Стимулы и подводные камни постсоветской интеграции

Противоречивые результаты реформ, проводимых в России под знаменем шоковой терапии и финансовой стабилизации, со всей очевидностью высветили несостоятельность положений о самодостаточности либерализации экономики как ключевого фактора построения в России новой демократической государственности. Парадоксальным образом демократы, положившие столько сил на разрушение идеологического монстра марксизма-ленинизма, в реальной действительности сами попались на удочку основных его догматов. Пусть и во многом вынужденно, в силу объективно и субъективно сложившихся реалий конца 1991 года, они всецело положились на животворную силу преобразования “базиса общества” путем изменения характера производственных отношений, мало заботясь о состоянии и дальнейшей судьбе надстройки в виде государства и других поддерживающих жизнеспособность общества структур.

Как следствие в реальной практике господствовали идеологизированные мифологемы, а не выверенный экономический и политический расчет. Классическим примером этого является модель ваучерной приватизации, когда в целях максимально быстрого разгосударствления собственности был выбран наиболее неэффективный с экономической точки зрения югославский вариант. Реальные взаимоотношения с “собратьями по бывшему СССР” также не были лишены налета чрезмерной идеологизации.

Вспомним хотя бы, что одним из формальных поводов ухода из правительства Е. Гайдара в начале 1994 года было несогласие с включением Белоруссии в рублевую зону. В доводах, приводимых бывшим вице-премьером, была своя, пусть и небесспорная в долгосрочном плане, экономическая логика. Но все же характерно, что Е. Гайдар всячески подчеркивал и идеологический аспект проблемы: включение в российскую хозяйственную систему более консервативной в политическом и экономическом отношении Белоруссии может затормозить движение России по пути рыночных преобразований.

На наш взгляд, в концептуальном плане ключевым фактором, который в любом случае свел бы на нет даже более взвешенную и продуманную стратегию перехода к рынку, является пренебрежительное отношение к вопросам строительства новой российской государственности. В отличие от Г. Явлинского Е. Гайдар в своей деятельности на посту вице-премьера принял за исходную аксиому предположение, что в рамках искусственно выделенного большого обрубка бывшего СССР в лице РСФСР можно создать эффективную экономику и дееспособное государство. При этом недостаточно учитывались комплексные хозяйственные, политические и человеческие взаимосвязи в рамках единого постсоветского пространства.

Собственно, все нарастающее нежелание общества жить в условиях разваленного государства с недееспособной структурой управления и неясно очерченными границами и послужило причиной победы Жириновского на последних парламентских выборах. Быстро осознав это, не только правительство и президент, но и некоторые бывшие радикальные реформаторы стали все чаще высказываться в духе “укрепления государственности” и “защиты национальных интересов”. Например, Б.Федоров, нещадно критиковавший главу Центрального банка за предоставление технических кредитов странам СНГ, теперь говорит о возможности проведения референдума по поводу воссоединения бывших советских республик.

В связи с этим главным позитивным итогом развития российского общества в прошедшем году можно считать приход к пониманию того, что нельзя дальше тянуть с формированием идентитета российской государственности и отношения к будущему постсоветского пространства. Несмотря на чрезвычайную раздробленность и аморфность общественного сознания в сегодняшней России, эта идея стала самодовлеющей и в какой-то мере служит лакмусовой бумажкой для определения политической будущности того или иного лидера.

С другой стороны, нарастает движение в сторону реинтеграции и в других республиках СНГ. Экономическая самоизоляция России и разрыв межхозяйственных связей между вновь образованными странами имели и свои положительные стороны. По крайней мере был со всей очевидностью разрешен вопрос, кто кого кормил в бывшем СССР и кто в реальной действительности оказался больше готов к настоящему экономическому суверенитету. Характерно, что хозяйства стран СНГ, первоначально имевших наиболее сдержанное отношение к возобновлению экономического сотрудничества со “старшим братом” (Украина и Грузия), на данный момент находятся в самом незавидном положении.

Наиболее ярким выражением кардинальной смены векторов политического развития стран СНГ является победа на президентских выборах в своих странах Л. Кучмы и Г.Лукашенко, которые умело использовали ностальгию избирателей по бывшему единому государству. Одновременно значительно укрепился авторитет Н.Назарбаева, едва ли не единственного из лидеров бывших республик, кто в свое время не поддался ложному очарованию суверенизации и последовательно выступал за сохранение единства постсоветского пространства. Однако не следует сбрасывать со счетов и тот факт, что в ныне независимых государствах формируется собственный политический и хозяйственный истеблишмент, которому очень трудно поступиться с таким трудом завоеванной властью в пользу более сильного и не всегда предсказуемого соседа.

