Сегодня Альберту ЛИХАНОВУ исполняется 60 лет. Случись юбилей годков десять назад, председатель Российского детского фонда вполне мог бы рассчитывать на орден. Со стандартной формулировкой «за большие достижения в деле воспитания подрастающего поколения и в связи с днем рождения» получил бы, если не орден Ленина, то хотя бы Трудового Красного Знамени. Сегодня Альберт Анатольевич наград не ждет. Точнее, не ждет орденов, справедливо полагая, что существуют на свете и другие знаки отличия…
ПОГРАНИЧНАЯ ЦИФРА
— Альберт Анатольевич, согласитесь: юбилейные заметки — это уже не журналистика или, скажем мягче, не вполне журналистика. Будем говорить комплименты или о деле?
— Разумеется, о деле! Тем более что время юбилеев, кажется, безвозвратно ушло. Да и у меня самого нет ощущения черты, какого-то рубежа. Круглые даты я давно уже рассматриваю как репетицию похорон. Люди собираются вместе, чтобы сказать хорошие слова об одном. Так бывает только на кладбище и дне рождения. Поскольку речи, произносимые у собственной могилы я не услышу, внимаю здравицам на юбилеях.
Я благодарен Господу уже за то, что дожил и до сорока, и до пятидесяти, и до шестидесяти. Дело в том, что два моих старых верных товарища умерли в возрасте 39 лет от рака. Одного звали Феликс Овчаренко — он редактировал журнал «Молодая гвардия», второй — Володя Токмань — был главным в «Студенческом меридиане»…
Со мной ведь было то же самое. В 39 лет я заболел раком и вполне мог отойти в мир иной. Правда, об этом я узнал почти два десятилетия спустя. Как-то я случайно встретился с академиком, хирургом, который в свое время делал мне операцию, и он спросил: «Ты знаешь, что у тебя было?» Разумеется, я не знал, и тогда врач поведал историю моей болезни. Услышав это, я, что называется, отпал. А потом подумал о семье. Жена ведь была в курсе с самого начала, но носила страх и страдание в себе, внешне и вида не подавала. Может, поэтому я и выжил. У рака ведь есть свой ритм, болезнь может вернуться и через пять, и через десять лет. По этой причине я, ни о чем не догадываясь, всю жизнь находился под наблюдением у онколога. Стучу по дереву…
К чему я завел этот разговор? Видимо, для мужчин пограничным возрастом являются 39 лет. Если проскочил эту контрольную дату, будешь жить дальше, если же споткнулся… И Феликса, и Володю я похоронил тогда практически собственными руками. Узнав позднее об опасности, которая подстерегала и меня, я задним числом вдруг понял, что Господь уберег меня для того, чтобы я возродил Детский фонд и отдал этому делу свою жизнь. Честно стараюсь служить на этом фронте.
ХОРОШО ЗАБЫТОЕ СТАРОЕ
— К разнообразным фондам в нашей стране, скажем так, неоднозначное отношение. Детский фонд — не исключение.
— Это срабатывает русский синдром. Ни одно доброе дело не должно остаться безнаказанным. Как только захочешь кому-нибудь помочь, так сразу получишь затрещину по затылку. Самое неприятное, что оплеуху часто отвешивают тебе именно те, кому ты только что помог. Кстати, это удивительная вещь, до сих пор не изученная психологами. Почему люди с особой охотой мстят тем, кто их облагодетельствовал? Неужели это единственно возможная плата за добро и сострадание?
— Вы эти вопросы задаете на основании собственного опыта?
— Конечно! Помню, с первых дней создания нашего фонда мы взялись опекать одну многодетную семью. С 1987 года поддерживали семью материально, помогли получить садовый участок, пробили кучу разнообразных скидок — по квартплате, по коммунальным услугам. Все шло хорошо. Потом эта семья решила получить автомобиль «Рафик». Несмотря на специальное постановление правительства, выбить машину никак не удавалось. А тут на Детский фонд пришли «Рафики», выделенные специально для детдомов. Наша подшефная семья посчитала, что один автомобиль мы обязаны отдать им. Если бы мы могли распоряжаться машинами, то, наверное, так и сделали бы, но в том конкретном случае от нас ничего не зависело. Как умели, мы пытались объяснить сложившуюся ситуацию. Нас не поняли. В результате под окнами фонда родители этой многодетной семьи объявили голодовку. Нам пришлось улаживать скандал через суд… Как, скажите, это все понять? Объяснить неблагодарностью людской, забывчивостью? Нет, я никого не виню, а стараюсь понять природу такого поведения.
