В последние месяцы с небывалой настойчивостью пропагандируются идеи о наконец-то начавшейся долгожданной стабилизации экономики и жизни общества в целом. Постоянно повторяется тезис о принципиальной безальтернативности социально-экономической модели, заданности и предопределенности линии развития общества в силу глобальных необратимых изменений, произошедших в нем за годы реформ.
Ничего нового, вроде бы, здесь нет, все это мы слышали и раньше, скажем, о том, что “реформам нет альтернативы”. Такие разговоры всегда возобновлялись ближе к лету, когда несколько снижалась инфляция по сезонным и другим причинам в рамках своеобразного, из года в год повторяющегося, цикла. Но именно в этом году кампания выходит на качественно новый уровень, постепенно превращаясь в своего рода психологическую войну.
Причины новой ситуации в принципе ясны, они связаны с усилением позиций, по крайней мере, временным, части “партии власти”, представленной группировкой В.Черномырдина. Именно она претендует в настоящее время на роль консолидирующего центра общественной жизни и гаранта стабилизации хозяйства при продолжении рыночных преобразований без чрезмерного увлечения либерализмом. Другое дело, любопытно, как быстро поменяли ставки многие штатные идеологи, обслуживавшие курс “радикальной либерализации экономики”, и принялись апологизировать восстановление рыночно-номенклатурных и корпоративных начал в российском обществе.
Экономическая и общественная стабилизация, несомненно, жизненно необходима нашей стране, каждому человеку в отдельности и всем населяющим ее народам. Но при этом необходимо четко понимать, о какой стабилизации и о какой цене ее достижения может идти речь.
Сейчас, как мне представляется, речь идет о возможной стабилизации для политических элит и тесно связанного с ними немногочисленного класса крупных реальных собственников (экономических элит). О стабилизации как сохранении status guo, как закреплении и упрочении сегодняшнего положения этих элит, в условиях продолжения наметившихся тенденций в экономике, ведущей роли топливо-энергетического и сырьевого комплекса и свертывании обрабатывающей промышленности.
Весьма важно также и то, что подобная стабилизация (или стагнация) не может отвечать интересам такого большинства центральных и региональных элит, которое могло бы нейтрализовать противодействие других достаточно влиятельных группировок. Нефтегазовый комплекс, даже при самом благоприятном его развитии, вряд ли способен дать ощутимые экономические выгоды таким регионам России, как Центр и Северо-Запад, Восточная Сибирь и Дальний Восток. Наивно полагать, будто бы доходы от продажи на Запад топливно-энергетических ресурсов принесут России процветание, сопоставимое с тем, которое наблюдается в нефтедобывающих странах Ближнего и Среднего Востока. Это полностью исключено, учитывая величину территории и населения России, ограниченность сырьевых потребностей Запада, а также ориентацию соответствующих секторов экономики внутри страны преимущественно на узкогрупповые интересы и “корпоративное” потребление, чему объективно способствует ослабленность экономической роли государства.
Тем более такого рода стабилизация не может происходить в интересах значительного большинства российского населения, поскольку будет продолжаться подавление его законных интересов. На каком-то этапе могут потребоваться “жесткие меры”, и вовсе не для борьбы с преступностью и коррупцией, а для предотвращения перехода в открытую форму социального конфликта, потенциал которого уже давно тлеет в недрах общества. Сколь ни долготерпелив наш народ, широкомасштабная маргинализация и люмпенизация, неизбежная при колониальной модели развития, рано или поздно способны привести к социальному взрыву, чреватому “русским бунтом, бессмысленным и беспощадным”.
Подлинная долгосрочная стабилизация невозможна в условиях социальной деградации, разрушения ткани общества, для нее необходимо создание, или хотя бы ясная перспектива создания, устойчивого среднего класса. Именно этот класс, а не тот или иной “социальный контракт”, заключенный между экономическими и политическими элитами, является цементирующим звеном любого современного общества, претендующего на достойное место в мировом сообществе. Средний класс, хотя и весьма специфический, существовавший в советском обществе, и выступавший одним из важных факторов его стабильности, был практически полностью разрушен в результате радикальной либерализации 1992-1993 гг.
Социальная страта “новых русских”, возникшая на обломках старой огосударствленной хозяйственной системы, и вобравшая в себя ее ресурсы, не становится на место традиционного среднего класса, будучи слишком незначительной количественно, и отделенной в материальном отношении от остальной части общества практически непреодолимым барьером.
