Осень порадовала ТВ-аудиторию новыми программами. Особенно интересен в наступившем сезоне канал «Ностальгия» – жемчужина «НТВ+». Долгими вечерами ностальгировать со зрителями будут Владимир Молчанов, Сергей Доренко, Елена Ханга, Дмитрий Дибров и многие другие «хорошо забытые» телеведущие. А обязаны мы всем этим Владимиру АНАНИЧУ, самому непубличному представителю нашего телесообщества.
Список новинок «Ностальгии» в этом году впечатляет: это «До и после» с Владимиром Молчановым, аналитическая программа «Было время», где можно будет увидеть почти всех ТВ-звезд конца 1980-х, музыкальная программа «Битломания» от Дмитрия Диброва, Юрий Николаев выполнит, наконец, музыкальные заявки из музыки 1970 – 1980-х годов.
Стоит за этим Владимир Ананич – персонаж, широко известный в узких кругах. В его случае кругов два – телевидение и реклама. Они образуют в жизни Владимира ленту Мебиуса, что дает лучшему рекламщику среди телевизионщиков и лучшему телевизионщику среди рекламщиков возможность плавно перемещаться из одной сферы в другую, сохраняя устойчивые позиции и тут, и там. В результате успешной миграции Ананич по целому ряду пунктов оказался первым, но нигде не застолбил этого титула. И впрямь, зачем ему эти памятные вехи, если он все время в пути? Мобильность – мать его талантов, а отцом выступает, пожалуй, авантюризм…
Для тех, кто не в теме: именно Владимир в дикие 1990-е первым заговорил об организации единого рекламного сообщества и путем упорядочивания системы взаимоотношений всех его участников добился автономного существования рекламного рынка на правовой основе. Благодаря его миротворческим усилиям рекламщики тогда не перестреляли друг друга, а смогли договориться, хотя накал страстей был так высок, что первые лица приходили на ключевые встречи вооруженными: бывало, раздается на совещании грохот – у кого-то из кармана пистолет выпал.
На ниве рекламы Владимир выступил ну прямо как его тезка Мономах: под его эгидой был создан Российский совет по рекламе, написан рекламный кодекс, придуман фестиваль рекламы. Но и на телевизионной почве Владимир оставил глубокий след – он был первым, кто стал производить телепродукты на деньги рекламодателей, первым, кто акционировал телекомпанию, первым, кто разработал концепцию нишевого телевидения в России.
Однако ни титулов, ни шапки он не приобрел, а все потому, что легко пропускал торопливых вперед и на предложение поменять правила игры по ходу действия реагировал всегда одинаково – менял тропинку вместо того, чтобы биться за территорию. И поскольку жизнь его стала в результате похожа на «Сад расходящихся тропок» писателя Борхеса, даже не знаешь, с какой именно развилки начать разговор…
– Почему вы решили стать телевизионщиком?
– В 1975 году приятель предложил мне поучаствовать в съемках «Артлото». Я пришел, мне все очень понравилось. Помню, идет съемка, со мной рядом красивая девушка, и вдруг меня приглашают на сцену доставать шарик. Пока тянусь за шариком, слышу, как объявляют номер, который я якобы уже достал! На следующий день нас с девушкой снова пригласили в студию, где уже никаких зрителей не было. Я долго и нудно искал перед камерой нужный шарик и думал: неужели и «Спортлото» так же снимается? Так я узнал, что такое монтаж, и всерьез заинтересовался телевидением.
– А в профессионалы как попали?
– В юности хотел стать художником. Через рисунок попал в фотографию, а оттуда – в документалистику. Со временем стал снимать телесюжеты из горячих точек, делать репортажи. Материалы продавал российским и западным телекомпаниям, много сотрудничал с французскими телеканалами. Затем получил эфир на канале «2х2», чуть позже запустил программу «500» на Первом канале, потом «Дело» в рамках проекта «Взгляд и другие» (где «другими» были мы). Делал разовые проекты: для Молчанова в «До и после полуночи» снял документальный фильм «Кронштадтский мятеж», для Первого канала – фильм «Секс-индустрия в России», который побил все рейтинги, правда, скорее, из-за названия… Затем на канале «Россия» стал делать «Время деловых людей» и, в конце концов, акционировал то, чем руководил. Так родилась компания ВКТ – «Ваше коммерческое телевидение». И в 1994 году для московского правительства запустил свой первый канал – сейчас он называется «Столица».
– Почему потом все бросили и ушли в рекламу?
– Понял две вещи: что партнеры – это не друзья и что, когда создаешь сложную конфигурацию, ее сложно и защищать – надо через многое переступить.