В Библии написано, что одним из самых суровых грехов является предательство благодетеля. Мы помогли, поддержали, защитили, а в ответ получили повестку в суд… Сколько таких прискорбных случаев было в моей практике, не сосчитать.
При этом люди очень часто забывали и продолжают забывать, что Детский фонд с самого начала своего существования не являлся государственной структурой, хотя многие пытались нам это «шить». Конечно, в 87-м году, когда наш фонд создавался, еще действовали прежние правила, и ни одно серьезное решение не принималось без санкции ЦК КПСС.
По сути, я пробивал воссоздание Детского фонда имени Ленина, который был учрежден по инициативе Михаила Ивановича Калинина в 1924 году на Пятом съезде Советов. Тогда, в 24-м, фонду дали десять миллиардов золотых рублей для оказания помощи сиротам и беспризорникам.
В 87-м никто не торопился выделять под детские программы миллиарды. Мне пришлось много побегать по высоким кабинетам, пока не родилось решение ЦК. Поверьте, сделать это было не просто. Я ведь хоть и являлся главным редактором журнала «Смена», для чиновников и аппаратчиков по-прежнему оставался рядовым советским писателем, не наделенным абсолютно никакой властью. Вряд ли бы я смог самостоятельно пройти все коридоры, собрать все необходимые подписи и разрешения, если бы не Николай Иванович Рыжков, который тогда возглавлял советское правительство.
Весной 87-го я опубликовал серию газетных материалов — в «Литературке», «Культуре», где писал о проблемах сиротства в нашей стране. После этого Николай Иванович нашел меня, пригласил на встречу, которая продолжалась три часа сорок минут. Я рассказал все, что знал о положении детей в Советском Союзе, о существующих проблемах. (В скобках замечу, что тогдашние проблемы кажутся цветочками по сравнению с тем, что мы имеем сегодня. Система детских садов, пионерлагерей не воспринималась нами тогда как ценность. Сейчас же мы наблюдаем полный кризис не только в экономике, но и в вопросах защиты детства. Впрочем, об этих вопросах мы поговорим подробнее чуть позже).
Словом, Николай Иванович Рыжков очень внимательно выслушал мой рассказ о детском здравоохранении, о сиротстве, о синдромах этого, о причинности. (Кстати, попутно замечу еще одну деталь. Вы знаете, что вся личная охрана последнего коммунистического лидера Румынии Николае Чаушеску состояла исключительно из бывших детдомовцев? Чаушеску лично обласкал каждого из телохранителей, заменил им родителей, в итоге охрана служила вождю верой и правдой, не за деньги, а на совесть. В принципе, ничьи дети могут стать очень даже чьими-то, если ими правильно заниматься. Мы этого пока еще до конца не поняли, а криминалитет давно сообразил. Если какой-нибудь пахан даст бездомному сироте крышу над головой, накормит его, обогреет, то паренек в знак благодарности жизнь готов будет за него положить).
Но мы отвлеклись. Рыжков рассказал обо мне Горбачеву. Через некоторое время Раиса Максимовна пригласила меня на так называемый семинар для жен членов Политбюро. В дом приемов ЦК на Ленинских горах периодически звали специалистов в различных областях, которые информировали «руководящих» жен. И я прочитал лекцию. Думаю, супруги поделились с мужьями услышанным. Во всяком случае, вскоре я выступал уже на президиуме Совета министров. Это был прорыв. Я чувствовал себя очень независимым, говорил то, что думал, и не боялся, что кому-то мои слова не понравятся. Впервые в жизни я получил трибуну, с которой можно было напрямую обратиться к руководителям государства. Возможно, многие министры впервые услышали о том, что существуют и «детские» проблемы. Я сумел задать главный вопрос: для чего все ваши пятилетние планы, стройки народного хозяйства, если не ради детей? Но ведь дети-то у нас жили плохо. Во всяком случае, мне тогда казалось, что плохо…
Следующим этапом было приглашение на Политбюро ЦК. Я выступил с двадцатиминутной речью, хотя обычно докладчики ограничивались трехминутным сообщением. Но я не мог упустить случай обозначить перед первыми лицами государства круг проблем.