Что же касается экономической модели, выстраиваемой вокруг ТЭКа, то она также не создает широкий средний класс, продолжая тенденцию поляризации общества. Кроме того, как показывают наблюдаемые сегодня процессы, и о чем свидетельствует экономический анализ, ТЭК не выступает локомотивом сколько-нибудь значительного развития других отраслей хозяйства, не создает он и массовой занятости, не будучи трудоемкой сферой экономики.
Углубится региональная дифференциация. На относительно приемлемом уровне смогут существовать только Москва, добывающие регионы, некоторые другие анклавы капитала. Закрепится депрессивное положение многих и ныне бедствующих регионов, которые не сможет прокормить ни федеральный бюджет, ни нефтегазовый комплекс.
И еще один немаловажный в свете сегодняшних предвыборных баталий момент. Во многих экономических и политологических изысканиях о стабилизации просматривается выдавание желаемого за действительное и явная оторванность от жизни народа. Возможно, из-за длительного вращения их авторов на “московских тусовках” и увлечения “политическими технологиями” в ущерб всесторонней оценке экономической и социально-политической ситуации в стране. От этого, как мне кажется, и уверенность в том, что властные элиты уже сегодня вполне эффективно контролируют российскую общественную жизнь, и высказываемые нередко суждения о том, что никто, кроме В.Черномырдина, не может ничего конструктивного и жизненного предложить в экономической сфере. Нелишне вспомнить парламентские выборы 1993 года, когда вопреки прогнозам и надеждам аналитиков те, на которых делалась основная ставка, вовсе не получили решающего преимущества. Поэтому и многие нынешние прогнозы представляются достаточно сомнительными и преждевременными.
Многое, конечно, зависит от того, кто, как и насколько успешно будет манипулировать общественным мнением. Но, тем не менее, не стоит так уж недооценивать наш, как теперь модно говорить, электорат. Не будут сейчас люди голосовать так, как им укажут “сверху”. Они, вопреки распространенным утверждениям, в своей массе не связывают с нынешним премьером сколько-нибудь существенного улучшения своего положения по сравнению с “периодом Гайдара”. Если судить даже по официальной статистике, никакого улучшения практически не произошло, а с июня 1994 по июнь 1995 года реальные доходы населения сократились на 10%. И, кроме того, многие не забудут про “солидарную” ответственность “партии власти” за события сентября-октября 1993 года, и про персональную – ряда ее известных лидеров.
Еще больше вопросов, если не сказать – недоумения, вызывают заявления о безальтернативности партии и собственно фигуры В.Черномырдина. Не говоря уже о том, что в общефилософском и моральном плане альтернативы имеются почти в любой ситуации, они сейчас достаточно очевидно присутствуют в сфере реальной политики. Иначе и не может быть, ибо общество находится в сложном переходном состоянии, и переходный период даже не близится к завершению. Дальнейшее перераспределение собственности неизбежно, его характер будет во многом определяться тем, вокруг какого центра/центров притяжения будет выстраиваться народнохозяйственный комплекс. А борьба вокруг решения этого последнего вопроса оказывает самое непосредственное влияние на перспективы реализации тех или иных альтернатив сегодняшнему курсу правительства.
В действительности, имеет смысл говорить не столько об альтернативах демократических и консервативных, сколько о “конструктивных” и “деструктивных”.
Так называемая демократическая альтернатива правительственному курсу, означающая установку на последовательную либерализацию и открытость экономики и построение гражданского общества западного образца, представляется в настоящее время неосуществимой. Похоже, что это уже пройденный этап в жизни постсоветской России. Кризис либеральной идеологии и политики, приведший к фактическому отстранению от власти ее главных адептов, прогрессирующая “номенклатурная реставрация” являются свидетельством неорганичности “западнической” ориентации для российского общества. Для нее имеется и, по-видимому, в будущем сохранится сравнительно небольшая ниша в пределах 15% электората.
Деструктивная альтернатива, как это ни парадоксально, может явиться логическим продолжением нынешнего курса на стагнацию. Не мифическая угроза со стороны правых и левых радикалов (которые в нынешних условиях не имеют серьезных шансов на успех), а стремление оставить без существенных изменений социально-экономическую парадигму, ведет, в конечном счете, к маргинализации страны. Поскольку такой курс, как уже отмечалось, не устранит многие противоречия между самими элитными группами, неизбежно продолжение попыток выуживания зачастую иллюзорного “политического капитала” и вполне осязаемого капитала экономического из болота групповых интересов. И тогда, по мере углубления социальной деградации, станут возможными попытки прихода к власти наиболее разрушительных для страны сил, как уже не раз бывало в критические моменты российской истории.
