Это не предвыборная листовка, это “Большой энциклопедический словарь”: “ШМЕЛЕВ Ник. Петр. (р. 1936), сов. экономист, рус. писатель, публицист, д-р экон. наук. Осн. тр. по проблемам мирового х-ва и междунар. экон. отношений, экономике СССР. В повести “Пашков дом” (1987), ист. пов. “Спектакль в честь господина первого министра” (1988, об И.-В. Гете), “Деяния апостолов” (1988, о Н. Пиросманашвили), рассказах — нравств. аспекты взаимоотношений личности и об-ва; противостояние процессам разрушения культуры”.
ГРАБЛЯМИ ПО ЛБУ — РОССИЙСКАЯ ЗАБАВА
— Николай Петрович, как вы полагаете, сколько раз человеку нужно наступить на грабли, дабы убедиться в том, что дерево крепче лба?
— По-моему, в России жизни мало, чтобы постигнуть эту истину. Сей процесс, увы, бесконечен. Говорят, нельзя научиться на чужих ошибках. Нам, похоже, удалось пойти дальше: мы и из собственных просчетов делать выводы не желаем. Иногда я думаю: ведь наш нынешний Президент был создан кампанией по его дискредитации со стороны Горбачева. Ельцин стал национальным героем и великомучеником. Казалось бы, учти ошибки, не совершай глупостей предшественника. Нет, Борис Николаевич четко движется по пути Михаила Сергеевича, плодит новых оппозиционеров и опальных страдальцев. А потом начнет удивляться, почему народ голосует за Жириновского и коммунистов. Люди за кого угодно проголосуют, лишь бы не за тех, кто специально грабли ищет.
— Честно говоря, я не предполагал, что вы в ответе станете Ельцина с Горбачевым гвоздить. Я о крепости вашего собственного лба спрашивал…
— Вроде бы я с садово-огородным инструментом аккуратно обращаюсь, с граблями знаком мало.
— Но однажды вы ведь уже совершали поход во власть, были депутатом Верховного Совета СССР последнего, горбачевского созыва. То депутатство разве не закончилось фиаско?
— Знаете, у меня остались не самые плохие воспоминания о том времени. Тогда мы все жили надеждами, верой в рывок к светлому будущему. Я выступал и на съездах, и на сессиях Верховного Совета, искренне считал, что наши слова могут привести к конкретным делам во благо страны.
— А в итоге развалился Советский Союз.
— Да, в который раз мечты оказались иллюзиями…
Но я понял ваш вопрос: зачем мне снова нужно было ввязываться во все эти депутатские дела? Главная причина, наверное, в том, что Станислав Шаталин, мой старый и близкий друг, с которым мы вместе уже сорок два года и к которому я отношусь с уважением, симпатией и любовью, попросил меня поддержать его лично и движение “Мое Отечество”. Иногда за компанию можно немного и поломать себя. За депутатским званием я не гонюсь, поэтому и не стал баллотироваться по одномандатному округу. Иду вместе с движением “Мое Отечество”, чью идеологию (не люблю это слово, но другого пока не придумали) поддерживаю и разделяю. Подчеркиваю: собственная парламентская карьера меня не занимает, поэтому искренне стараюсь помочь хорошим людям, которым есть что предложить российскому обществу.
— И тем не менее: сильно ломать себя пришлось?
— Не без того. Я все-таки в значительной степени человек письменного стола и книги, а не политический боец и трибун. Сам я обычно не лезу в схватку, меня затягивают. Всякий раз вспоминаю Гоголя, описавшего в “Тарасе Бульбе”, как в Запорожской Сечи атамана выбирали. Стукнут кулаком по шее и подбодрят напутствием: “Иди, не упирайся, чертов сын!” Мол, громада тебе великое доверие оказывает, а ты еще и кочевряжишься… Так и со мной. В первый раз я попал в парламент от Академии наук. Был момент, даже снял свою кандидатуру, а потом перед людьми неудобно стало. Сегодня ситуация в чем-то похожая: на меня рассчитывают, не хочется подводить. Мне близки по духу те, кто не пытается сочинять надуманные теории, а действует в русле здравого смысла. Время кабинетных теорий и “измов” прошло. По-моему, со мной солидарен в этом мнении и Стас Шаталин.
