К своим избирателям кандидат в Государственную Думу Александр Краснов обращается не иначе как “дорогие соседи”. И это понятно. Краснов родился и вырос на Пресне. Даже знак зодиака один – Скорпион. Пресня избрала его своим лидером на первых свободных демократических выборах. Пресня сделала его оппозиционером. Пресня его настоящее и его будущее. Потому что Пресня его дом.
ВЕЧНЫЙ ПРЕДСЕДАТЕЛЬ?
— Пик вашей известности пришелся на октябрьские события 1993 года, когда указом Руцкого вы были назначены исполняющим обязанности главы администрации Москвы. Известности, прямо скажем, скандальной. А что определяет ваше место в нынешней системе координат?
— Сегодня я представляю партию научно-технической интеллигенции. С ее идеологией буду выступать на выборах по одномандатному Центральному округу Москвы, куда входит и моя родная Пресня.
— Что-то не приходилось слышать о такой партии.
— Неудивительно. Мы совсем недавно зарегистрировались, но, надеюсь, вы об этой партии еще услышите.
— Отчего такая уверенность?
— Не хотелось бы взращивать партийную мелкотравчатость, которая существует в России. С удовольствием присоединился бы к какой-нибудь существующей, но таковой партии не нашел. Задумался: а чего, собственно, хочу? Как реально представляю партию, которая отражала бы мои интересы? И пришел к тому, что партия должна быть центристская, спокойная, скорее всего – с правым уклоном, которая выступает за частную собственность, за либерализацию. С другой стороны, генеалогически происхожу из семьи научно-технической интеллигенции. Папа, мама мои окончили Московский авиационный институт, все время работали в своей области. Сам окончил сначала физматшколу, потом Московский геолого-разведочный институт.
И я подумал: если исхожу из соображений научных, системных, то, дай-ка, и название партии определю научно. Накидал десяток названий и произвел опрос в центре Москвы. Выяснилось, что для жителей Центрального округа наилучшее название – “Партия научно-технической интеллигенции”. Парадокс: при несуществующей партии шесть процентов людей готовы были проголосовать за нее.
— А кто респонденты? Друзья или?..
— Это была репрезентативная выборка. Профессиональные социологи опросили около четырех тысяч человек.
— Научный подход к созданию партии?
— Хотел назвать свою партию “Партия технической интеллигенции”, сердце лежало к этому названию. Но выяснилось, что оно меньше набирает поклонников. Я свое сердце зажал и назвал так, как хотели избиратели.
О ЛЮБВИ К ДЕЛЬФИНАМ
— Вы под избирателей создавали партию или под задачи, которые стремитесь решать?
— Цели, задачи – это программа, деятельность партии. Но если бы я назвал ее партией сторонников небритых ног, что сегодня в моде, я влетел бы куда-нибудь и уж точно бы проиграл. Если создавать политическую партию, то ее название должно по крайней мере не отпугивать избирателей.
— Логично. А почему на эмблеме партии не молот с наковальней, что ближе к технике, а симпатичный дельфин?
— Я человек системный и чувствую себя творческим импотентом после посещения патентной библиотеки. Тот, кто занимался наукой представляет себе ощущение опустошенности, которое наваливается после похода туда. Вначале, когда собираешься провести патентный поиск, тебе кажется, что ты самый умный: ты изобрел чайную чашку с новой ручкой, и ты получишь свой “красный угол”, обогатив открытием человечество. Но выясняется, что твою ручку изобрели уже двадцать раз, а потом еще и доказали, что она … не годится. Чувствуешь себя полным идиотом. Исходя из подобных соображений и чтобы не оказаться в таком положении, я решил посоветоваться с теми людьми, которые в мире достигли наилучших результатов в области партийного имиджевого строительства. Я знал о существовании человека, который во Франции вел Миттерана к власти. Это была хорошая, тонкая кампания, в отличие от американских – тупых, шумных и давящих на психику. И вел ее господин Сегела. Он – бесспорный авторитет в этой области. Бывал и в России, знает нашу специфику. Он помогал продвигаться и Ельцину, и Собчаку. Где-то явно, где-то тайно. В общем, фигура известная.
