Невзирая на очевидную притопленность и вполне оправданную – с точки зрения конспирации – завуалированность иерархически организованных структур теневой экономики (уже забытый термин, не так ли?), эта, основная сфера деятельности мафии (в отличие от ее впечатляющих атрибутов, включая локальные войны между конкурирующими кланами) – не слишком благодарная точка приложения приемов интеллектуального детектива, стилизованного под Эдгара По и Агату Кристи.
Поскольку сам по себе – в разрезах под всеми углами – этот преступный механизм довольно-таки скучная штука. Не говоря уже о том, что в холодном двухмерном пространстве интеллектуального детективного романа привычно царят личные мотивы преступления. Что противоречит беспощадным и могучим закономерностям теневой экономики. Которая, как и любая прочая, не терпит импульсивных капризов. И мнет под свои выверенные танковые гусеницы все случайные помехи. С тем же спокойствием, с коим невозмутимый буддизм отрицает само наличие института случайностей в подлунном мире…
Итак, теневая экономика – не тема для детектива интеллектуального… Тогда, быть может, триллер? Тоже нет. Потому, что рафинированные разновидности теневой экономики не позволяют развернуться сыщику-супермену: сломя голову гнаться за кем-либо и яростно отстреливаться от наседающих врагов не приходится. Противник невидим. И мощь его несопоставима с воспетыми Макаревичем “героями маленького роста”, которых можно просто игнорировать даже без ущерба для репутации, не поминая тем паче Его Величество Оборот.
Таким образом, самый опасный и всесильный этаж современной преступности оказывается вне фокуса самого популярного из литературных жанров.
С одной стороны.
С другой – “деловая” скучность многомиллиардных коловращений оборачивается – под пером мастера – увлекательнейшими перипетиями политического романа. Пример: одна из нераскрученных работ Юлиана Семенова “Репортер”.
Исследование теневой экономики для создателей постперестроечных триллеров всегда может стимулироваться наполненным кровью резервом. Резервом включения приводных ремней всеобъемлющей коррупции официальных институтов. Когда за профессиональных убийц и матерых рэкетиров вступаются их высокие покровители. Здесь можно густо намикшировать: вскрытие отмычками тайников и вскрытие сейфов хитроумными ревизиями, преступления хозяйственные и самую банальную уголовщину.
Пожалуй, первым из писателей, наотмашь обличившим заматеревшую коррупцию, стал американец Дэшил Хемметт. Он блестяще и убедительно расписал альянс “акул капитала” и гангстеров экстра-класса (в романах “Красная жатва” и “Стеклянный ключ”).
Так же, как Юлиан Семенов в “Репортере”, Дэшил Хемметт придает больше значения обстоятельствам и поведению героев, нежели алгебраической четкости рассуждений. А ведь именно стройность и логичность выверенной фабулы, помноженные на волнующее коварство Загадки, – апробированная формула детектива классического; достаточно вспомнить Конан Дойля и Агату Кристи.
Однако правильность классического детектива подразумевает некий набор сентенций. Но масштабы теневой экономики и апокалипсическая угроза вертикальной коррупции настолько велики, что все хорошие и добрые фразы в устах положительных персонажей тают бесполезным – словно лондонский снег – морализаторством. И в известной степени компрометируют позицию авторов. Авторов с насупленными бровями.
Следовательно, писатели, повествующие о беловоротничковой преступности, вынуждены – как мини-браунинг в дамскую сумочку – прятать лихой критический пафос за болезненно усмешливой самоиронией главного героя. Или – за его угрюмой молчаливостью. Этаким, словно прикушенная губа, знаком неподкупности, безмолвным символом сохранения честности выстраданной, а не девственной.
Объясню, почему. Моральные (без кавычек!) столпы беловоротничкового произвола – гипертрофированный прагматизм и многоступенчатое, как восточный обед, стремление к Власти. Честная альтернатива, которую легко может предложить автор разоблачающих детективов, – бережное отношение к израненной внутренней свободе, поскольку в жестоком и безумном мире, где теневая экономика вышла на те же финансовые порядки, что и государственная (а то и срослась с нею, как, допустим, в экс-СССР), можно остаться порядочным, рассчитывая лишь на себя. Иначе почувствуешь на зубах соленые куски собственного языка.
Именно поэтому, полагаю, тот же Хемметт наметил тенденцию к разрушению еще одной детективной традиции XIX века: его главный персонаж с писателем не заодно. В “Репортере” Юлиана Семенова повествование ведется вообще от нескольких лиц. И, конечно, не всегда (а быть может, никогда!) поступки разномастных героев торжественно адекватны своему идеалу. В отличие, скажем, от Шерлока Холмса, чьи дела и мысли пульсировали в благородных рамках славных Десяти Заповедей.
