Приближающиеся выборы диктуют свои законы. Политические силы, оппозиционные к проводимому курсу, наращивают критический накал, а движения, причастные к его проведению, пытаются оправдать получившиеся в жизни реалии. Было бы странным, если бы заметные функционеры “Демократического выбора России” не участвовали в такой игре. Аргументация радикальных демократов в защиту гайдаровской либерализации цен, следствием которой стало обесценение вкладов населения в Сбербанке, не очень оригинальна, хотя и содержит некоторые новые акценты. К таким новшествам может быть отнесена претензия “демократических реформаторов” на трогательную заботу о гражданах, потерявших свои накопления на счетах Сбербанка.
При этом они, очевидно, забыли историю вопроса о компенсации потерь вкладчикам Сбербанка. Этот вопрос возник в конце 1992 года. Инициаторами его были отнюдь не представители демократического крыла политического спектра, а тогдашнее демократическое правительство даже не собиралось серьезно рассматривать эту проблему. Сама концепция решения проблемы активно разрабатывалась в течение 1993 года в недрах “красного” Верховного Совета. Так что представителям демократического лагеря вряд ли стоит приписывать себе чужие намерения и деяния.
В остальном же оправдания нынешней ситуации радикал-демократами не новы и сводятся к традиционной для демократов гайдаровской волны теме – безальтернативности содеянному в 1992 году. В то же время как раз “безальтернативность” и является подлинным камнем преткновения продолжающихся четвертый год политических дискуссий, изредка прерываемых хлопками танковых орудий.
Первое правительство реформаторов действительно получило незавидное наследство. Экономика начала разваливаться даже не в 1991 году, а значительно раньше. Однако картина всеобщего голодного апокалипсиса на пороге 1992 года, которую с новой силой начали рисовать идеологи демократического лагеря, выглядит не очень убедительно. В 1991 году в России было собрано 89 млн тонн зерновых, что на 14,5 процента меньше среднегодового сбора предшествующего пятилетия (1986-1990 гг.), но более чем на треть превышает урожай текущего года. В 1991 году в России в хозяйствах всех категорий было произведено 9,4 млн тонн мяса, что лишь на 2,1 процента уступало среднегодовому производству предшествующего пятилетия, но на треть превышало ожидаемое производство этого года. Даже с учетом роста импорта и увеличивающейся продовольственной зависимости страны душевое потребление мясных продуктов не превысит 48 килограммов, против 69 у пустых полок в 1991 году. Товарное “изобилие”, создаваемое за счет сокращения реального потребления, вряд ли может оцениваться как верх экономической мысли и политики. Так что продовольственных ресурсов в стране было заметно больше, чем при видимом изобилии наших дней, и угроза реального голода не стояла на повестке дня. Проблема заключалась в другом. Разваливающееся государство оказалось не способным мобилизовать имеющиеся продовольственные ресурсы в условиях сложившейся двойной системы ценообразования, высокой, по представлениям тех лет, инфляции и активном сопротивлении “самостийщиков” из российского руководства усилиям так называемого Союзного центра. Не в последнюю очередь такие действия были направлены и на подрыв финансовой системы, прежде всего благодаря “независимой” налоговой политике.
Обоснование же неизбежности обесценения вкладов населения как платы за “прощание с тоталитаризмом” выглядит просто малоубедительным. Ситуация с финансами и экономикой России 1991 года существенно отличалась от послевоенной Европы и Японии. Эти отличия касались громадных резервов для реального наполнения недвижимостью инфляционных денег 1990 и 1991 годов.
Это можно было делать не обвальной либерализацией цен и доходов, а управляемым процессом повышения цен на некоторые товары, заниженные цены на которые дотировались государством. К ним, прежде всего, относятся продовольствие и жилье. Это позволило бы уменьшить дотационность важнейших секторов экономики и приблизиться к модели ценообразования, существующей в экономиках рыночного типа.
Еще более странной представляется целесообразность обесценения накоплений на пороге грядущей массовой приватизации, которая открывала возможности для капитализации значительной части накоплений населения, их использования в оживлении реального инвестиционного процесса. Вовлечение сбережений в процесс приватизации способствовало бы формированию реальных собственников, проявляющих истинную заинтересованность в судьбе своих вложений. Вместо обесцененных накоплений населению раздали специально эмитированные платежные средства, которые также обесценивались недоиндексацией основных фондов и искусственным занижением номинала приватизационного чека, аукционной схемой приватизации и выводом за ее рамки значительной части государственного имущества. Причем, как оказалось, наиболее привлекательных объектов. Все это напоминает не очень хитроумный сценарий исключения широких слоев населения из процесса реальной приватизации, последствия которого будут гораздо более значительнее и продолжительнее, чем это представлялось и хотелось бы его идеологам. Очень сомнительно, что авторы такой аферы вдруг решили исправить свои ошибки. Скорее всего, если дело и дойдет до индексации под обеспечение государственным имуществом, то такого имущества просто не окажется в наличии и в требуемых размерах. Его к тому времени уже приватизируют по схемам, приемлемым для структур, пользующихся наибольшей любовью у нынешнего правительства. Если же авторы нынешнего курса не смогли оценить последствий содеянного, то это прежде всего, говорит либо не в пользу их профессионального уровня, либо об их лукавстве.
Альтернативы в жизни есть всегда. Их просто нужно уметь и хотеть искать. Обсуждение альтернатив как средство выработки решений – необходимый элемент демократического процесса. Там же, где альтернативы отбрасываются “с порога”, трудно рассчитывать на принятие разумных решений.
В “дореформенной” России мы в течение десятилетий жили в безальтернативности. Правда, и демократической такую жизнь мало кто считал. Желающим же продолжать игры в безальтернативность следует крепко подумать об их собственной совместимости с демократией.
Владимир ФИЛАТОВ, кандидат экономических наук, член политсовета общественно-политического объединения “Мое Отечество”.