Так вот он посоветовал выбрать в качестве тотема партии какое-нибудь животное. Мы с друзьями остановились на дельфине. Из животного мира он самый мозговитый. Симпатичный, доброжелательный. Отнюдь не хищный, по крайней мере для человека не представляет угрозу – даже наоборот: известны десятки случаев, когда дельфин тонущим помогал. Сильное животное. Это не какая-то медуза. Далее, оно океаническое. Значит, символизирует и какую-то державность. Мы ведь еще не забыли, что Россия – великая морская держава?
— А насколько дельфин национальное животное? Партией колибри вы же не могли себя назвать?
— Многие из нас отдыхали в Крыму и видели в Черном море дельфинов. Наши дети безумно любят дельфинарии. Дельфины – это родное для нас животное. Дельфин интересен науке. Да и мы ему вроде бы как небезразличны… Вот и будем помогать друг другу.
ПАРТИЯ – ДЕЛО ТОНКОЕ
— К чему обязывает вас этот символ? Так и хочется добавить – уж не избранности ли рядов?
— Мы готовимся к партийной жизни основательно. У партии федеральный статус. Мы имеем право участвовать в выборах как полноценная партия. Хотя, конечно, далеки от того, чтобы надувать щеки и называть себя массовой.
— А есть ли у нас сегодня вообще массовые движения?
— Есть. КП РФ. Классический пример. Пусть из четырнадцати миллионов коммунистов осталось полмиллиона, но это как раз те люди, которые мне симпатичны. Я воевал с КПСС достаточно упорно. На выборах в девяносто первом году был избран председателем Краснопресненского райсовета против секретаря райкома партии. Подчеркиваю: будучи беспартийным избрался на этот пост. Конечно, я был на стороне Ельцина и сражался рьяно. Но если говорить о людях левых убеждений, которыми являются коммунисты, то они имеют полное право на существование в общественно-политической жизни.
— Вы начали испытывать симпатии к коммунистам?
— Я не разделяю коммунистических идей. Но я признаю то обстоятельство, что они могут существовать. В КПСС никаких левых убеждений не было, там была жажда, как сейчас в администрации Президента или в мэрии Москвы, поближе к корыту и чав-чав-чав. То, что сейчас представляет из себя КП РФ, – так или иначе можно определенно назвать политическим движением.
КТО ГДЕ КОРМИТСЯ?
— Но вернемся к нашим дельфинам. К чему они вас обязывают? Вы же взяли дельфина за символ…
— За тотем, выражаясь по-индейски.
— Хотя Вы и Краснов, но не вождь же краснокожих, давайте по-русски.
— У меня есть большая программа по оказанию помощи дельфинарию в Москве. Намерен взять их на кормление, на содержание. Многие партии практикуют подобную вещь. Кто-то кормит сокола, кто-то слона… На мой взгляд, это симпатичная практика. Почему бы мне не покормить дельфина?
— Три года назад имя Краснова у многих было на слуху. Что произошло за эти годы? Время-то короткое, но поломало многих людей как в одну, так и в другую сторону.
— Меня достаточно сложно сломать, меня убить проще. Из моих коллег – председателей райсоветов, нас было тридцать три, часть ушли в префекты. Один в депутаты Госдумы пробился – Илья Заславский. Большинство так или иначе осталось в политике. Считаю, что выход из того кризиса, который произошел два года назад после расстрела парламента, нашел правильный. Я не могу признать существующую систему как демократическую, как правовую. Нахожусь в оппозиции к режиму. В жесткой оппозиции. Это обусловлено не тем, что я экстремист и мне охота порвать тельняшку на груди и крикнуть на площади “долой!”. Можно и покричать, но это не мой стиль. Однако те безобразия, которые творятся сейчас в стране, в верхних эшелонах власти, заставляют быть жестким критиком происходящего. Тот произвол, который происходит, начиная с мелочей до нарушения Конституции, меня не устраивает. И заткнуть рот мне сложно. Я убежденный человек, я не кормлюсь от власти.
— А что, были предложения?
