Сегодня, 17 мая, в Международном Фонде “Реформа” в рамках программы “Концепция будущего развития России” проходят православные общественные чтения, приуроченные ко дню Свт.Николая – архиепископа Мир Ликийских, Чудотворца. В них принимают участие известные религиозные, общественные и политические деятели.
Предлагаем вниманию читателей статью игумена ИННОКЕНТИЯ (ПАВЛОВА), написанную в рамках подготовки к чтениям. В ней автор осмысливает творческое наследие крупнейшего православного общественного деятеля и ученого С.БУЛГАКОВА.
Игумен ИННОКЕНТИЙ (ПАВЛОВ)
УЧЕНИЕ С.Н.БУЛГАКОВА ОБ ОБЩЕСТВЕННОМ ИДЕАЛЕ
Если начало ХХ века называют серебряным веком русской литературы, то для русской общественной мысли это был воистину золотой век.
Изучение опыта российских общественно-политических движений имеет сейчас не только академическое значение. После долгих десятилетий тоталитаризма, при формировании в стране идейного и политического плюрализма, многоукладной экономики и гражданского общества, очень важно учитывать опыт тех, кто много десятилетий тому назад уже глубоко задумывался над тем, “как обустроить Россию”. Опыт этот является гораздо более важным, чем это может показаться на первый взгляд, особенно для тех, кто стремится копировать современные модели экономического и политического устройства, не слишком задумываясь об их генезисе, т.е. об условиях их становления, равно как и об условиях, в которых начинается новое “обустройство” России.
Вот здесь и не было бы лишним вспомнить о наследии выдающегося русского мыслителя нашего века – Сергея Николаевича Булгакова, раскрывающем его общественно-политические и политико-экономические воззрения, которые можно рассматривать как идейный фундамент для несостоявшейся российской христианской демократии.
То, что христианин не может уклоняться от решения вопросов общественных и политических, для Булгакова очевидно. При этом саму политику Булгаков определяет как общественную мораль. Такое определение позволяло ему говорить о социальном идеале, находящем выражение в общественном устройстве, которое тем ближе к нему, чем более в нем учтены универсальные нравственные принципы. “Политика или общественная мораль, – писал он, – становится рядом с личной моралью, представляя необходимое ее развитие и продолжение. Мораль перерастает в политику”. В качестве критерия социальной политики это начало превращается в требование справедливости, признанием за каждым его прав.
Вместе с тем Булгаков сознает, что в разных политических идеологиях имеются различные представления об общественном идеале и его природе. Причем эти представления не могут мирно уживаться, вступая в неизбежный конфликт. При этом предметом данного конфликта, согласно Булгакову, как раз и выступает понимание справедливости и ее требований. Для Булгакова сама возможность справедливого общественного устройства и осуществление политики, отвечающей требованиям справедливости, обусловлено принципом равенства всех людей в его правовой и социальной проекциях. Здесь важную роль для него имеет право, обеспечивающее свободу каждой человеческой личности. Философ видит свой общественный идеал в свободе личности. Чем ее больше и чем надежнее она защищена правом и самим обществом, тем более последнее приближается к идеалу. Такое видение Булгаковым общественного идеала обусловлено его религиозными воззрениями, в которых человек, согласно библейскому учению, выступает не иначе как образ и подобие Божие, а потому его достоинство приобретает абсолютный характер. В связи с этим он пишет: “Не нужно долго доискиваться окончательного идеала или нормы общественных и политических отношений: эта норма дана в заповеди о любви к ближнему, которая должна простираться не только на внутренние чувства, но и на внешние или общественные и политические отношения.
Как видим, через призму соловьевского учения о богочеловечестве, с провозглашением в качестве общественной нормы правового равенства всех людей и свободы человеческой личности как общественного идеала, Булгаков стремится поставить христианство в авангард освободительного движения, усматривая в нем не что иное, как революционную идеологию.
Интересно, что спустя более чем полвека совершенно независимо от идей Булгакова те же устремления обнаружила группа католических богословов и практикующих священнослужителей в Бразилии и некоторых других странах Латинской Америки, создавших такое известное направление современной христианской мысли как богословие освобождения. Однако, в отличие от Булгакова, его приверженцы готовы оправдать радикальные методы ведения революционной борьбы, в чем можно усматривать реакцию на латиноамериканскую специфику социальных вызовов христианскому сознанию.