– «Сохранять» тогда неизменно означало «переступать»?
– Само государство в разгар перестройки всех испортило – начало раздавать собственность, в людях проснулась алчность, они стали убивать друг друга. В те годы, чтобы как-то упорядочить отношения в бизнес-среде, пришлось создать объединение предпринимателей – «Круглый стол» бизнеса России». Ряды его членов тут же стали редеть: кого сажали, кого убивали – так ушли Кантор, Кивелиди… Помню, звонит мне девушка знакомая, плачет, я спрашиваю: «Что случилось? Кого убили?», а она отвечает: «Кошка из окна выпрыгнула». У меня чуть не вырвалось: «Слава Богу…». Никогда не забуду, как на похоронах Олега Кантора Иван Кивелиди сказал: «Вероятно, я буду следующим…»
– Когда убивают друзей и знакомых, это ужасно подавляет. Как вы боролись с негативом?
– Научил своего попугая всех спрашивать: «Крыша есть?»
– А почему вы ушли именно в рекламу?
– Это была совершенно свободная ниша. И единственный финансовый механизм для создания независимых СМИ. Но когда я осознал действенность рекламы, то ужаснулся тому, что из-за отсутствия элементарной человеческой этики в этой сфере может накрыться не только рынок как таковой, но и вся перестройка в целом. Поэтому и стал, с одной стороны, бороться за цивилизованный рекламный рынок, с другой – призывать людей думать, прежде чем, наслушавшись рекламы, нести деньги в очередную финансовую пирамиду.
– Правда ли, что именно вы придумали схему производства программы в обмен на рекламное время?
– Трудно сказать. Просто, производя программы для Центрального телевидения, мы не только сами искали рекламодателей, но и снимали им ролики. У Центрального телевидения тогда совсем не было денег, вот мы и договорились вместо денег получать рекламное время. Помню, сделал я однажды ролик «Форда» для какой-то фирмы, которая ими торговала, а мне через два дня звонят: «Снимай скорее рекламу, машины кончились!»
– То есть в те времена никто ничего не просчитывал?
– Руководители тогда принимали решения о размещении рекламы по личным мотивам: кому-то конкретная передача нравилась, кому-то приглянулся агент, который пришел с предложением. На рубеже девяностых реклама ведь ничего не продавала – она просто демонстрировала, что компания существует. И бывало, что у компании в офисе даже факса нет, зато имидж солидный – идет реклама на телевидении. Как правило, это были ролики с громкими резкими звуками и без всякого смысла.
– С какой целью вы учредили Российский совет по рекламе?
– Надо же было установить хоть какую-то гармонию между рекламным сообществом, бизнесом и властью. Кстати, если бы наш социум развивался по тем законам, которые были сформулированы тогда для рекламщиков, то мы уже давно жили бы в гражданском обществе…
– Какие еще профессии вы в жизни попробовали?
– Уйдя из ВГИКа, я нанялся грузчиком на ближайший завод – мне необходимо было иметь строчку в биографии, что я из рабочего класса. Через год я уже руководил бригадой грузчиков, половина из которых были сидевшие, а вторая половина – интеллигенты. Грузчики зарабатывали до 400 рублей в месяц, а научный работник получал 120 рублей. Быстро вырос до начальника цеха. Завод был пафосный, а я стал самым молодым руководителем.
– Почему же не стали и дальше работать на государство?
– Потому что инициатива оказалась наказуемой. К концу месяца нам приходилось круглосуточно разгружать составы – план, план, план… И у меня был фонд оплаты привлеченных сотрудников – за рабочие часы грузчики не успевали все разгрузить. Но студенты, которых мы нанимали, увы, больше калечились, чем работали, поэтому я из этого фонда стал доплачивать рабочим за сверхурочные. В результате получилась экономия фонда заработанной платы, исчезло пьянство, план выполнялся, вагоны не простаивали, и на работу к нам можно было устроиться только по конкурсу. А в благодарность мне попытались пришить дело! В итоге оправдали, но нервы потрепали так, что я раз и навсегда решил, что на государство работать больше никогда не буду. Тупо все время доказывать, что ты хочешь как лучше. Знакомство с ОБХСС оказалось определяющим, а я ведь хотел стать директором завода…
– Профессия грузчика самая экзотическая из тех, что вы в жизни освоили?