— Чего-чего, а этого хватало. Я не хочу подставлять тех людей, которые делали мне предложения. Но они были и на уровне министров, и в администрации Москвы, и в администрации Президента. Я не приемлю эту систему и готов, в рамках существующих правил, цивилизованно бороться с ней. В данный момент – за депутатское кресло.
И СНОВА В БОЙ, ЗА МАНДАТ
— На выборы в Государственную Думу вы идете не только по одномандатному округу, но и в федеральном списке блока Станислава Говорухина. Подстраховываетесь?
— Мне нравится блок Станислава Говорухина, и, не скрою, приятно то, что меня взяли в список первым по огромному Московскому региону, куда входит еще и Смоленская область. Лидеры этого блока не согнулись в кровавом октябре 1993 года, и ни у кого не повернется язык сказать, что они плохие парламентарии или непорядочные люди. Они придут в новый состав Государственной Думы, и будьте уверены: эти депутаты никогда не проявят малодушия, слабости, недоумия. Они профессионалы и сумеют выжать даже из декоративной Думы всю пользу, на которую она способна.
А что касается подстраховки… Если проиграю – не расстроюсь. У меня это вторая попытка стать депутатом. В 1993 году не получилось. Я понимал, что в обществе, где еще пахло порохом, когда пресса вешала на меня немыслимых собак, трудно было рассчитывать на успех. Лужков писал, что я лично раздавал оружие и посылал опьяненных людей на баррикады. И коммунистом называли, писали, что я бывший первый секретарь райкома, и то, что украл два “БМВ” и держал в гараже райсовета, а потом не признался, что они мои. А там была контора, которая ремонтировала иномарки. Короче, вранья был такой вал, что пробиться через него было невозможно. “Московский комсомолец” писал, что я хозяин банка “Родина”. Во, врали-то.
НА ВОЙНЕ, КАК НА ВОЙНЕ
— Вы защищались?
— В суде. Я вчинил десятки исков.
— Успешно?
— По-разному. Иски против мэра у нас не выигрываются, независимо от степени их обоснованности. Просто по определению: у Лужкова выиграть невозможно до тех пор, пока он мэр Москвы. Даже если ты в районном суде что-то выиграешь, то Московский городской это отменяет. Попытки судиться с Лужковым прекратил, даже если белое есть белое, а черное – черное. Все остальное выигрывается. Так было с газетой “Тверская, 13”. Я на ней зарабатываю регулярно. Последний иск выиграл у “Российской газеты” – пять миллионов рублей. Семь миллионов – у какого-то там агентства, которое тоже пыталось оклеветать меня.
— Так вы в основном судитесь с прессой?
— Не могу это отнести к емкому названию “пресса”. Я сужусь с недобросовестными журналистами, врунами, клеветниками.
— А с Лужковым?
— Классический пример – статья в “Вечерней Москве”. Подписана Юрием Михайловичем, который, как я уже рассказывал, утверждал, что Краснов лично раздавал оружие. Резонный вопрос моего адвоката: кем зафиксировано, как раздавал, где раздавал, кому раздавал, есть ли ведомости о раздаче, есть ли свидетельские показания, есть ли отпечатки пальцев на оружии? Что стоит за фразой: “Лично раздавал оружие”? Нет ни одного доказательства.
— А где вы были, когда начался штурм Белого дома?
— В райсовете. Мое присутствие в Белом доме ничего бы не добавляло. Там было достаточное количество депутатов. Наш райсовет оказался на гребне событий. Более того, в силу своей информированности я знал об указе тысяча четыреста еще за три часа до того, как о нем было сказано по телевидению, и мы первые признали его неконституционным. Мы отчетливо понимали, что у нас выигрышной стратегии нет. Власть на самом деле была захвачена исполнительными структурами уже на сто процентов за полгода до кровавых событий. Ни Верховного Совета, ни Съезда депутатов уже никто не слушался. Московский Совет перестали слушаться еще раньше. Ползучий переворот, который шел с осени девяносто первого до октября девяносто третьего, происходил поэтапно, и мы это ощущали на себе.
— Каким образом?
— У нас отобрали исполнительные комитеты. Районные Советы превратились в микропарламенты без исполнительных структур власти. Большая информационная дубинка, подкармливаемая системой исполнительной власти, дала по голове Советам всех уровней.