При этом очень важно подчеркнуть, что в формулируемом Булгаковым учении об общественном идеале мы постоянно сталкиваемся еще с одним понятием, казалось бы, чуждым политики и права – любовью. Заповедь о любви к ближнему выступает у него в качестве категорического императива всякой общественной и политической активности. Вне ее общественное устройство и политика становятся для него аморальными. Задача христианина, согласно Булгакову, как раз и состоит в том, чтобы “в меру сил и исторических возможностей содействовать тому, чтобы подчинить государственного Левиафана христианским задачам, стремиться к его внутреннему просветлению, заставляя его служить христианским идеалам”. Отсюда его неприятие существовавшего в начале ХХ века общественно-политического строя России, который он характеризует как “самодержавный централистический деспотизм, превращающий в рабов тех, кто имеет несчастье быть его подданным”.
Непременным условием продвижения к общественному идеалу для Булгакова является безусловное обеспечение равных прав для всех членов общества вне зависимости от их положения. При этом общественное у Булгакова тесно связано с личным, ибо только свободная личность способна в полной мере созидать общественное благо, в свою очередь только общество и способно защитить свободу личности.
Но свобода, даже будучи закрепленной нормами права, согласно Булгакову, не наступает сама по себе. Непременным условием ее реализации для человека с абсолютным достоинством его богоподобной личности является обеспечение ему достойной его жизни. Для Булгакова мало провозглашения юридического равенства прав и предоставления личных свобод. Для него важно устранение и фактических условий, допускающих угнетение одного человека другим. В связи с этим он отмечает, что “все способы производства, существовавшие в истории: рабский, феодальный и господствующий в наше время капиталистический – основаны на порабощении человека человеком”.
Такая позиция приводит Булгакова к необходимости четкого определения: какой вопрос является главным на повестке дня современной ему России, а соответственно и того, каким должно быть его решение. Таким вопросом для Булгакова являлся прежде всего вопрос об общественном отношении к труду. Его решение он видел во всемерной защите прав трудящегося человека. “В великой социальной борьбе наших дней, – писал он, – в которой на одной стороне стоит сила владения капиталом, а на другой – эксплуатируемые и неимущие представители труда, страдающие и от безработицы, и от недостатка, и от порабощения, и от непосильного труда. Христова заповедь, об исполнении которой Он спросит нас, решительно повелевает стать на сторону труда, принципиально признать справедливость в общем и целом (конечно, частные исключения всегда возможны) именно требований труда”.
Подводя итог всему, что было написано С.Н.Булгаковым относительно общественного идеала, необходимо отметить, что последний, по его воззрениям, всегда остается априорным и данным извне для социальной политики, также как извне дается человеку божественная заповедь. Поэтому этот идеал не может служить некоей исторической целью, которую, достигнув, можно оставить позади. “Достижимы в историческом развитии, – отмечает он в связи с этим, – только конкретные цели, между тем идеал справедливости абстрактен и, по самому своему смыслу, может соединяться с различным конкретным содержанием”.
Но наряду с идеалом общественным, Булгаков также ставит вопрос и об идеале экономическом. Опять же последний имеет для него библейский генезис, основываясь на заповеди, данной Богом сотворенному им человеку “обладать землею”, “возделывать и хранить” ее. И если политику Булгаков рассматривает как общественную мораль, то в политической экономии он видит прикладную этику, именно этику экономической жизни. По этому поводу он пишет: “Две проблемы дают жизнь политической экономии: проблема производства богатств и распределения их”. Таким образом, политическая экономия призвана решать два вопроса – собственно экономический и социальный. Что касается решения экономического вопроса, то для политической экономии в качестве абсолютного блага выступает богатство. “Умножай богатства – вот закон и пророки для политической экономии”, – отмечает Булгаков. Но рост богатств предполагает развитие потребностей. А раз так, то “умножай и утончай потребности и создавай этим условия для роста богатств”. Однако последовательное развитие такой доктрины приводит к возникновению непредвиденной трудности, каковой выступает роскошь. При этом, по выражению Булгакова, “роскошь есть очевидное зло в глазах экономиста, ибо она ведет к уменьшению богатств, следовательно противоречит первой заповеди экономического катехизиса, хотя и свято следует второй”. Булгаков выступает здесь прежде всего с христианских позиций, для которых чужд дух гедонизма с неизбежным приматом материальных благ, которым приносится в жертву духовное начало в человеке.