Я думаю, что прихваты вельможной мафии должны описываться резкими приемами социально-критического детектива. Хотя… стратегию коррупции удобно показывать и сугубо отстраненно, беспристрастно; здесь можно поупражняться в ключе шпионского романа а-ля Грэм Грин. Это может оправдать как бы незаинтересованность героя – человека со стороны, и за счет невозмутимости его оценок книга тряхнет читателя. Особенно читателя той страны, на материале которой написано произведение.
Если преступники остаются безнаказанными, то миндальный привкус бессилия и нетерпения остается после прочтения таких книг (Юл. Семенов, “Отчаяние”). Но именно безнаказанность – шлейф беловоротничковой преступности. И жгущее ощущение гнева, порожденного неприятием состоятельной безнаказанности, – критерий, доказывающий, что такого рода детективы уже не просто развлекательная литература, а высокое Слово. Слово, заставляющее внимательного читателя думать. И – корректировать эмоциональный вектор своего повседневного поведения.
Бесспорно, детектив может (не должен!) быть не только хорошим чтивом, но и скальпировать социальные процессы. Если автор по-настоящему талантлив, то это удается ему и при изящной – словно сонет Шекспира – недоговоренности (имею в виду нарочитую недоговоренность иных сюжетных линий, чем часто грешил, например, ранний Джеймс Хедли Чейз), и при шикарной многовариантности кокетливо затушеванного финала. Недаром чудесный роман родоначальника японского детектива Эдогавы Рампо “Чудовище во мраке” стал несомненным украшением национальной классики Страны Восходящего Солнца, где традиционно ценится интеллектуальная проза.
Впрочем, большинство довольно быстро пекущихся детективов всегда ориентированы на самую широкую читательскую аудиторию. В то же время предмет теневой экономики – при достойном анализе – требует значительного читательского терпения. Но есть, есть средства, универсальные для “покупки” читательского доверия.
Одна из неприметных составных глобального успеха детективных историй – импонирующее простому человеку компетентное недоверие главного героя-сыщика к сытым нравам самоуверенных розовощеких богачей. Потому, думаю, что эта неброская неприязнь плотно сопряжена с симпатичной лояльностью к несчастным жертвам “произвола сверху” и свидетельствует – в контексте частых хеппи-эндов – о том, что правда и справедливость имеют свой Шанс. На мой взгляд, помянутые качества суть потайные стержни характеров комиссара Мегрэ (Жорж Сименон) и вахмистра Штудера (Фридрих Глаузер).
И все виды литературной эксплуатации этого чувства приязни к честному и обиженному человеку, не алкающему легкого богатства (наравне с хорошо сработанным упором на насмешливо недоброжелательное отношение к “глупым полицейским”), – козыри. Козыри, которые разыгрывали и Конан Дойл, чей легендарный сыщик-мыслитель Шерлок Холмс не всегда ладил с недоверчивыми (подчеркну – профессионально недоверчивыми) коллегами из Скотланд-Ярда, и современник великого англичанина Морис Леблан, возродивший авантюрный жанр (но – с чисто детективным акцентом) в начале века; его любимый герой – вор-джентльмен Арсен Люпен чем-то напоминает неунывающего Остапа Бендера (Ильф и Петров), избравшего в качестве ироничного протеста против прессингующей атмосферы советского тоталитаризма дерзкие похождения и остроумные авантюры. (Недаром Иосиф Виссарионович Сталин оценил похождения Бендера раздраженным приговором: “Похождения авантюриста в стране дураков”).
Что еще из заведомо выигрышных ходов – помимо игры на антипатии к нечестным богачам – может предложить автор детективных романов о теневой экономике? Удобный путь – разработка чисто криминального сюжета на масштабном фоне социально-психологической сатиры. Блестящим образцом которой является, по-моему, “Улыбка Джоконды” Олдоса Хаксли.
Кстати, социально-психологическая литература постоянно эксплуатирует тактику жанра чисто детективного.
Именно на плотном стыке этих двух магистралей современной прозы и может эффективно и грамотно разрабатываться призрачная и неудобная тематика восходящей коррупции и других хронических патологий теневой экономики. Чьи князья менее, конечно, романтичны, чем суперменистые рыцари плаща и кинжала, но куда могущественнее и опаснее. Опаснее, по большому счету, для будущего всего цивилизованного мира…
ЕВГЕНИЙ Ю.ДОДОЛЕВ.
