Статья 5
Разработка концепции, а затем и программы радикальной экономической реформы открыли путь к активным действиям. Однако внешние условия для ее осуществления, прежде всего резко обострившаяся политическая ситуация в стране серьезно осложнили проведение экономической реформы. Вскоре она стала заложницей политических страстей и амбиций, а позднее и наложницей в коварных руках политических деятелей.
Однако историческая справедливость требует признать, что, несмотря на бурное кипение страстей и эмоций, под перекрестным огнем критики “слева” и “справа” команды Н.Рыжкова, преодолевая внутренние противоречия в самом правительстве, оно неуклонно проводило курс на реформу.
ШАГИ К РЫНКУ
Начался реальный процесс разгосударствления экономики, прежде всего – управления. Был ликвидирован ряд союзных министерств, на базе которых возникли первые государственные концерны: “Газпром”, возглавляемый В.Черномырдиным, и “Агрохим” – Н.Ольшанским. Этому, естественно, предшествовала тщательная научная проработка их организационных схем и экономического механизма. Кстати, преобразование произошло не без упорного сопротивления, в том числе тогдашнего Верховного Совета СССР.
Тогда же наряду с мелкими акционерными обществами было принято решение о создании АО “КамАЗ” (Н.Бех), на опыте работы которого намечалось отработать механизм акционирования крупнейших предприятий, комбинатов и других хозяйственных объектов. Следует подчеркнуть, что правительство в данном случае действовало с опережением: акционерные общества создавались до принятия соответствующих законов.
Быстро находились и “развязки” столь острых сегодня проблем разграничения полномочий центра и регионов. Уже после подписания постановления об акционировании КамАЗа, которое было полностью согласовано с дирекцией и трудовым коллективом, поздно вечером мне позвонил Н.Рыжков и сказал, что руководители Татарии возражают против того, чтобы весь пакет акций, принадлежащих государству, оставался в распоряжении союзного правительства, и поинтересовался моим мнением. Я попросил два часа на проработу вопроса и немедленно связался со специалистами из состава Комиссии по реформе. В условленное время, ближе к ночи (все находились по принятому распорядку на своих рабочих местах) я сообщил Николаю Ивановичу наши предложения о долевом разделении государственной доли акций, которые были им приняты и согласованы с руководством республики. Так решались вопросы в то время.
Кардинальные изменения произошли в банковской системе. Был принят Закон о Государственном банке, в соответствии с которым он выводился из подчинения правительству. Началось формирование двухуровневой банковской системы, возникли первые коммерческие (в том числе кооперативные) банки. Это были революционные по своему значению и рыночные по своей природе изменения. Они требовали огромных усилий, глубокой научной проработки, тщательного изучения мирового опыта. И происходили они, естественно, в упорной борьбе, поскольку натыкались на стереотипы и догмы уходящей со сцены системы.
О прочности закладываемого фундамента свидетельствует такой факт. В Институте экономики мы провели анализ наиболее эффективно работающих сегодня компаний, банков, различного рода ассоциаций и убедились, что большая их часть возникла в период 1989 – 1990 годов и выросла из первых кооперативов, арендных предприятий или коммерческих банков. Добрые семена всегда дают хорошие всходы.
Не менее важным шагом явился переход от традиционной схемы материально-технического снабжения к оптовой торговле, то есть к рыночной форме оборота средств производства. На эту систему, включая прямые связи предприятий, уже на первом этапе переводилось до 30% оборота. Принципиальные изменения вводились в систему государственного заказа, который должен был размещаться на конкурсной основе и не в приказном, а в договорном порядке.
Это и были практические шаги (хотя я вынужден ограничиваться отдельными примерами) по реализации умеренно-радикального варианта реформы.
“ЧЕМ ХУЖЕ, ТЕМ ЛУЧШЕ”
Однако проведение этого конкурса встречало упорное и все более ожесточенное сопротивление. Нарождающаяся оппозиция, самочинно присвоившая себе имя “демократов”, объединяла всех недовольных – реально пострадавших в годы репрессий и неудачников в жизни, людей, живущих в трудных материальных условиях, и тех, кто считал себя обойденным другими в карьере. Общим для них было лишь одно – отторжение прошлого и настоящего, критика всего и вся, лозунг “Долой!”.
В ход пошла демагогия, рассчитанная не на разум, а на эмоции и страсти. Критиковали административную систему, партократию, консерваторов, привилегии, имперские замашки. Но для успеха такой, с позволения сказать, политики нужно было персонифицировать “образ врага”. Он и был найден в правительстве.
Но для этого надо было доказать, что оно состоит из консерваторов, что оно противится реформам. Это вдалбливалось в массовое сознание ежедневно и ежечасно. И наши доверчивые сограждане – слушатели и читатели – наконец поверили в это. И сейчас, спустя пять лет, этот стереотип сохранился. Причем даже многие серьезные ученые и политики (а у нас есть и такие) верят в этот миф, будучи убежденными, что радикальные реформы начались лишь в 1992 году. Подобный стереотип сохранился и на Западе, в том числе среди крупнейших политиков и властителей человеческих дум.