Но какими Булгаков видит практические пути к достижению начертанного им экономического идеала, без чего останется неосуществимым и приближение к идеалу общественному. Свои воззрения на этот счет он формулировал в то время, когда Россия, только по-настоящему вступившая на путь капиталистического развития, оставалась еще по преимуществу аграрной страной. Поэтому крестьянский вопрос имел здесь для него приоритетное значение.
Говоря о природе хозяйственной или экономической деятельности, Булгаков отмечает, что она образуется вследствие “взаимодействия свободы, творческой инициативы личности и железной необходимости”. Сама же эта деятельность, по Булгакову, “есть борьба личности с механизмом природы и общественных форм в целях их приспособления к потребностям человеческого духа”. Отсюда следует один тривиальный, но тем не менее очень важный вывод: хозяйство ведется хозяином. Опять же идеал свободы в творческо-созидательной деятельности человека не может быть реализован, если он не является хозяином результатов своего труда. Поэтому, говоря о сельском хозяйстве дореволюционной России, Булгаков видит главную задачу его преобразования в том, чтобы сделать крестьянина хозяином на обрабатываемой им земле, развивая в нем, таким образом, экономический индивидуализм, в то время как решение рабочего вопроса он видел в привлечении трудящихся к управлению производством и участию в прибыли предприятия, что обозначалось им термином “коллективизм”.
Теперь следует подойти к раскрытию того, что Булгаков именует коллективизмом, видя в нем путь решения такого же болезненного для дореволюционной России рабочего вопроса.
Определяя в 1905 году стратегию Союза христианской политики, он утверждал, что требования коллективизма “должны быть целиком включены в его задачи”, рассматривая при этом коллективизм как уничтожение коренной неправды капиталистического строя. Позднее в работе “Народное хозяйство и религиозная личность” Булгаков раскроет свое понимание коллективизма, которое у него коренным образом отличается от его понимания идеологами лево-радикального крыла тогдашнего русского революционного движения. По сути дела мы имеем здесь идеологию того, что в послевоенной Западной Европе и Северной Америке стало принято называть социальным партнерством. Именно оно, а вовсе не экспроприация капиталистической собственности, что неразрывно связано с установлением тоталитаризма коммунистического типа, способно привести к преодолению “коренной неправды капиталистического строя”.
В заключение остается повторить, что идеи Булгакова при всей их видимой актуальности оказались “несвоевременными” тогда, когда они выдвигались, если учитывать состояние тогдашнего российского общества. Что же касается самого мыслителя, то ему пришлось непосредственно пережить национальную катастрофу России, так и не вступившей на путь демократического развития. Причину этого он видел в том, что страна исторически не была укоренена в правовом порядке, а все попытки, которые предпринимались в этом направлении, были непоследовательны и половинчаты. Произвол правительства, с одной стороны, и небрежение к закону различных социальных слоев, с другой, – таково печальное следствие этой до сих пор сохраняющейся неукорененности. А без прочной правовой базы, на которой только и способна строиться здоровая государственность, по его позднейшему убеждению, нечего говорить ни об общественном, ни об экономическом идеале. В связи с этим в своем сочинении, созданном в самый разгар политических потрясений 1917 -– 1918 гг. “На пиру богов” Булгаков писал: “России надо во чтобы то ни стало установить у себя правовой порядок, упрочить здоровую государственность и справиться наконец с хаотической распыленностью. Нужно ввести жизнь в ограниченные берега. Римское право – вот чего нам не привила наша история. А вне правового пути нас ждет политическая, а вместе и культурная смерть”.
Можно по разному подходить к мировоззренческим основаниям начертанного С.Н.Булгаковым учения об общественном идеале. Однако необходимо признать, что его ценностные ориентиры имеют универсальный характер для общества, желающего быть подлинно демократическим. Вопрос, который здесь ставит перед той или иной национальной общностью история, состоит в том, насколько она стремится обеспечить каждому своему члену права свободной личности и возможности для достижения им достойной ее жизни, и то, насколько преобладающие в ней мотивы такого стремления способствуют достижению желаемого результата.