Парадокс современной геополитической ситуации на территории бывшего СССР заключается в том, что лидеры постсоветских республик, идя во многом на вынужденное сближение с нынешней Россией, должны считаться с формированием гораздо менее равноправных экономических и политических отношений со “старшим братом”, чем это имело место во времена “советской империи”. Тогда распределение богатых материальных ресурсов страны и, прежде всего РСФСР, производилось союзным центром на основе господствующих идеологических и хозяйственных приоритетов единого государства. При этом далеко не всегда доминировали интересы главного донора ресурсов.

В настоящее время Россия обусловливает доступ к своему сырью для партнеров по СНГ весьма жесткими, а иногда и просто кабальными условиями. Если считать, что формирующиеся на данный момент тенденции будут развиваться и в дальнейшем, то модель будущей интеграции будет иметь гораздо более имперский характер, чем это имело место в бывшем СССР. По крайней мере статус каждого партнера будет четко ранжирован в зависимости от его экономической зависимости от России.

Именно поэтому проект нового Евразийского Союза, выдвинутый президентом Казахстана, встретил более чем сдержанную реакцию в Москве. Нынешнее российское руководство, готовое заплатить за реинтеграцию определенную экономическую цену, хочет в ответ получить абсолютно лояльных партнеров, тесно привязанных к ее долгосрочным интересам. Ясно, что новое воссоединение на постсоветском пространстве может происходить только эволюционным путем, когда логика экономического и политического выживания будет мало-помалу приближать партнеров друг к другу. В этой ситуации роль России и политика ее лидеров имеют первоочередное значение. И дело не только в том, что в геополитическом и юридическом смысле она является прямым правопреемником СССР.

Опыт развития межстрановых экономико-политических блоков свидетельствует, что для их возникновения и устойчивого существования необходим явный лидер, который готов предоставить свою хозяйственную мощь для экономической модернизации относительно более слабых партнеров. Именно такую функцию выполняла ФРГ в образованном в конце 50-х годов Европейском экономическом сообществе. В свою очередь США составляют основную “несущую конструкцию” формирующейся на наших глазах североамериканской интеграционной системы НАФТА.

В связи с этим даже при наличии политической воли возможные масштабы и темпы интеграции ограничиваются реальными финансовыми возможностями России и долгосрочными экономическими и геополитическими приоритетами ее руководства. Последние достаточно нечетки и противоречивы, так как сформировавшаяся в последнее время “партия власти” немонолитна и состоит как минимум из двух соперничающих между собой лоббистских группировок. Данное противостояние обусловлено конфликтом стратегических интересов основных отраслей экономики и регионов страны.

Первая, доминирующая на данный момент группировка, которую условно можно обозначить как “компрадорская”, представляет интересы сырьевых отраслей, и прежде всего ТЭК. Она кровно заинтересована в максимальной открытости экономики вовне, которая позволяет наращивать сырьевой экспорт в условиях ограничения внутреннего инвестиционного спроса из-за спада промышленного производства. Унаследованная еще от Гайдара парадигма финансовой стабилизации и бездефицитного бюджета прежде всего выгодна нефтяным и газовым королям, так как закрепляет ключевое значение этих отраслей в рамках международного разделения труда за счет “сброса” и фактической деградации большинства звеньев обрабатывающей промышленности России. Именно этим, по всей видимости, объясняется стратегический альянс между В.Черномырдиным и А.Чубайсом.

В отношении наиболее близких партнеров в ближнем зарубежье, Казахстана и Белоруссии, данная группировка проводит политику прежде всего с учетом интересов ТЭКа. С этой точки зрения, важность Белоруссии обусловлена прохождением через ее территорию трубопроводов в Западную Европу. Кроме того, в ближайшие годы здесь начнется строительство новой ветки газопровода из Западной Сибири. Собственно, эти проблемы и должно разрешить подготавливаемое сейчас соглашение об экономическом сотрудничестве между обеими сторонами. В обмен на поставки энергоносителей по внутренним российским ценам Белоруссия должна значительно снизить тарифы на транзит российского экспорта через свою территорию. Сырьевое лобби проявляет также значительный интерес к нефтеперерабатывающим заводам республики, которые уже включены в российские финансово-промышленные группы.

Значение Казахстана для топливной промышленности России также трудно переоценить. Данная республика после освоения крупных нефтяных и газовых месторождений совместно с американской компанией Шеврон сама превратится в крупного экспортера энергоносителей. В этом случае уже Россия будет выступать в роли транзитной территории по отношению к своему южному соседу, что кроме солидных валютных поступлений даст ей возможность обновить инфраструктуру своего топливного комплекса и дополнительно загрузить простаивающие нефтеперерабатывающие мощности. С точки зрения интересов российского ТЭКа союз с Казахстаном наиболее предпочтителен, так как за него нужно будет платить минимальную экономическую цену.

Эта республика была в бывшем СССР второй по значению “кладовой природных богатств” и имела преимущественно сырьевую структуру экономики. После трех лет реформ Россия “сбросила” значительную часть своей обрабатывающей промышленности, что в структурном отношении приблизило ее к южному соседу. В то же время в Казахстане почти в точности был повторен российский вариант шоково-либеральной терапии, что в какой-то мере снимает “идеологические возражения” в реформистском крыле российского правительства.