ВРЕМЕНА НЕ ВЫБИРАЮТ?
— Недавно я прочитал в одной журнальной статье, что Станислав Шаталин — это лучший экономист коммунистической эпохи. Мысль ясна? Мол, ушла эпоха, ушло и время ее кумиров.
— Вы поделикатничали и не сказали, что и меня автор той публикации зачислил в один ряд с моим лучшим другом. Во-первых, такое соседство только делает мне честь, а во-вторых, я в состоянии понять, что к таким эпитетам и определениям нельзя относиться слишком серьезно. Это ведь лексика полемическая, митинговая. Этот ярлык сочинялся с единственной целью: унизить человека, оскорбить его. Объективно же можно говорить о том, что в силу нашего с Шаталиным возраста нам действительно пришлось большую часть жизнь работать в условиях коммунистического режима. Но ведь не мною сказано: времена не выбирают…
Я уже докладывал вам о том, что не верю ни в какие “измы”, не могу слышать слова “коммунизм”, “социализм”, “капитализм”. Это термины, придуманные для того, чтобы морочить честным людям голову. Есть нормальное общество и анормальное, нормальная экономика и что-то запредельное. Эти категории для меня ближе и понятнее, ими я и предпочитал пользоваться в любой ситуации. То, что мы в меру своих сил знали бредовую экономику советского периода, не кажется мне большим минусом. Скорее, это наше достоинство. Во всяком случае, технологию абсурда мы можем объяснить кому угодно. Однако не забудьте: экономисты старой школы сильны не только в абсурде, но и в альтернативных вариантах. Мы смыслим кое-что и в разумной экономике, в которой сочетаются свобода рынка и направляющая рука центральной власти. Без ложной скромности могу утверждать: наши гарвардские мальчики вряд ли знают больше, чем, скажем, мы с Шаталиным. Это касается и западных светил, столь почитаемых кое-кем в российской стороне. С тем же Джеффри Саксом я лично знаком и уверенно говорю: мы как минимум на равных. Наша сила в том, что мы знаем не только теорию из учебника или схему, пусть даже и нобелевского лауреата, но и представляем, какая жизнь идет за окном.
Вы говорите: экономист коммунистической эпохи… С точки зрения философии, главнейшей ошибкой, которая до сих пор не исправлена, я считаю необольшевизм нынешних российских руководителей. У этих реформаторов на самом деле остался абсолютно большевистский подход к решению проблем. Нельзя подгонять страну, живых людей под кем-то придуманную формулу. Мы якобы бывшие коммунистические экономисты, никогда не решались ломать государство через коленку, навязывать всем свои идеи, то есть не делали того, что сегодня происходит сплошь и рядом.
— Именно поэтому, может, и справедливо утверждение, что ваше время безвозвратно ушло?
— Я уверен: еще не вечер. Гайдару понадобилось всего два года, чтобы в кровь расшибить морду о забор и увидеть, что его несколько бредовые идеи невозможно реализовать на практике. Кстати, именно Егору Тимуровичу мы обязаны декабрем девяносто третьего и результатами тех парламентских выборов. Гайдар до последней минуты не верил в свой крах, хотя умные люди говорили ему: парень, ты сломаешься из-за той невероятной жестокости, с которой относишься к жизни и к живущим. Не слушал советов и в итоге превратил встречу нового политического года в собственные поминки. Зато Владимир Вольфович погулял за чужой счет от души. На чьей улице будет праздник в нынешнем декабре?