— Вы рассказываете обо всем этом таким тоном и с такими подробностями, что невольно приходишь к выводу: на заседания нынешнего политбюро вас не приглашают.
— Абсолютно точно, не приглашают. У меня большое подозрение, что я нынешним правителям неприятен во всех отношениях. К сожалению, у нас стало модно переходить на личности вместо того, чтобы думать о деле. А ведь именно сейчас очень многое можно и нужно сделать для детей. Мы без конца бомбардируем письмами и президента, и правительство, но нас не слышат. В так называемой демократической России работает ухудшенный вариант советской бюрократии, когда вице-премьер расписывает письмо на министра, министр спускает бумагу в главк, а главк шлет отписку нам. Но я ведь пишу не для того, чтобы получить стандартный ответ на стандартном бланке. Я не чиновник, не хочу становиться с ними в один ряд. Я литератор и добиваюсь справедливости по отношению к детям во имя нравственных интересов…
А тогда, в 87-м, после решения ЦК КПСС перед Детским фондом загорелся зеленый свет. Нет, мне не давали миллиарды, министерства выделили чисто символические суммы, никаких дотаций фонд не получал. Нам помогли организационно, хотя чиновничество среднего ранга долго продолжало сопротивляться, испытывая некую зависть ко мне. А что мне было завидовать? Я ведь на этом деле карьеру себе не делал. Наша главная прибыль, то, что позволило фонду существовать и активно заниматься благотворительной деятельностью, это поддержка простых людей, добровольные пожертвования рядовых граждан. Конечно, суммы переводов на счет фонда были не велики, но когда сто миллионов людей отправляли нам по три рубля, в итоге получалась убедительная цифра.
УСЛЫШЬ МЕНЯ!
— Несколько лет назад о программах фонда было слышно, но в последнее время я что-то не встречал упоминаний в прессе о каких-то ваших акциях.
— А кто сейчас об этом писать станет? Вот если бы в фонде разгорелся скандал, кто-то кого-то ограбил или, не дай Бог, убил, тогда — да, это стало бы новостью первой полосы всех центральных газет. Рассказывать же о ежедневной кропотливой работе сегодня никто не будет.
Помощь же нам по-прежнему нужна, в том числе, со стороны общественности. Скажем, у нас есть программа поддержки глухих детей. Знаете, сколько их сейчас в России? Двести тысяч. Это очень много, это серьезная государственная проблема. Глухота с детства — это практически автоматически еще и немота. Научить говорить глухого чрезвычайно сложно. Раньше эти дети не считались инвалидами, сейчас мы добились признания их таковыми. Значит, общество должно взять на себя часть забот о маленьких глухих своих гражданах. В чем проблема? Прежде слуховые аппараты для этих ребят делали в Таллинне. Мало того, что сейчас это заграница, так еще и цена на эстонскую продукцию не соответствует качеству: 80 долларов за аппарат — это явный перебор. Мы состыковались с датской фирмой, которая готова продавать нам свои приборы. Они несколько дороже, но и надежнее, долговечнее. Кстати, датчане, работающие в иной социальной атмосфере, вообще не могут понять наших реалий. Дело в том, что в Дании нет проблем со слуховыми аппаратами — продукцию фирмы покупает государство и бесплатно обеспечивает ими всех нуждающихся сограждан вне зависимости от возраста. По сути, фирма работает на постоянном госзаказе, то есть в Дании функционирует та самая система, которую мы так старались разрушить у себя.
