабе бриллиантовых афер авантюриста-спекулянта Бориса Буряца и якобы незаконных методах спецбригады Генеральной прокуратуры СССР под руководством Тельмана Гдляна & Николая Иванова. Автор – единственный советский журналист, который был аккредитован при группе Гдляна, вместе с которым в самом начале 90-х написал первые в СССР книги о брежневской коррупции «Пирамида-1» и «Мафия времен беззакония». Книга иллюстрирована фотографиями из домашних архивов и уголовного дела.
«Лимониана, или Неизвестный Лимонов»
В книге рассказывается об обстоятельствах возвращения эмигранта-маргинала Эдуарда Лимонова на свою Родину в начале 90-х. Публикуются неизвестные труды «антисоветского» (© Андропов) писателя, статьи и интервью его соратников (Натальи Медведевой, Ярослава Могутина + Александра Дугина), которые они готовили для проекта «Новый Взгляд», придуманного автором книги. Здесь же напечатаны и колонки Лимонова, из-за которых власти пытались возбуждать уголовные дела – и в отношении автора книги, и в отношении ее объекта. В книгу включены письма Лимонова автору и материалы, написанные писателем по заказу автора (ранее не издававшиеся).
«Влад Листьев. Пристрастный реквием… или Семнадцать мифов о «Взгляде»
Из предисловия Кирилла Разлогова: «Предлагаемая вниманию читателя книга – явление по-своему уникальное, поскольку она сочетает в себе несколько проекций того (или, следуя объекту описания и анализа, – несколько взглядов на то), что происходило, казалось бы, в совсем недавнем прошлом и у всех в памяти, однако, представляется каждому со своей позиции, нередко противоречащей другим. Евгений Додолев – непосредственный участник программы «Взгляд», о которой он пишет со страстной заинтересованностью. И все же он строит свою книгу не как поток личных воспоминаний, а скорее как конструктор-аналитик: автор-составитель монтирует разные куски истории, разные фрагменты, мифы, интервью, которые, каждое по-своему, проливает свет на какой-то небольшой фрагмент этой весьма поучительной, хотя и достаточно короткой истории, и стремится найти в этом своеобразном калейдоскопе определенные силовые поля, которые так или иначе представляются ему важными».
«Насравший в вечность, или Неизвестный Градский»
Заметки основаны на беседах с «отцом советского рок-н-ролла» Александром Градским пристрастного автора, которого певец называет своим другом и вместе с которым путешествовал по Средиземноморью и США в 90-х. Александр Борисович Градский предстает здесь более ироничным и остроумным персонажем, его книжный образ отличается от привычного имиджа, знакомого лояльным поклонникам. Приводится не вполне хрестоматийная трактовка карьерного взлета композитора («Романс о влюбленных»), публикуются ранее не издававшиеся очерки самого Градского и дается слово его родным и близким: бывшей жене Ольге Семеновне и детям – Даниилу и Марии. Книга иллюстрирована фотографиями из домашнего архива гения.