Да, нынешние реформаторы постепенно избавляются от головокружения, более реально смотрят на вещи, но сделанного назад не вернешь, ими столько уже совершено ошибок, что…
Возьмем, к примеру, Чубайса. Кстати, лично к Анатолию Борисовичу я отношусь с известной долей симпатии. Он один из немногих в толпе у Олимпа, кто поначалу вызывал у меня расположение. Однако есть в Чубайсе элемент фанатизма, который строится на уверенности, что не построить в России рыночную экономику, кроме как бесплатно передав все ее, простите за рабочий термин, основные фонды в собственность директорам. То есть, по сути, отдать собственность на разграбление, превратить бывших распорядителей госимущества в его реальных обладателей. Это жесточайшая, глубоко аморальная операция, но пока она сработала. Однако я не уверен, что в итоге все не закончится тем, что и фанатику придется признать реальность и начать считаться не только с собственными идеями и теоретическими построениями.
— Полагаете, Чубайс потопляем? Он ведь слишком много обо всех знает. Если ему наступить на мозоль, Анатолий Борисович может ведь и заговорить.
— Не заговорит. Он сделает самую грязную часть работы и тихо отойдет в сторонку. Конечно, если представить, что когда-нибудь кто-нибудь станет у нас ловить всех воров вне зависимости от ранга и должности, то тогда Чубайс должен превратиться в главного свидетеля обвинения. Но это, как говорят англичане, слишком хорошо, чтобы быть правдой. Не верю, что у нас найдется такая сила, которая рискнула бы разворошить улей. Хоть бы и коммунисты победили, ничего бы они менять не стали, ибо сами успели хорошенько попользоваться чубайсовскими порядками. Сколько у нас вчерашних коммунистов стали сегодня мультимиллионерами? Сирыми и голыми они изображают себя для действительно голодных старушек, которые флагами на площадях шелестят. Словом, я не верю в передел собственности. Инстинкт самосохранения не позволит этого сделать. Все понимают, что без крови и гражданской войны вспять жизнь не повернуть. Нет, наша страна не для Нюрнбергского процесса.
А возвращаясь к Чубайсу, могу сказать, что исчерпанность его деловой функции для меня очевидна, он неизбежно упрется рогом, как уперся Гайдар два года назад. На смену Чубайсу придет другой человек, не только более прагматичный, но и более гуманный. Это наука жизни.
ЕЩЕ НЕ ВЕЧЕР
— Вы вернулись к Чубайсу, а я хочу возвратиться к вопросу о вашем времени. Полагаете, “еще не вечер” — это ответ?
— Я могу сказать определеннее, обозначить качество, в котором себя вижу. Констатирую: я не сумею быть губернатором, но евреем при губернаторе — готов стать. Роль советника, подсказчика — для меня. Конечно, в нашей стране ничего нельзя загадывать, но я не слишком верю в большую кровь, в возможность гражданской войны, поэтому и надеюсь, что сумею еще сослужить добрую службу. Убежден, что Россию спасет здоровый цинизм.
— Вы согласились на роль придворного еврея, теперь бы определиться с губернатором. Видите претендентов на этот пост?
— Недавно вместе со Станиславом Ассекритовым мы встречались с делегацией экспертов-советологов из Китая. Нам был задан практически такой же вопрос: кого вы считаете возможным кандидатом на место главы государства? Станислав Васильевич ответил примерно так: есть люди, которые достойны стать президентом России, но фамилии называть пока рано. Почему? Причина одна. В нашей стране стреляют. Только в этом году около 500 бизнесменов, предпринимателей и общественных деятелей погибли от рук наемных убийц. Зачем рисковать, называя имена наших кандидатов?
Мне этот ответ Ассекритова кажется абсолютно правильным. Согласны?
— Пожалуй, нет. Неужели вы считаете, что упоминание в прессе откроет Америку тем, кому по рангу положено все знать? Если они решат убрать с дороги вашего ставленника, то хоть пиши, хоть не пиши…
— Наверное, вы правы, но сегодня я не решаюсь называть фамилии. Давайте переживем парламентские выборы, тогда, если у вас интерес к этой теме не пропадет, встретимся еще раз, и я обещаю быть более откровенным.
