Усилившаяся в последние месяцы на фоне болезни президента межгрупповая борьба в политических верхах, сопровождающаяся скандалами различной мощности и интенсивности, дала аналитикам богатую пищу для дискуссий о том, что же происходит с российской властью. По мнению одних, – ничего сверхестественного. Просто, как уже неоднократно бывало раньше, в отсутствие Хозяина его слуги и соратники решили с пользой использовать время для очередного выяснения отношений друг с другом.
Но вот Хозяин скоро вернется, расставит фигуры на шахматной доске по прежним местам и тем самым приведет механизмы властвования в привычный режим работы, основанный на хорошо знакомом принципе сдержек и противовесов. Согласно другим, “пессимистическим” оценкам, за время болезни президента в российской политике произошли необратимые изменения, по существу, подорвавшие эти механизмы. А поскольку ни у одной из противоборствующих внутриэлитных группировок нет ресурсов для достижения монопольного господства, российскую власть и общество в целом ожидает тяжелая полоса потрясений. И те, и другие авторы сходятся в одном – ожесточенные баталии в верхах, перешедшие из разряда “подковерной борьбы” в сферу публичной политики, являются свидетельством глубокого кризиса власти.
Но попробуем задаться вопросом – не принимаем ли мы поверхностную рябь, старательно высвечиваемую телевизионными юпитерами, за реальные, но скрытые от глаз наблюдателя тенденции, доминирующие в российской элите?
Сегодня новый правящий слой, сформировавшийся в стране в годы реформ, уже не тот, каким он являлся в конце 1993 года, когда была введена в практику нынешняя конструкция, называемая политологами “суперпрезидентской республикой”. Тогда элита, находясь под впечатлением кровавых октябрьских событий, нуждалась в создании надежных механизмов, защищающих ее от возможных попыток социальных низов играть самостоятельную роль в политической жизни страны. В то же время российские верхи, приступившие к широкомасштабной приватизации бывшей государственной собственности, были заинтересованы в гарантировании определенных, хотя весьма далеких от правовых правил игры на этом важнейшем для себя “поле”. Полумонархическая система суперпрезидентской республики как нельзя лучше отвечала решению этих задач.
В течение последующих лет элита превратилась в замкнутую корпорацию, установив полный контроль над богатствами страны. В таких условиях ее заинтересованность в чрезмерном сосредоточении властных полномочий в одних руках, в сохранении жесткого моноцентризма в принятии основных политических решений начала ослабевать. Со всей очевидностью стала обнаруживаться тенденция, когда сильные и богатые хотят видеть своим лидером не непредсказуемого самодержца, а вполне управляемого политика, имеющего статус “первого среди равных”. Хитросплетения системы сдержек и противовесов вокруг источника верховной власти явно препятствовало реализации подобных целей.
Именно поэтому, с одной стороны, президентская избирательная кампания сопровождалась ускоренной консолидацией властвующей элиты, с другой стороны, обнаружилось стремление определенных групп элиты к монополизации власти. Происшедшие затем “кадровые революции” (уход с высоких государственных должностей “силовиков” в июне, А.Лебедя – в октябре) разрушили прежнюю систему сдержек и противовесов, не создав взамен новой. Примечательно также, что обе “кадровые революции” были осуществлены президентом под жестким, фактически ультимативным нажимом со стороны наиболее сильных в тот момент группировок (ранее глава государства никогда не принимал решений по отставкам под воздействием чьих-то настойчивых рекомендаций; его указы по этим вопросам всегда носили неожиданный характер). Дистанция между главой государства и другими высшими должностными лицами в официальной иерархии начала сокращаться. В результате происшедших подвижек в российских верхах по существу сформировалась иная модель властных отношений – биполярность при отчетливом стремлении отдельных фракций к безраздельному господству (сначала все вместе, включая левую оппозицию, добивались отставки А.Лебедя, теперь некая критическая зона формируется, по оценкам ряда специалистов, вокруг А.Чубайса). Ситуация, таким образом, на наших глазах начинает воспроизводиться, приобретать циклический характер.