К сожалению, надо признать, что правительство не сразу осознало исключительную важность работы с прессой, борьбы за массовое общественное сознание. Потом оно спохватилось, но было уже поздно.
Необходимость подкреплять радикальные экономические преобразования целенаправленной работой по формированию массовой их поддержки – один из важнейших уроков реформы. И этот урок (в отличие от многих других) был умело взят на вооружение современными реформаторами.
Вряд ли нужно доказывать, что любое продвижение вперед, любой успех в деле реформы выбивал почву из-под ног оппозиции. И поэтому она взяла на вооружение лозунг: “Чем хуже, тем лучше”. О безнравственности такого подхода при нынешнем состоянии нравов и говорить-то неудобно. Но нужно ясно понять, что нельзя желать блага стране, народу и одновременно добиваться провала экономической политики правительства. Эту политику можно критиковать, стремиться улучшить, но добиваться ее провала – значит, жертвовать интересами народа ради личных амбиций.
Мощным дестабилизирующим фактором становились сепаратистские устремления ряда республик. Его значение особенно возросло с провозглашением Россией своего суверенитета и верховенства на ее территории республиканских законов. Для федеративного государства это нонсенс. Люди, провозгласившие подобный лозунг, либо не знали элементарных норм федеративных отношений, либо с самого начала взяли сознательный курс на разрушение Союза.
Активную атаку на союзное правительство повело трио Б.Ельцин – И.Силаев – Р.Хасбулатов и их многочисленные приспешники. Дело доходило до прямых фальсификаций. Когда летом 1990 г. встал вопрос о реформе цен – еще об одном ключевом звене реформы, – российские лидеры неожиданно заявили, что они ничего об этом не знают и что это происки союзного правительства. Пришлось Н.Рыжкову публично, на заседании Верховного Совета (а по каналам ТВ это видела вся страна) продемонстрировать текст постановления, завизированный И.Силаевым и содержащий личные поправки, сделанные от руки на тексте документа Б.Ельцина.
Думаете, было какое-то массовое возмущение? Ничего подобного. Дело быстренько замяли и… забыли.
Однако реформа цен, несмотря на ее щадящий характер, оказалась заблокированной. Едва ли не больше всех возражали против нее те, кто потом осуществил либерализацию цен в ее антинародном варианте. Но и правительство не проявило характера и твердости, допустило ряд тактических ошибок.
Несмотря на это, становилось ясно, что мелкими наскоками правительственную линию не поколебать. Нужно было попытаться противопоставить ей альтернативную программу.
ВОЙНА ПРОГРАММ
Работа над такой программой, получившей название программы “500 дней”, или “программы Шаталина – Явлинского“, была организована, надо честно признать, весьма ловко. Поручение о ее подготовке подписали высшие руководители СССР и России – М.Горбачев, Н.Рыжков и И.Силаев. Формально, в соответствии с буквой поручения, речь шла о разработке концепции программы “как основы экономической части союзного договора”. Рабочую группу фактически возглавил Г.Явлинский, ставший к этому времени зампредом Совмина РСФСР. В нее был включен и Е.Ясин, продолжавший работать над программой союзного правительства. Это открывало полный доступ к информации, наработкам и конкретным рекомендациям, освобождая рабочую группу от “черновой работы”.
Что касается правительства, то оно в соответствии с поручением Верховного Совета работало над программой первоочередных мер по переходу к рынку, в соответствии с принятой концепцией. К работе были привлечены крупнейшие специалисты, ученые, представители союзных республик.
Если бы группа Г.Явлинского строго придерживалась линии на разработку основных принципов экономической части союзного договора, то столкновения можно было бы избежать.
Но уже с первых шагов стало ясно, что она взяла курс на разработку альтернативной программы радикальной реформы. Ее принятие автоматически решало вопрос об отставке правительства.
Строго говоря, в программе “500 дней” места для союзного правительства вообще не оставалось. Она предусматривала немедленную ликвидацию всех центральных экономических ведомств и их замену весьма аморфным Межреспубликанским экономическим комитетом. Трудно предположить, что разработчики программы не понимали последствий такого решения. Скорее всего они выполняли четкий социальный заказ.
Это обнаруживалось и в ходе наших встреч, острейших, порой выходящих за рамки приличий дискуссий. Мы убеждали Явлинского и компанию в том, что нельзя в федеративном государстве отказаться от федеральных налогов. Такого нет в мировой практике! Как профессионалы они соглашались с нашими аргументами. А назавтра, опустив глаза, они восстанавливали старый текст. Это, к сожалению, не единственный случай, когда профессиональная честь приносилась в угоду политическим амбициям российских руководителей.
Одним из самых негативных последствий развязанной “войны программ” я считаю то, что в нее удалось втянуть ученых, столкнуть друг с другом академиков, связанных между собой не только общей преданностью науке, но и личной дружбой. Были серьезно подорваны престиж и авторитет экономической науки. Но из этого горького урока мы, похоже, сделали необходимые выводы.