Короче говоря, проникшись нашими идеями, датчане согласились нам помочь, продавать аппараты со скидкой, достигающей 400 процентов. Это невероятно! Причем датчане российскому правительству давать ничего не хотят, они намерены сотрудничать только с нами, поскольку знают, что у нас существует четкая система распределения имущества между самыми нуждающимися. 30 отделений нашего фонда в различных регионах России занимаются сейчас помощью глухих. В 20 регионах пять тысяч ребят — вне зависимости от того, живут ли они в интернате, детском доме или семье — уже обеспечены аппаратами. Пять тысяч из двухсот тысяч — это, конечно, мало, но лучше, чем ничего. Датчане готовы поставить остальные приборы по цене 205 долларов за штуку, хотя обычная их стоимость колеблется от 400 до тысячи долларов. Дорого? Конечно, далеко не каждая семья может позволить себе такую покупку. А ведь некоторым ребятам нужны аппараты на оба уха. Тут-то и должно помочь гоударство. Не будем забывать, что датский аппарат может служить всю жизнь, от нас он переходит в пользование ребенка, а те приборы, которые ребятам выдавали раньше в детдомах и интернатах, у них отнимали после окончания школы.
Кроме того, датчане делают приборы индивидуально для каждого ребенка. Правда, перед нами партнеры поставили одно предварительное условие: они попросили помочь вернуть долг, который висит уже несколько лет на России. Оказывается, наше государство не заплатило датчанам миллион долларов за ранее полученную продукцию. Я не ханжа и считаю, что любые долги можно не отдавать, кроме тех случаев, когда речь идет о гуманитарных товарах, инвалидном оборудовании. На этом экономить грешно. Мы в таком неоплатном долгу перед нашими детьми, что вернуть им хоть малую толику — это уже победа. Государство не возвращает, поэтому благотворительному фонду приходится брать на себя чужие функции.
Программа помощи глухим далеко не единственная у нас. К примеру, мы обследовали всех воспитанников 72 интернатов для слепых детей. В результате выяснилась поразительная вещь: оказывается, в интернате есть всякие должности и ставки, но нет в штате места для врача-окулиста. Представляете? В интернатах для слепых нет окулиста! Был бардак в стране, бардак и остается.
Государство не в состоянии выделить 72 ставки? Да это смешно, это же чих. Но никто никак не чихнет… Я уже дошел до того, что стал просить: дайте нам эти деньги, мы сами наймем врачей, если вы настолько заняты решением глобальных проблем, что у вас нет времени помочь слепым детям. Не дают!
— А у вас самих денег, чтобы содержать этих врачей, значит, нет?
— Вопрос не в том, есть или нет. Не можем же мы в буквальном смысле подменить собой государственный механизм!
Когда мы создавались, то были освобождены от уплаты всех налогов, сейчас же с нас дерут как с коммерческой организации. Куда это годится? Приходится платить колоссальные деньги. Но мы ведь не бананами торгуем!
Поэтому со средствами у нас не слишком густо. Достаточно того, что мы по собственной инициативе провели осмотр слепых детей во всех интернатах. Кстати, осматривали ребят не только окулисты, но и невропатологи. На каждого ребенка была заведена специальная карта, в которой содержатся конкретные рекомендации по лечению. Мы прооперировали значительную часть детей, нуждающихся в срочном хирургическом вмешательстве. Для этого мы денег из бюджета не просили. Но хоть ставки окулистов при интернатах нашей великой державе по силам?
НЕ ПОЙМАН — НЕ ВОР
— Альберт Анатольевич, вы сказали, что наверху к вам испытывают стойкую неприязнь. С чем, по-вашему, это связано?
— Я не думаю, что дело конкретно во мне. Мы, наш фонд, вызываем раздражение тем, что постоянно говорим о проблемах, не даем закрывать на них глаза, требуем кардинальных решений. Я максималист, не хочу ждать, не могу ждать. То есть я-то как раз подождать могу, а вот ребенок… В Америке новорожденному глухому сразу выдается слуховой аппарат, там с первых секунд начинается борьба за то, чтобы человек рос полноценным, не отставал в развитии. Это то, что называется срочной социальной помощью. У нас такого понятия попросту не существует. Убежден, что проблема цивилизованности общества определяется отношением к детям и старикам: насколько новорожденный ожидаем обществом и насколько уходящий в мир иной почитаем окружающими.