НЕСОСТОЯВШИЙСЯ МЭР
— Ну, вы-то к власти прикоснулись. Даже мэром Москвы побывали.
— По закону я до сих пор мэр Москвы. Меня ни Руцкой не снял, ни Ельцин. Одним словом, “мэр в законе”. Это, конечно, шутка. Но если отвлечься от смеха, чисто юридически так оно и есть. В девяносто третьем я отчетливо понимал, что никакого мэрства не будет. Мы проигрывали. Но было бы не по-мужски сказать, что у меня живот заболел или пойду с женой посоветуюсь, и на два дня сбежать от этого кипящего котла. Я считал: так как мы тонем и никакие штурмы мэрии и Останкино спасти нас не могут – были неравные силы, надо утонуть достойно, не теряя лица, с максимально громким писком. И свое достоинство мы сохранили. Я вышел из райсовета с гордо поднятой головой, милиция дружно отдала честь, включая полковников и генералов. За все время, с двадцать первого сентября по четвертое октября, все, что делал, я делал в соответствии с законом.
— И что это за место такое – Красная Пресня? Прямо какой-то космический излом! Что не октябрь – то бунт, восстание…
— Если говорить о космике, то Пресня под знаком Скорпиона. Я тоже родился под этим знаком. Какая-то загадочность, действительно, присутствует.
— Вас частенько называли мэром Красной Пресни. Как авторитет зарабатывали? Говорят, у вас были даже свои гвардейцы?
— Все гвардейцы живы, здоровы. Они разрослись. Их сейчас порядка трехсот пятидесяти человек. Они сформированы в три службы безопасности, которые на коммерческой основе охраняют объекты. Все лицензированы, все с оружием. А вообще это была классическая муниципальная милиция.
— Но если исполнительские функции от Советов отошли, как же гвардия была при вас?
— Да, действительно, Советы повисли, это были микропарламенты. Но там, где хватало энергии, силы и личного авторитета, дело обстояло несколько иначе. Тот, кто мог добыть деньги, производил что-то. По закону запретить нам это никто не мог. Другое дело, что и бюджет под это не просили. Но так как Красная Пресня – земля золотая, а у меня комплекс царя Мидаса достаточно хорошо развит, где рукой потрогаю, там уже начинает золотишко поблескивать, мы сумели из эксплуатации имущественной части бюджета создать внебюджетный фонд, который позволил нам и малоимущим помогать, и квартирный вопрос решать. Мы содержали газету, полицию, ветеранов вывозили отдыхать за границу…
— Люди помнят за добрые дела?
— Существуют объективные показатели. На выборах в девяносто третьем по Центральному округу, в него входит Красная Пресня, проиграл Артему Тарасову. Он занял первое место, я второе. А на Красной Пресне я был первым. И это несмотря на ярлыки, которые на меня повесили. Я был зажат, не мог вести агитационную кампанию. Не было ни машины, ни денег. И тем не менее первое место по Красной Пресне. Меня и любят и не любят. Есть люди, которые просто готовы растерзать.
КАК ОБУСТРОИТЬ ПРЕСНЮ И РОССИЮ?
— А доведись вам попасть на трон, удалось бы что-то изменить? Есть мыслишки по этому поводу?
— У-у-у! Нынче в России феодализм. А надо двигаться. К примеру, что такое феодальный принцип в бюджете? Это когда есть князь, желательно просвещенный, который нанимает хороших специалистов, и они говорят: на покраску фасадов надо столько-то денег, на уборку улиц столько, на полицию столько-то, и он хряскает кулаком по столу и говорит: “Быть по сему!”. Так сейчас пишется бюджет города Москвы. Чем лучше помощники и чем просвещеннее князь, тем лучше. Княжеская система – пирамидальная, она состоит из взяток, вершиной своей уходящая куда-то к большому начальству. Бюджет на самом деле не собирается – собираются взятки. И когда выполняются какие-то работы, начальник РЭУ делает это не потому, что ему отпущены какие-то деньги, – он платит свои, боясь потерять доходное место. Он достает “зеленые” из кармана, которые уже там так угрелись, и начинает чинить забор. Крайне неэффективная система. КПД – как у паровоза. Я за капиталистическую систему распределения бюджета. – В чем она? Я сторонник того, чтобы как можно больше денег попадало в бюджет. Чтобы их больше собрать, руководитель каждого уровня должен быть заинтересован в этом, чтобы он понимал, что деньги, собранные с этого микрорайона, будут в итоге предоставлены ему в расходование – не в какой-то центр, не какому-то дяде, а ему в район. У нас же завуалированная феодальная система. Внешние признаки рынка есть, а по существу, исполнительные власти что хотят, то и творят. Захотят поднять ставку налога или какой-нибудь расход – поднимают, и сколько депутат ни кричи… Я против этого. Я исхожу из убеждений, которые основаны на науке.