– Еще я работал на кладбище. Зарабатывал там сумасшедшие деньги. Но это было опасно – один раз в меня даже стреляли, когда я через дырку в заборе пролез с надгробной плитой. Тогда были огромные очереди на установку надгробий, и люди платили немалые деньги за то, чтобы в ней не стоять. Кооператоры, пытаясь в этот сектор вклиниться, стали сами производить надгробия, что кладбищенским портило бизнес. Поэтому самое трудное было не сделать надгробие, а проникнуть с ним на кладбище и установить. На машине ведь туда не въедешь, а весит плита больше 100 кг. Вот и приходилось тащить ее на себе. Однажды пошел я надгробие устанавливать, а навстречу мне похоронная процессия с оркестром. Военного хоронили. Все очень чинно: друзья, родственники, вдова плачет, и тут я иду с тяжеленной плитой, которая у меня на спине в рюкзаке лежит. Вижу – лавочка. Думаю, надо пропустить процессию и заодно передохнуть. Сажусь на лавочку с плитой за спиной, а она меня мгновенно перевешивает, я переворачиваюсь на глазах у изумленной публики вверх тормашками, падаю на чужую могилу, и плита меня к ней накрепко прижимает! Ситуация идиотская. Лежу, встать не могу, и процессия начинает смеяться, потому что ничего другого не остается. Проработал я на кладбище всего пару месяцев, не выдержал картины чужого горя и, несмотря на огромные по тем временам деньги, все бросил и ушел в фотографы.
– Почему именно в фотографы?
– Из-за Виктора Кистанова, музыканта из группы «Бродячие облака». Он был в юности одним из моих покровителей и как-то сказал, что у меня хороший глаз и что я обязательно должен стать фотографом. Я начал снимать и среди прочего снимал эротическое фото, в том числе и для Пичула: некоторые мои фотографии даже использованы в картине «В городе Сочи темные ночи». Постепенно научился этим зарабатывать.
– И долго вы протрудились на этой ниве?
– Около двух лет. Работая фотохудожником, главное было не опуститься до «детских садов». И я держался, делал портфолио актрисам. Госзаказы тогда получали только члены союза графиков, поэтому я стал «рабом» очень хорошего фотографа. «Раб» должен был вкалывать на официально признанного художника, одновременно учась у него, а тот ставил на работах свое имя и давал деньги. В тот период я постоянно ездил снимать какие-то ансамбли, делал афиши и календари, что считалось модным. Однажды получил заказ на съемку девушек в купальниках. Бросил клич по знакомым: кто хочет сняться? И мне привели… Лолиту Милявскую! Она пришла с мужиком, я еще подумал – боится девушка. Но мужик сказал, что они артисты и реклама бы им не помешала. Шел 1987 год, мужиком был Цекало…
– А почему бросили?
– Влюбился в документалистику. Однажды поехал фотографом на съемки фильма про какой-то ансамбль из Южной Осетии. Москвичей там моментально споили, сценарист подрался с режиссером, и мне пришлось снимать все самому. И я понял, как это здорово! По возвращении устроился работать на ЦСДФ, где тогда создавалось первое негосударственное творческое объединение «Нерв». Занимался тем, что перемонтировал неудачные работы. Получалось неплохо. Потом я создал собственную контору по производству документальных фильмов и рекламных роликов.
– Почему вы все же вернулись на телевидение?
– Жизнь без него оказалась слишком скучной.
– Трудно было входить второй раз в ту же реку?
– Да нет, сначала я запустил за рубежом канал «Русский мир», предназначенный для американской русскоязычной аудитории, а затем в 2004 году запустил «Ностальгию», в 2006 году появились первый исторический канал «365» и другие.
– Чем вы сейчас рулите?
– Я руковожу каналами «Ностальгия», «Кто есть кто», и продолжаю сохранять русскоязычное пространство в Америке. Кстати, название канала «Русский мир» удачно использовано правительственным фондом поддержки русскоязычного зарубежья.
– Название «Ностальгия» вы придумали?
– Да. И когда я его озвучил руководителям «НТВ+», мне все в один голос сказали, что просто «Ностальгия» нельзя, надо обязательно уточнить, по чему; а я ответил, что «по чему» меняется, а ностальгия остается…
– А у вас по чему ностальгия?
– По себе молодому: Высоцкий, The Beatles, 9 Мая, отец в белой рубашке с медалями фронтовика, ВДНХ, «Утро красит нежным светом…», сосед по парте с двойкой за сочинение на тему «Поэзия Маяковского», «Шампань-коблер» по 2 рубля…
– Вас называют главным специалистом по нишевому телевидению, а что, собственно, означает это слово?
– Нишевым называют телеканал, ориентированный на целевую аудиторию и заполненный программами строго очерченной тематики.