Но самое интересное заключается в том, что вся эта “верхушечная рябь” происходит на фоне заметного усиления консолидации элиты. Лидеры КПРФ чем дальше, тем больше встраиваются во власть. Их тесное сотрудничество с руководством правительства трансформируется в открытые формы. Данный процесс, видимо, уже зашел настолько далеко, что даже непримиримые критики этой партии ныне предпочитают называть ее “системной оппозицией”.
Заметным явлением в консолидации элиты, судя по всему, станут и проходящие сейчас губернаторские выборы. Большинство вновь испеченных руководителей российских регионов, пришедших к власти при прямой поддержке левой оппозиции, а то и под ее знаменами, спешит заявить о своем стремлении к деловому сотрудничеству с Кремлем и Белым домом. Они идентифицируют себя в качестве выразителей интересов всех избирателей данного региона без деления на “красных” и “белых”. Отдельные исключения (Псков, Ставрополь, Киров) ни в коей мере не могут поставить под сомнение наметившуюся тенденцию.
Как же интерпретировать тогда очевидное противоречие между непрекращающейся борьбой на самом верху и стремлением к консолидации в базовом слое элиты? Рискну предположить, что процессы ослабления и даже сброса с политической сцены отдельных группировок в верхах являются обратной стороной консолидации властвующей элиты. В ходе острой межфракционной борьбы от доступа к рычагам власти отстраняются как раз те группы, чьи стремления, политические взгляды, действия не соответствуют интересам большинства истеблишмента. Именно поэтому представляется маловероятной эволюция суперпрезидентской республики в новую фазу своего развития, когда составляющая ее основание система сдержек и противовесов в высших эшелонах власти будет заменена диктатом какой-то одной фракции или биполярностью в качестве некоего промежуточного состояния. Монополизация власти в условиях современной России неизбежно будет означать доминирование чьих-то узкогрупповых интересов над общими интересами властвующей корпорации, на что последняя сейчас уже вряд ли согласится. Таким образом, лозунг “Сплочение – Борьба – Сплочение”, когда-то высказанный председателем Мао, как это ни парадоксально, может показаться на первый взгляд довольно точно отражающим процессы, происходящие ныне внутри российской элиты.
Мировой опыт свидетельствует, что политическая система суперпрезидентской республики, существующая в немобилизационной политической среде (именно такая среда и сформировалась в современной России – ни элита, ни общество не жаждут никаких “мобилизаций”), со временем может переживать управляемую трансформацию в иную политическую модель (президентскую республику с четким и сбалансированным разделением властей или президентско-парламентскую). В ином случае накапливающиеся в обществе противоречия и проблемы, не имеющие нормальных институциональных каналов разрешения, приводят в действие механизмы социального разрушения, что завершается обычно значительной или полной сменой властвующей элиты.
Трудно сказать, какими конкретно мотивами руководствовался Б.Ельцин, приняв решение о создании Консультативного совета при главе государства. Дело в другом: это решение в принципе способно стать важным шагом в направлении расширения участия различных влиятельных группировок элиты в принятии политических решений, в усилении их ориентации на компромиссы и взаимный учет интересов.
Подобные сдвиги, если они, конечно же, реально произойдут, могут превратиться в серьезную веху на пути дальнейшей эволюции политической системы суперпрезидентской республики. Кто-то назовет эту трансформацию окончательным становлением олигархического правления в России и по-своему будет прав. Но здесь все дело уже в ценностных подходах и политико-идеологических ориентациях. В тяжелейшей социально-экономической ситуации, когда всплески социального протеста грозят перерасти в мощную сокрушительную волну, нужно четко определиться. Если руководствоваться принципом “Пусть сильнее грянет буря!”, то, конечно же, любой “кризис верхов” следует расценивать позитивно. Если же мы предпочитаем сохранение пусть хрупкой, но стабильности как непременное условие для последующего выхода страны из нынешнего плачевного состояния, то должны честно признать, что консолидация неэффективной, эгоистической элиты лучше, чем ее разрушение и отсутствие всякой власти. В этом случае по крайней мере сохраняется надежда, что удовлетворившая свои краткосрочные цели элита все-таки повернется к решению проблем, волнующих общество. Но это – тема особого разговора.
Андрей РЯБОВ,
политолог