Впрочем, я по-прежнему до конца не уверен, что президентские выборы состоятся в назначенный срок. Всегда можно отыскать предлог, чтобы отложить все года на два, на три. Разве трудно представить вариант, когда Ельцин все переворачивает вверх ногами, объясняя это желанием остановить наступление коммунистов, спасти демократию? Разве столь уж фантастичен поворот, при котором в один прекрасный день на экранах телевизоров появляется Борис Николаевич и объявляет себя единственным гарантом Конституции, противовесом жириновцам и зюгановцам: “Сограждане! Отечество в опасности. Нам опять угрожают расстрелами, ссылками, лагерями. Этого допустить нельзя. Беру всю полноту власти на себя”? Возможное развитие ситуации? А почему бы, собственно, и нет? Конечно, это не значит, что вся страна поддержит такой шаг, но кто народ будет спрашивать?
Если же говорить об объективных процессах, то — да, Ельцину надо уходить. Но Борис Николаевич не чувствует момента, как не чувствовал этого в свое время и Горбачев, который имел, но упустил шанс сохраниться иконой в нашей современной истории. Ельцин свою роль отыграл. В данной ситуации даже не столь важно из-за чего — по причинам ли здоровья или же из-за слишком активизировавшегося в последнее время окружения. К слову, свита закусила удила, уже даже ходят разговоры о новом Григории Распутине — куда дальше?
— Куда?
— К царю-батюшке. На прямых и честных выборах Ельцину не победить. Президентское кресло он может оставить за собой только в результате чрезвычайных мер.
СТРАНА ЗАХОДЯЩЕГО СОЛНЦА
— Знаю, вы недавно вернулись из полугодовой командировки в Японию. Какими судьбами туда занесло?
— За пореформенные годы у меня сложилась своеобразная модель: раз в год я выезжаю на несколько месяцев на заработки за границу. Да, я член-корреспондент Академии наук, но того, что мне платят за это звание, хватает только на сигареты. Да, я работаю в Институте Европы, хорошее место, все отлично — кроме зарплаты. Официальные деньги расходятся за неделю, не больше. А потом? Прикажете попрошайничать? Это не мой удел. Для себя я разработал схему, которой стараюсь следовать. Сначала я преподавал в Швеции, потом — в Америке, теперь — в Японии.
— Везде по полгода?
— В Швеции даже больше, десять месяцев. Это способ зарабатывать на жизнь, ничего другого здесь нет.
— Кого и чему вы учите?
— В Саппоро есть университет Хоккайдо, который является сложившимся центром славистики в Японии. В основном, конечно, спрос на нас как на специалистов по России. Насколько я знаю, только один наш профессор сумел добиться права читать за рубежом лекции по западной экономике, учить Запад жить и работать. Я обычно рассказываю о проблемах российских реформ, о нашей экономике, социальном положении в обществе. В Японии же я был очень растроган, когда неожиданно выяснилось, что есть спрос на меня не только как на экономиста, но и как на писателя. Я даже прочитал небольшой курс лекций о современном состоянии русской литературы. Делал это экспромтом, поскольку не ожидал подобного заказа, но те, кто ходил на мои выступления, говорили, что было интересно. Не скрою, я приходил в изумление, когда узнавал, что на мои лекции прилетали профессора из Токио, Осаки. Послушают, на самолет и — обратно. Для нас это странно, а там — норма.
— А у студентов большой интерес к России?
— Умеренный.
— И какими цифрами выражается умеренность?
— Я читал лекции по-английски, поэтому на меня приходило обычно несколько десятков человек. Когда выступал перед профессорским составом, то собиралась аудитория в сотни полторы-две слушателей. Обычно же наши профессора, преподающие русский язык, ведут группы по 5-7 человек. Понимаете, люди изучают русский из чистого интереса, в практической жизни применить его они вряд ли смогут. Выпускница университета счастлива, если ей удается устроиться продавщицей в магазин. Какой русский язык, о чем вы?
— Если следовать классической формуле, что большое видится на расстоянии, достаточно ли далека Япония, чтобы взглянуть на Россию как бы со стороны?