Из семнадцатого века, в котором мы сейчас пребываем, мы должны перекарабкиваться в восемнадцатый, а еще лучше – в девятнадцатый. Возраст нации определяется не тем, кто какой телевизор смотрит и какой сотовый телефон в кармане. Возраст нации определяется конструкцией… деревенского туалета. До тех пор, пока в деревнях орлом будут сидеть, – век семнадцатый. Спутники и подводные лодки никакого отношения к истинному времени нахождения нации не имеют.
— Ленин в свое время тоже говорил о золотых унитазах. Помните?
— Нет. Не помню. Не читал я вашего Ленина. Я геофизик.
— Вы ездите за рубеж лекции читать?
— Да, лекции по бизнесу в России, по системе отношений с местными властями. В русском институте восемьдесят второй десантной дивизии США преподаю теорию выживания. В Швейцарии веду школу бизнеса. Почему в Швейцарии? Горы люблю.
ВЕРШИНЫ, КОТОРЫЕ ВПЕРЕДИ?
— Горы – это от профессии? Или как?
— Или как. И от профессии. Я геофизик. Поколесил по стране, был начальником партии. Из-за экологических принципов, черт меня дернул, попал в депутаты, а потом сразу стал председателем. Правда, нынешние экологи больше смахивают на экстремистов. Я сторонник научного подхода. На партийном билете нашей партии девиз: “Все хорошо в меру”. Вот скажу парадоксальную вещь. Например, я сторонник того, чтобы радиоактивные отходы захороняли на территории… России. Казалось бы, супернепопулярная вещь! Объясняю. Проблема захоронения отходов многим представляется так: чем дальше от меня, тем лучше. На самом деле эта проблема глобальная и общечеловеческая. К примеру, захоранивают отходы в Японии. Землетрясение тряхнуло – и все Приморье наше накрыто.
Принцип захоронения должен быть один-единственный: всерьез, навсегда и в наилучших геологических условиях, какие существуют на планете. Россия располагает любыми геологическими условиями. У нас есть мощные пласты цеолитовых глин, которые являются сорбентом многих радионуклидов. Мы должны использовать чужие и свои денежки и делать такие хранилища, которые не на десять и не на сто, а на сто тысяч лет. Проблема должна решаться всем мировым сообществом. А для России, кстати, это рабочие места, доход. Квасной патриотизм – это все детский сад. В Чернобыле сто семнадцать хранилищ радиоактивных отходов, и все временные, опасные. На фига нам под боком такое хозяйство?
— Вы не жалеете о том, что Краснов-геофизик утонул в Краснове-политике?
— Жалею. Вот темой захоронения радиоактивных отходов я бы занялся масштабно и принес бы большую пользу. Я напишу эту программу, она у меня в голове есть, и буду промывать мозги депутатам, если таковым стану.
— Какую вершину хотели бы покорить?
— У меня тридцать одна экспедиция за плечами. Из них двадцать семь – руководство. В этом году был в Гималаях, под Эверестом. Но я не альпинист. Это высокое звание. Я до него не дотягиваю. Я могу залезть на Эльбрус, могу на Казбек – там был. Но скорее я горный турист.
— То есть вы не ставите задачу покорения высоких вершин?
— Ставлю. Хочу после выборов поучаствовать в восхождении на семятысячник Лантаг в Гималаях.
— Выборы, это что – тренировка перед восхождением?
— Пусть будет так.