Меня всегда потрясало, как у нас хоронят людей. Помню, умер мой дед. Бабушка всегда просила, чтобы для нее оставили место рядом. Мы осмелились заикнуться об этом на кладбище. Что? Рядом? Ишь, чего захотели! Пошли на фиг! Закопаем, где место будет…
Почему прежде были родовые погосты, а сейчас их нет? Мы много кричали о рабочих династиях, о воспитании молодого поколения на примере старших, а династии-то настоящие лежат на кладбище с той самой поры, когда давали возможность хоронить родственников рядом. Пример ушедших предков — великая вещь.
Я противник уравниловки, но убежден, что каждый человек имеет право быть похороненным с уважением к его прожитой жизни.
— Мы ушли в сторону, но я хочу повторить вопрос. Почему вас не любят вожди? Вы лично общались с Ельциным, Черномырдиным?
— Когда-то в зале Верховного Совета СССР мое место было рядом с местом Бориса Николаевича. Тогда у нас было полное взаимопонимание…
Позже я тоже многократно пытался обратиться к Ельцину. Но вы ведь знаете нашу старую систему, при которой Россией всегда руководил царь. Так было и в эпоху ЦК КПСС, когда роль царя играл генсек, так осталось и сейчас, когда трон занял президент. Вокруг царя всегда есть царедворцы, главная задача которых охранять покой батюшки. Ничего тревожного, того, что по их представлениям государю знать не следует, ему не сообщается. Пробиться через строй придворных практически невозможно. Мне когда-то близкие помощники одного из крупных руководителей сказали, что боссу нужно переставлять ноги. Он ничего не должен делать сам. Окружение определяет ходить вождю или не ходить, стоять или сидеть.
Я же не умею клянчить, просить, унижаться. К тому же, по моему глубокому убеждению, благотворительная деятельность может сделать честь любому руководителю. Но это считаю я, а не они…
— А если попытаться действовать через Наину Иосифовну, как когда-то через Раису Максимовну?
— Я и через Раису Максимовну никогда не действовал, и через Наину Иосифовну не буду. Другое дело, что Раиса Горбачева в какой-то момент сама проявила интерес к делам нашего фонда, а потом даже создала свой собственный — по оказанию помощи детям с лейкозами. Позже был даже организован институт детских лейкозов.
А самому бегать за первой леди, уговаривать… Недостойно это. К тому же, мне более конструктивным кажется подход Рыжкова, который сам меня нашел. Почему сейчас меня никто не ищет? Я не прячусь, где мой офис, всем, кому надо, известно.
— Может, вас не ищут, считая, что Детский фонд в свое время достаточно скомпрометировал себя скандалами и подорвал репутацию?
— Знаете, Валентин Сергеевич Павлов, бывший премьер союзного правительства, и Геннадий Васильевич Колбин, председатель комитета народного контроля СССР, как-то признавались мне, что выполняли социальный заказ по дискредитации Детского фонда и конкретно Лиханова. Криминала в действиях фонда найдено не было, но репутация наша действительно пострадала. Все по классической поговорке: то ли ты шубу украл, то ли у тебя украли… А ведь предвидя возможные провокации, мы сразу разделили все наши средства на две части — благотворительную, складывающуюся из добровольных пожертвований граждан и организаций, и отдельно выделили те деньги, которые мы зарабатывали самостоятельно. Ни одной копейки из благотворительных средств на заработную плату или командировочные сотрудников фонда истрачено не было. Сейчас никто не может вспомнить суть скандалов, которые якобы разгорелись вокруг Детского фонда, но что-то такое в мозгу у людей осталось, и они интуитивно косятся в нашу сторону. Это еще одно подтверждение тезиса о том, что ни одно доброе дело не остается безнаказанным.
Кстати, недавно в России был принят Закон о благотворительной деятельности, совершенно дурацкий закон. Через пару месяцев последние благотворительные организации вынуждены будут прекратить существование, это становится абсолютно бессмысленным делом.