— Надо объективно признать, что интерес к нам заметно ослаб. Того ажиотажа, который был в горбачевские времена, нет и в помине. Теперь мы для Японии третий мир. Официальное же отношение к нам распределяется по нескольким уровням. МИД Японии и политики списали нас со счетов, похоронили. Весь интерес носит исторический характер и ограничивается дальневосточным регионом. Деловые люди со стороны с опаской посматривают, что сотворит это страшное российское чудовище, хотя кое-кто и проявляет осторожное любопытство к нашему рынку, расположенному в европейской части страны. Бизнесмены не верят, что Россия распалась и кончилась как единая держава. У простых японцев смешанное чувство к нам. К примеру, нет больших наших союзников и защитников, чем те, кто прошел советские лагеря для военнопленных. Не знаю, может, воспоминания с годами скрашивают плохое, оставляя в памяти только хорошее?
В то же время многие японцы не могут понять происходящего у нас. Спрашивают: разве можно было в такой манере вести реформы, как же вы могли пустить все на самотек? Говорят: хотя бы к нам приехали за консультацией. Мы же были в аналогичной ситуации в сорок шестом году и выбрались из ямы к пятьдесят второму.
Действительно, у японцев разработаны ситуации на все случаи жизни. Они могли и нам помочь советом. Но мы ведь самые умные, у нас собственные грабли, самые грабельные из всех грабель…
Японцы очень обижаются на некоторые наши неаккуратные телодвижения. Скажем, много шума наделал Ельцин, ляпнувший, что японцы предлагают помощь пострадавшему от землетрясения Нефтегорску из корыстных целей. Потом, правда, были принесены официальные извинения, но обида не прошла. Японцы могут такое помнить на протяжении десятилетий.
— Чувство стыда за родную сторону часто испытывать приходилось?
— Бывало. К счастью, те, с кем я общался в Японии, были достаточно умны, чтобы не соотносить всех русских с руководством России. Японцы знают, что кроме глупостей и нелепостей мы способны и на кое-что другое. Если ты ведешь себя нормально, не пытаешься доказать, что Россия — родина слонов, а россияне — первые обитатели земного рая, то на тебя никто не будет нападать с упреками. Если признаешь, что мы пребываем в корчах, в растерянности, в конвульсиях, то японцы не будут злорадствовать, а спросят: чем помочь?
— А как вы сами ощущали Россию, отстранившись от нее на какое-то время?
— Оттуда все кажется неизмеримо страшнее. Местные газеты почитаешь, СNN посмотришь, и такая чернота навалится, что не мыслишь уже иного, как трупы на улицах Москвы, бандитские разборки в каждой подворотне, голодные обмороки стариков и так далее. Когда приезжаешь, выясняется, что действительность оказывается не такой ужасной. Живем как-то.
С другой стороны, абсурдность нашей политики особенно остро ощущается именно извне. Здесь адаптируешься, реагируешь на все спокойнее, а из-за границы нелепость поведения руководства бросается в глаза. Может, это наша национальная черта, может, нечто, приобретенное в большевизме и необольшевизме. Смесь дурости, необразованности, нежелания глянуть дальше собственного носа, торопливость — визитная карточка российской политики. Когда живешь за границей, при взгляде на Россию трудно в ужас не прийти. К примеру, в Японии есть твердая государственная рука, но она ведь в бархатной перчатке, поэтому крепкой хватки никто не чувствует. А у нас ни твердой руки, ни слабой. Все рычаги выпущены.
Что бы ни говорили наши доморощенные демократы, как бы ни пудрили людям мозги, сегодня честным предпринимателям живется даже труднее, чем при Николае Рыжкове. Я, разумеется, говорю о новых Рябушинских, а не о жуликах и мошенниках, стремящихся сорвать куш и дернуть в кусты. Сегодня инициатива задавлена государственным рэкетом, этим требованием обязательного лицензирования. Приплюсуйте преступный рэкет, а сверху добавьте отсутствие всяких кредитов. Больше, чем на три недели никто вам кредит не даст ни под какие проценты. А где на Западе начинали новое дело без кредита на два — три года? Наша страна занята по-прежнему не теми заботами: какие-то филькины ваучеры, псевдодележка давно поделенной собственности…
Миру этого не понять. Там делается все, чтобы расшевелить людей, побудить инициативу, у нас же тех, кто высовывается, всегда бьют по голове.