Можно ли было осуществить намеченную программу за 500 дней? Сегодня, пожалуй, все понимают нереальность осуществить переход к рынку за такой срок. Но если иметь в виду “мероприятия”, то их действительно можно было провести в жизнь. Но только с помощью введения тоталитарного режима. Иначе как можно за первые 30 дней, при сохранении конституционной законности и парламентских процедур, принять десяток ключевых законов?
Об этой стороне дела мало кто упоминает, к тому же и саму программу читали немногие. А ведь в ней – при определенных условиях – предусматривались и введение карточной системы, и организация питания населения с помощью военно-полевых кухонь.
Механизм реализации программ подобного типа прекрасно описан в новейшем бестселлере М.Бочарова “Диктатор”. Кто интересуется – может прочитать.
Пресса, еще до завершения работы над программой, подняла ее на щит. Особенно усердствовали в этом деле “Известия” (М.Бергер и др.). Опьяненные своей независимостью депутаты, прочитав ее, дружно голосовали “за”. Здесь победа была достигнута без борьбы.
Потом я спрашивал многих депутатов (да и не только их): а как бы вы голосовали за ту же самую программу, без каких-либо изменений, если бы под ней стояли подписи Рыжков – Абалкин? Все отвечали однозначно: “Против”. Так что же руководило людьми – интересы дела, здравый смысл, убежденность в правильности предлагаемых решений или слепая вера и политическая запрограммированность?
Сложнее обстояло дело в союзном парламенте. Здесь мнения разделились. М.Горбачев, сначала (кстати, еще до ознакомления с представленными программами) решительно высказавшись за программу Шаталина – Явлинского, позже заколебался. В итоге дело закончилось ничем. Был одобрен некий гибридный вариант, который был отнюдь не программой, а набором общих пожеланий.
Это был “худой мир”, который лишь предвещал новую войну.
ВМЕСТО СОВЕТА – КАБИНЕТ
Но прежде чем переходить к финалу разыгравшейся драмы, нужно сказать несколько слов о развитии экономики в 1990 году. Вполне понятно, что систематическая дискредитация правительства, нападки на систему и кадры управления, развернувшаяся бюджетная война не могли не осложнить экономическую ситуацию в стране.
Начался спад производства. В промышленности он составил 1,2%. Пусть небольшой, но все-таки кризис. Однако сказать только это – значит, ничего не сказать. В действительности отмеченный спад был результатом сознательной, хорошо продуманной структурной перестройки. Сокращение объемов производства произошло лишь в группе “А”, включая оборонные отрасли, и составило здесь 3,2%. Что касается выпуска товаров народного потребления, то он вырос на 4,4%. Кстати, это был последний год, когда абсолютный объем потребительских товаров не сокращался, а увеличивался.
Положительное влияние на структурную перестройку оказал и налог на прирост фонда оплаты труда, который действовал на протяжении 15 месяцев – с октября 1989 г. по декабрь 1990 г. Он не носил фиксального характера, а был по своей природе рыночным регулятором макропропорций (прежде всего между денежными доходами населения и товарными ресурсами), максимально стимулируя при этом производство потребительских товаров и сдерживая рост оплаты труда на предприятиях, производящих средства производства.
В целом, несмотря на всю сложность ситуации и углубляющееся политическое противостояние, удалось удержать относительную стабильность в экономике.
Но именно это не устраивало силы, рвущиеся к власти и поставившие своей целью отставку правительства. Прдолжалось его шельмование. В итоге к концу 1990 г. у правительства Н.Рыжкова было все: четкая программа действий, люди, которые знали, что и как надо делать, накопленный опыт реформирования экономики. Не было лишь одного – доверия. Естественно, что судьба его была предрешена.
Что оставалось делать в такой ситуации? Последовательное продолжение реформ требовало сильной исполнительной власти. Этого можно было достигнуть, если ее возглавит лично президент страны. Так и родился вариант упразднения Совета Министров и замены его Кабинетом Министров, реальным руководителем которого и, соответственно, главой исполнительной власти становился Президент СССР М.Горбачев.
Как говорится, сказано – сделано. Соответствующие поправки к Конституции были приняты практически без обсуждения. Люди верили и надеялись на улучшение ситуации.
Сейчас, спустя почти пять лет, можно спокойно обсудить, насколько реальны были эти надежды. Теоретически (а при определенных условиях и практически) такая перестройка исполнительной власти могла стабилизировать обстановку в стране и продолжить курс реформы. Этого, к сожалению, не произошло. Но не в силу порочности принятого решения, а в результате отсутствия тех самых “определенных условий” – политической мудрости и воли; общественного согласия, основанного на подчинении групповых устремлений высшим национально-государственным интересам; готовности последовательно и решительно проводить в жизнь выработанный курс.
Премьер-министром новорожденного Кабинета, то есть первым из министров, но отнюдь не главой, председателем был избран В.Павлов, работавший до этого министром финансов, – хорошо образованный экономист, профессионал в своем деле, но не политик.
Наступали новые времена, возникли новые проблемы, о которых речь пойдет в очередной, шестой статье.
Начало сериала в №№ 7, 9, 11 и 13.
Леонид АБАЛКИН, академик