Говорю вам это и осознаю, что все без толку, никто меня не услышит. Понимаете, правда в нашей стране превратилась в ту самую кошку, которая гуляет сама по себе. Раньше правдой ловко манипулировали, но все-таки существовали какие-то нормы приличия. Сегодня же никто не обращает внимания ни на правду, ни на ложь. Наша правда сегодня в том, что количество сирот в России за последние два года выросло на 115 тысяч. Если в каждой школе-интернате в среднем живет 200-250 детей, посчитайте, сколько дополнительно интернатов надо построить. Будут они построены? Очень сомневаюсь в этом.
Не забудьте, что в стране по-прежнему действует сталинский закон 1944 года, согласно которому любая мать-одиночка имеет право сбросить ребенка на поруки государства. Конечно, легко осуждать тех, кто отказывается от собственного чада, но ведь факт, что сегодня мать-одиночка получает в месяц на ребенка 50 тысяч рублей, а в детдоме в год выделяется 15-18 миллионов на человека. Вот и считайте. Может, любящая мать и должна отдавать малыша туда, где о нем лучше позаботятся? Боюсь, мы на пороге огромной трагедии, масштабов которой не представляет руководство страны.
Мы словно не знаем, что право на жизнь начинается с момента зачатия, а не с момента рождения. Это тоже колоссальная проблема, которая колотит сейчас весь цивилизованный мир. На днях папа Римский обратился с посланием к Всемирному женскому конгрессу в Пекине, где выступил против подготовленного решения о праве на аборт.
— Вы разделяете это мнение?
— Конечно, право выбора должно быть и у женщины, и у ребенка. Это очень сложная проблема. Тут и генетика, и вопрос зачатия в насилии… Тем не менее, я на стороне папы Римского, поскольку он стремится к идеалу. По большому счету, даже не с зачатия начинается история вопроса, а с еще более раннего времени. Папа Римский очень мудро рассуждает на эту и на другие темы. Вообще должен сказать, что я влюблен в этого человека. Мои настольные книги — «Любовь и ответственность» и «Переступить порог надежды». Я восхищаюсь глубиной мысли этого человека, считаю Иоанна Павла II фигурой номер один в мировой философии. Все нынешние политики, правители мелки по сравнению с папой Римским. Это действительно наместник Бога на земле.
— Уж не в связи ли с обретением нового кумира ваш фонд потерял имя Ленина?
— Имя Ленина мы не теряли. Мы отказались от него сознательно, и бывший Советский детский фонд был нами зарегистрирован как российский. Естественно, имя вождя мирового пролетариата мы наследовать не стали. Кстати, Союз развалился, а наши бывшие республиканские отделения живы и энергично работают. Проблема защиты детства неисчерпаема.
ПОДАРОК ЦЕНОЙ ДЕСЯТЬ МИЛЛИАРДОВ
— Я рассчитывал, что у нас будет не юбилейная беседа, но настолько… Может, все-таки скажете, какой подарок вы хотели бы получить на день рождения?
— Лично мне ничего не нужно. Нет, не потому что я такой богатый. Мое богатство осталось в прошлом. К 87-му году у меня вышел четырехтомник в СССР, меня неплохо издавали за рубежом. На сберкнижке у меня лежало сто тысяч рублей, и я чувствовал себя по гроб обеспеченным человеком. С точки зрения бытовой у меня было все необходимое. Может, именно потому, что моя семья ни в чем не испытывала недостатка, я и стремился помочь другим, нуждающимся. Многим хорошим в себе я обязан жене. Это уникально добрый человек, другого такого мне встречать не приходилось. Она оказала на меня колоссальное воздействие. Мы с женой солидарны в том, что дети не должны быть в казенке.
…Сегодня на сберкнижке у меня, наверное, все те же сто тысяч рублей. Но для себя и ничего не прошу. Я бы предпочел миллиардов десять рублей из госбюджета для финансирования первоочередных программ фонда. Тогда бы мы могли залатать некоторые дыры — не фонда, общества. Впрочем, к шестидесяти годам идеализма в человеке остается немного, я не слишком верю, что моя просьба будет услышана…
Тем не менее, замечу, что я соглашусь и на девять миллиардов…