Кроме того, представляются недостаточно обоснованными получившие немалое распространение прогнозы о самоустранении Б.Ельцина от власти и о том, что В.Черномырдин является его единственным преемником, той фигурой, которую “первый всенородноизбранный” “благословит”. И хотя победа Б.Ельцина весьма проблематична, если не сказать маловероятна, такой сценарий тоже не следует полностью исключать. Возможно, такой вариант в какой-то степени предпочтительнее “партии Черномырдина”, власть которой почти неизбежно приведет к возобладанию корпоративных интересов одной мощной группировки. В отличие от премьера, Б.Ельцин куда как более опытный и тонкий политик, который в последние два года отошел от однозначной ставки на “либералов” и стремится не допустить резкого доминирования тех или иных лобби, что в условиях нестабильности и непредсказуемости является не худшей тактикой.
Однако, здесь также следует сделать две оговорки.
Во-первых, с точки зрения исторической перспективы данный сценарий вряд ли можно признать альтернативным, поскольку социально-экономический курс страны, скорее всего, останется без существенных изменений.
Во-вторых, ухудшающееся физическое и душевное состояние российского президента таит в себе опасность его постепенного фактического отстранения от принятия ключевых решений. Это может иметь самые негативные последствия для страны, поскольку означает полную непредсказуемость и ничем не сдерживаемую межгрупповую борьбу при отсутствии общенационального лидера.
Среди достаточно серьезных и в той или иной степени реализуемых альтернатив следует назвать “национально-патриотическую” и “левоцентристскую”. Между ними, в действительности, нет непреодолимой грани, в предвыборной борьбе вполне возможны различные блокировки политиков национал-государственнической и центристской ориентации. И все же предпочтительным и наиболее созидательным для России представляется левоцентристский путь. Идеология и практика государственного патернализма, активного регулирования экономических процессов, сильной социальной политики при твердом отстаивании национально-государственных интересов наиболее адекватна отечественной исторической традиции, менталитету россиян.
Левоцентристская модель не может быть построена иначе как на учете многих уже необратимых изменений в экономике и социальной структуре общества, выработке механизмов согласования интересов корпоративных групп. Ее практическое осуществление предполагает инкорпорирование части “партии власти” и потому не требует революционных преобразований.
При этом ее экономическое ядро основывается на такой системе национальных приоритетов, которая позволяет восстановить технологический потенциал России. Речь не идет о недифференцированной поддержке всей обрабатывающей промышленности, как нередко хотят представить дело критики данной модели, а о выборе тех “точек роста”, которые смогут “вытянуть” экономику. Среди таких секторов можно назвать авиакосмический комплекс, производство вооружений, где Россия вполне способна конкурировать с ведущими западными державами. Имеют неплохие перспективы и некоторые другие отрасли обрабатывающей промышленности, обслуживающие внутренний потребительский рынок, и при разумных протекционистских ограничениях способные подняться без бюджетных вливаний. В системе экономических приоритетов неизбежно займет важное место и ТЭК, однако, поставленный в такие рамки, при наличии которых он не приобретает самодовлеющего значения. Все это означает переход от нынешней моноцентрической хозяйственной модели к полицентрической, которая наиболее адекватно отвечает потребностям нашей страны.
В сегодняшней предвыборной ситуации далеко не все ясно, рано делать окончательные выводы, но уже достаточно оформились силы, способные реализовать левоцентристскую модель. Сейчас не имеет решающего значения, создадут ли они относительно единое крупное предвыборное объединение. Скорее всего, этого не произойдет. Но совокупный электорат партий и движений, которые можно причислить к левоцентристской ориентации, достаточно велик, многие из этих сил смогут самостоятельно обеспечить себе места в парламенте.
Главные события, которые во многом определят судьбу страны, развернутся позднее, в преддверии президентских выборов. Именно тогда встанет вопрос о создании эффективных объединений, и левый центр будет просто вынужден организационно оформиться, если он претендует на первостепенную политическую роль. Ключевое значение приобретет проблема правильного выбора сильного, желательно – не обделенного харизмой, лидера левого центра. На этом этапе многое будет зависеть от взаимоотношений левого центра с коммунистами, точнее говоря, от того, согласится ли электорат КП РФ, предположим, во втором туре выборов, отдать свои голоса лидеру левого центра. От этого будут в очень значительной степени зависеть перспективы реализации левоцентристской модели в России.