– Это то же самое, что кабельный?
– Нет. Нишевые каналы могут распространяться как угодно – и по спутнику, и по кабелю, ловиться тарелкой или приходить по оптоволокну; важно, что именно они показывают. Например: просто киноканал, на котором показывают фильмы для разных аудиторий – детей, подростков и взрослых, можно назвать тематическим каналом, а детский киноканал или канал про аквариумных рыбок уже будет считаться нишевым.
– Вы действительно родоначальник нишевого телевидения в России?
– Нет, настоящий родоначальник Гусинский, я лишь создал первую структуру, производящую подобные продукты.
– Чем отличаются нишевые каналы от эфирных, кроме параметров контента?
– Распределением доходов. Эфирные каналы имеют доход только от рекламы, а так называемые нишевые получают 70% своих доходов от подписки и лишь 30% от рекламы, если она присутствует. Ну и самое главное отличие: на нишевой канал необходимо подписываться и платить регулярную абонентскую плату.
– Как будет развиваться наше телевидение в будущем?
– Через 2 – 3 года мы забудем про эфирное ТВ. В каждом доме будет стоять приставка, которая обеспечит возможность получать до 100 каналов. Сейчас решается вопрос, сколько будет социальных каналов – 12 или всего четыре. За них тоже платят, но мало – государство будет предоставлять на них дотации. Когда все это произойдет, человек будет смотреть телевизор по другому принципу – он начнет выстраивать «телесмотрение» под себя лично. Но не вертикально, как сейчас – в 10.00 новости, в 20.00 кино, в 00.00 эротика, а горизонтально – перещелкивая каналы. Хочешь новости – переключаешься на канал новостей; хочешь кино – на киноканал; хочешь поностальгировать – переключаешься на «Ностальгию»; хочешь хорошую документалистику – включаешь канал «Кто есть кто» и смотришь истории из жизни великих людей.
– Интернет не убьет телевидение?
– Нет. Интернет и телевидение имеют разную целевую аудиторию. Телевидение – это семейное развлечение, в основном домашнее, Интернет – это в первую очередь источник информации для индивидуального пользования. Что касается IP-телевидения, то это не Интернет, а способ доставки телеконтента.
– Что вы можете сказать о нашем «традиционном» телевидении?
– Основная его черта – борьба за рекламодателя. Поэтому оно либо развлекает, либо кого-то пиарит.
– А вы своими каналами образовываете аудиторию?
– Своими каналами я не «образовываю», а именно просвещаю.
– Вы верите в чудо?
– Да. Потому что со мной нередко случались эпизоды из области чудес. Началось это еще в детстве. Помню, пошел однажды в булочную. А мальчиком я был очень скромным и приличным. Набрал хлеба, стою в очереди, народу полно, готовлюсь платить, лезу в кошелек, где у меня лежала купюра в три рубля, открываю его… и понимаю, что деньги вытащили – от купюры осталась тоненькая полоска, которую зажало замком от кошелька. И вот стою я с хлебом перед кассой, а платить нечем. Мне никогда не было так стыдно! И вдруг смотрю под ноги, а там пятирублевка лежит!
Еще была история, когда я уже юношей обучался на скульптора. Поехали мы со студией на натурные занятия рисовать Псков с высоты птичьего полета. Нас привезли на высоченный холм, где мы расселись компактной группой. И была с нами девушка в очень короткой юбочке, которая расположилась чуть выше меня. Пытаясь разглядеть, как она устроена, я потерял равновесие и полетел вниз. Обрыв был очень крутой, шансов уцелеть – минимум, но я упал на единственное дерево, которое росло внизу. Что меня и спасло.
Третий раз судьба меня подстраховала, когда я совсем еще молодым человеком отправился на свидание к даме, в пролетарский район, да еще поздним вечером. Иду, вокруг ни души, тьма, фонари не горят, спотыкаюсь и сильно подворачиваю ногу. Больно так, что искры из глаз сыплются. С трудом разгибаюсь, волоку ногу, поворачиваю за угол, держась за стену, а навстречу мне идет тихая толпа с цепями. Вожак смотрит на меня и говорит: «Калеку трогать не будем»…
Но главное чудо – это то, что мне всю жизнь везло на хороших людей.
– В чем, по-вашему, заключается основная проблема России?
– Маленькая продолжительность жизни. Мне так нравится жить, а уже 50…
Мария ИВАНОВА.
Фото из личного архива В.Ананича.
Полная версия интервью опубликована в журнале “Профиль”, № 33, сентябрь 2008 г.