В целом “компрадорская” часть российской “партии власти” является сторонницей более жесткой, а иногда и просто дискриминационной политики по отношению к ближнему зарубежью. В этом смысле характерна реплика, брошенная В. Черномырдиным на последних переговорах с его украинским коллегой по поводу просроченных долгов за оплату энергоносителей: “Хотите пиво пить – умейте за него и платить”. Насколько можно судить по отрывкам телетрансляции, примерно в таком же ключе проходили переговоры и президентов двух стран.

Вторая мощная группировка в российской партии власти, которую условно можно обозначить как “промышленная”, представляет интересы ВПК, черной металлургии, других отраслей обрабатывающей промышленности. Ее долгосрочные приоритеты лежат в абсолютно иной плоскости, так как она прежде всего заинтересована в сохранении и развитии промышленного и технологического потенциала страны. Поэтому это лобби выступает за усиление протекционизма, перенос центра тяжести реформ на сбалансированную структурную политику, возрастание роли государства как стратегического инвестора и отказ в политике макроэкономической стабилизации от преимущественно монетаристских методов. “Промышленная” партия гораздо в большей степени заинтересована в расширении многосторонних связей с промышленно развитыми странами СНГ, так как это позволит возобновить прерванную технологическую кооперацию между предприятиями, приостановить спад производства и вернуть традиционные рынки сбыта.

В рамках данного подхода Белоруссия рассматривается не только как еще один неплатежеспособный претендент на российские энергоносители, но и как “сборочный цех” бывшего СССР, тесно связанный с российской обрабатывающей промышленностью. Если рассчитывать на то, что в дальнейшем будет развиваться внутренний рынок СНГ и ограничена конкуренция извне, Белоруссия имеет неплохие перспективы для дальнейшего развития. По многим качественным показателям обрабатывающая промышленность этой республики опережала российскую. В отраслевой структуре ее экономики широко представлены транспортное и сельскохозяйственное машиностроение, производство качественных потребительских товаров, то есть те отрасли, которые при условии роста инвестиционной активности будут весьма конкурентоспособны. С учетом всего этого Белоруссия никак не похожа на бедную родственницу, которая должна быть польщена только возможностью присесть у краешка более богатого российского стола.

В свою очередь Казахстан, с точки зрения этой ветви российской партии власти, в большей мере рассматривается как исторически сложившаяся сырьевая база и рынок сбыта для российской промышленности. Например, карагандинский уголь и железная руда Соколово-Сорбайского месторождения наиболее оптимальны для обеспечения жизнеспособности черной металлургии Урала, а уголь Экибастуза можно эффективно использовать для развития энергетики Дальнего Востока и Восточной Сибири. Помимо этого Казахстан обладает стратегически важными видами сырья, которые крайне дефицитны для России (например, марганец и хром). Нельзя также списывать со счетов и колоссальный аграрный потенциал данной республики.

Таким образом, будущее постсоветской интеграции напрямую зависит от того, какая из ветвей современного российского истеблишмента окончательно возобладает и какая макроэкономическая модель будет положена в основу дальнейшего развития нашей страны. Как было показано выше, сама оценка экономических выгод или потерь от углубления взаимосвязей с ближним зарубежьем напрямую обусловлена долгосрочной концепцией выхода России из кризиса. Если продолжать курс на финансовую стабилизацию, то тогда значение Белоруссии ограничено ее транзитным положением на западном фланге СНГ, а ее промышленность будет рассматриваться как еще один “прихлебатель” российского ТЭКа.

В случае победы сторонников активизации структурной политики важность Белоруссии для экономики России будет определяться совсем другими ее качествами. На первый план выйдет ее промышленный потенциал, составляющий неотъемлемую часть единого экономического пространства бывшего СССР. Его состояние будет напрямую сказываться на положении сотен промышленных предприятий в России.

Конечно, в реальной действительности нет столь жесткой конфронтации между линиями “компрадорской” и “промышленной” группировок. Зачастую их интересы взаимно переплетаются, что делает политику по отношению к странам СНГ более или менее комплексной и сбалансированной. Кроме того, при анализе сегодняшней курса российского руководства к ближнему зарубежью требуется учет геополитических, этнических, социальных и многих других аспектов. Тем не менее вполне очевидно, что будущее постсоветской интеграции зависит от того, какая из описанных двух концепций возобладает в руководстве России.

Владислав ЦИПКО


 Издательский Дом «Новый Взгляд»


Оставьте комментарий

Также в этом номере:

В какой мере демократичен новый закон “О выборах депутатов Госдумы”?
Обреченный Рыбкин
Десять лет спустя
Сравним…
Как вы относитесь к реформам
Вид на экономику изнутри
СВОДКА-10-95
Письмо Рыбкину
Крым: потерянный шанс?


««« »»»