Проще всего объяснить такое наше поведение особенностью русского менталитета. Наверное, легче быть медведем, слоном в посудной лавке, но…
ТЕОРЕТИК ВОРОВСТВА
— Продолжительность зарубежного контракта определяете вы?
— Нет, мне делают предложение.
— Если бы была возможность остаться, поработали бы еще?
— У меня есть несколько приглашений, но я не готов их рассматривать. Я же объяснял: для меня работа за границей — способ прокормить себя. Полгода — и это для меня много. И дело, конечно, не в затертой от частого употребления ностальгии. Кстати, березок и рябинок в Саппоро гораздо больше, чем в средней полосе России, так что проблема не в этом. Я прекрасно понимаю, что за границей мне не жить. Адаптироваться там могут лишь те эмигранты, кому нет двадцати. Все остальные должны смириться с мыслью, что они всегда будут гражданами второго сорта. Зачем мне это? Еще в девяносто втором году, когда ситуация казалась мне совсем аховой, я решил для себя, что уеду из страны только под угрозой расстрела. Дом есть дом. Здесь родился, жил, здесь родные могилы, здесь и самому надо пристанище искать. Сентиментально звучит? Эта тема не из тех, о которых хочется говорить вслух.
— Тогда возвращаемся к теме еврея при губернаторе. Если вас позовет к себе не тот, на кого вы делаете ставку, пойдете в услужение?
— Меня звали. Многие. И крайне правые, и крайне левые. К некоторым я никогда не пойду. Например, Борис Федоров. Я всегда стараюсь быть снисходительным к человеку, не судить слишком строго, но есть же какие-то пределы. За последний год я с изумлением увидел, что Федоров — это натуральный площадной хам. Он вдруг стал играть в манере Жириновского, но за тем хотя бы нужно признать актерский талант и обаяние. А у Федорова только российская рыночная матюга и ничего больше. К такому я евреем не пойду. Да он и не позовет…
— Если станете депутатом, практику преподавания за рубежом бросите?
— Вероятно, да.
— Рассчитываете, депутатство прокормит?
— Наверное, придется умерить аппетит. Думаю, буду жить раза в два беднее, чем сейчас. Если, конечно, не буду воровать. А воровать я не умею. Кто-то пошутил: Шмелев — теоретик воровства, не делающий этого на практике. Подразумевался рынок как таковой…
В любом случае, голод мне не грозит. Ведь и депутатам разрешено заниматься наукой, преподавательской деятельностью.
— У вас еще есть и литература, писательство.
— Это, увы, не кормит. Надо или клепать детективы, или гнать какую-нибудь суперпорноту. Я в этом не силен. У меня вышло в нашей стране семь книг, если же считать с переводами на иностранные языки, то восемнадцать. Недавно с интервалом в два месяца были переизданы две мои книги. Это приносит больше моральное удовлетворение, чем материальное. Заработки от всех моих книг, выпущенных в Советском Союзе и России, примерно равняются гонорару на месяц преподавания в Японии.
— Тем не менее вы продолжаете писать?
— Это доставляет мне радость. Письменный стол — мое любимое место в квартире.
— Не вижу у вас компьютера. Неужели работаете по старинке?
— Можно я расскажу вам одну маленькую байку, которая на самом деле чистая правда? Мой товарищ Владимир Познер, которого вы, конечно, прекрасно знаете, в свое время работал секретарем у Самуила Яковлевича Маршака. И однажды обратился с вопросом к классику советской литературы: “Почему столько плохих стихов пишут?” А Маршак Володе ответил: “Это все, голубчик, оттого, что на машинке печатают. Писать надо гусиным пером”. Я так и делаю. А потом… Спасибо жене, она все заносит в компьютер. Так что, голубчик, думайте. Гусиное перо найдете?
Андрей ВАНДЕНКО
