Лет двадцать – двадцать пять назад бурю страстей в нашей стране вызвала акция американского ученого, объявившего голодовку у стен Белого дома (того, который в Вашингтоне). Теперь же по-настоящему полуголодное, с легкой руки нашего Белого дома, существование российских ученых мало кого волнует.
“Известия” сообщают: “Президиум РАН распространил письмо, в котором предлагает всем институтам и научным учреждениям распустить сотрудников по отпускам без сохранения содержания. Жалкое материальное состояние российской науки – тема давняя, наболевшая…
Средняя же зарплата в Академии наук – 300 тысяч рублей, но и она выдается с задержками. Исследовательская работа практически заморожена…
…около 30 тысяч российских ученых работают сейчас по контракту на Западе. Внутренняя же эмиграция ученых в другие отрасли вообще подсчету не поддается. А в вузах за последние 5 лет… число научных сотрудников уменьшилось в 10 раз.
С 1 февраля остановилось издательство “Наука”. Официально объявлено о прекращении выхода 150 научных и научно-популярных журналов.
Добрый Сорос не мог выворачивать свои карманы вечно. В 1996 году он объявил о сокращении своей поддержки российской науки… Президентский Фонд фундаментальных исследований за богатым фасадом бедствует… президент торжественно сообщил, что отдал распоряжение перечислить РАН 50 миллиардов рублей.
Но только совершенно неосведомленный слушатель мог возликовать при этом известии. Месячный бюджет Академии наук составляет 150 миллиардов рублей, а бюджетные долги ученым достигли 1 триллиона рублей. 50 царственных миллиардов – это та треть бюджетного финансирования, которое Академия наук в последние месяцы в среднем получает из казны без “широковещательных жестов”.
Но в эти дни практически во всех научных центрах России ученые проводят митинги и стачки.”
А теперь сравним отношение к науке и к Академии нынешней с ситуацией с Санкт-Петербургской академией в 1783 году. Обратимся к любопытным мемуарам Е.Дашковой (“Записки 1743-1810″) в той части, где она рассказывает о своем пребывании на посту директрисы Академии наук, начиная с декабря 1782 года.
“К вечеру того же дня я получила письмо от графа Безбородко с приложением копии указа, уже отправленного в Сенат, которым я назначалась директором Академии наук, и упразднялась комиссия, учрежденная с некоторых пор для управления Академией… Граф Безбородко писал мне между прочим: “Ее величество приказала мне сообщить вам, что вы можете докладывать ей о всех делах, касающихся той части, в управление которой вы вступаете, и что она будет всегда готова устранить все препятствия и облегчить трудности, которые вы встретите на своем пути.” Таким образом, я очутилась запряженною в воз, совершенно развалившийся, и лишена была даже помощи вышеупомянутой комиссии.
…Академия не только не обладала капиталом для чрезвычайных расходов, но была обременена многими долгами; следовательно, мы были обязаны совместно исправить эти беспорядки и пользоваться самым простым и быстрым средством к тому, то есть бережно хранить все имущество Академии, не расхищая и не портя его; твердо решив сама не пользоваться ничем от Академии, я объявила, что не позволю этого делать и моим подчиненным… всех, следующих этому принципу, я найду возможным вознаградить за их усердие и увеличить их жалованье…
… в типографии царил полный беспорядок, и она была очень скудно оборудована. Я ее быстро привела в прекрасный вид; достала отличные шрифты…
Академия была обременена долгами; между прочим, она должна была за книги русским, парижским и голландским книгопродавцам; так как я не хотела просить денег у Ее Величества, я понизила цену печатаемых в Академии книг на тридцать процентов, вследствие чего они в короткое время разошлись в значительном количестве. Я употребила деньги, полученные таким способом, на уплату долгов и представила в Сенат или, скорей, государственному казначею… запоздалый отчет по расходованию казенных сумм за прежние годы. Специальные суммы состояли в исключительном распоряжении директора, так как он, собственно говоря, создавал их и употреблял на покупку предметов, не предвиденных при учреждении Академии, на награды и прочие чрезвычайные расходы, которые нельзя было производить из сумм, ассигнованных на содержание Академии. Этими суммами покрывался и дефицит, образовывавшийся вследствие постоянного вздорожания всех предметов.
Я застала всего семнадцать учеников в гимназии и двадцать одного обучавшегося искусствам подмастерья, которые содержались за счет Академии. Число первых повысилось при мне до пятидесяти, а вторых – до сорока. Я удержала в Академии Фуса, собиравшегося ее покинуть, и удвоила жалование ему и Георги. На следующий год я увеличила содержание всем профессорам и открыла три бесплатных курса: математики, геометрии и естественной истории; они читались русскими профессорами, которые получали за это двести рублей из специальных средств по окончании лекций. Я часто присутствовала на лекциях и с удовольствием видела, что ими пользовались для пополнения своего образования дети бедных русских дворян и молодые гвардии унтер-офицеры.”
Как видим, по велению одной женщины – императрицы Екатерины II – другой женщиной была налажена работа Академии (в том числе великим архитектором с 1784 по 1789 год выстроено главное здание Академии), типографий, расширен (заметим, который не бедствовал) личный состав Академии, увеличен контингент обучающихся, организовано чтение публичных лекций на русском языке (заметим, оплачиваемых для лекторов), расширены картографические работы и т.п.
Вклад ее в дело процветания Академии наук огромен. Но при этом на предложение императрицы места директора Е.Дашкова отвечала: “Нет, Ваше Величество, – наконец сказала я, – не могу я принять место, совершенно не соответствующее моим способностям. Если Ваше Величество не смеется надо мной, то позвольте мне сказать, что, в числе многих прочих причин, я из любви к Вашему Величеству не хочу рисковать сделаться всеобщим посмешищем и не оправдать Вашего выбора.
– Сделайте меня начальницей Ваших прачек, – сказала я, – и Вы увидите, с каким рвением я Вам буду служить… Я не умею стирать и мыть белье, но если бы я тут сделала ошибки вследствие своего незнания, они бы не повлекли за собой серьезных последствий, между тем как директор Академии наук может совершить только крупные ошибки и тем навлечь нарекания на государя, избравшего его”.
Кто же ответит за те “серьезные последствия”, которые терпит наша Академия наук и наша наука? Кто и перед кем должен ответить за это? Беспокоит ли это кого-нибудь так, как это беспокоило россиянина (россиянку) в XVIII веке?
Сравнивала
Лариса КНЫШОВА.
