Я был участником останкинских событий от начала и до конца, я вкусил “сладость” удара дубинок, мегафонных речей… Я знаю, что там происходило и воспринимаю происшедшее как закономерный результат телевизионной политики, которая началась сразу после августа минувшего года, когда приход на телевидение радикально настроенных демократов, пребывающих в упоении от победы, ознаменовал начало жесткого информационного курса. Егор Яковлев, опытный стратег, знающий технологию пропагандистской борьбы, сделал все сразу в первые послеавгустовские дни, чтобы подавить, деморализовать всю возможную оппозицию и справился с этим блестяще. Затем он сказал, что оппозиция – это та оппозиция, которая лояльна курсу правительства, отслаивается от реально существующей демократической кагорты, она как бы тоже из демократических рядов, но лишь немного выпадает. А все то, что нелояльно – не является оппозицией и заслуживает подавления, репрессий и недопущения к экрану. Все это работало до тех пор, пока реальная оппозиция стояла на коленяях, изгнанная с поля политической борьбы. Но шло время, у демократов возникали проблемы в политике, экономике, военном деле, социальной сфере… Они все больше и больше проваливались, оппозиционеры, как левые так и правые, все больше обретали смелость, консолидировались и по мре того, как оппозиция стала являть собой всю нацию, * обобранный, угнетенный, потерявший Родину, потерявший национальные и политические идеалы развития, оскорбленный во всех своих проявления – материальных, духовных, религиозных – такая оппозиция стала чрезвычайно опасной для так называемой демократической власти. Перед телевидением возникла огромная проблема – продолжать ли обслуживать узкую группу властителей и объявить тотальную войну всему народу, либо пойти на уступки. Я думаю, была какая-то симптоматика того, что Яковлев осознавал происходящее, он воевал со всем народом, он давил и глушил любые формы самосознания, но внешний напор нарастал. Он ощущался на съездах, в пикетах, в письмах телезрителей, а последней чертой противостояния стали останкинские события, после которых – слишком поздно – телевидение пошло на контакт с оппозицией, медленно, сложно и неохотно выдавливая из себя капли эфирного времени. Если говорить прагматично – я считаю, что период жесткого давления на оппозиционный пласт был полезен для оппозиции. Отсутствие выхода – оно цементировало, поставило интеллектуальную жизнь в жесткий режим, мобилизовало ее, это была очень интересная пора, когда мы, имея ничтожные тиражи наших патриотических газет, не располагая телевизионным временем, испытывая на себе колоссальное давление многомиллионнотиражной демократической прессы, радио, телевидения – мы сумели выстоять и сформироваться в оппозицию отпора. Теперь, когда власть ощутила свой провал и сама загоаорила о необходимости круглого стола, оппозиция может идти на эти переговоры с высоко поднятой головой, она выстрадала это право перенесенными испытаниями. Сегодня чувство нашего реванша – огромно, раздражение, вызванное долгой информационной блокадой, неприязнь к конкретным фигурам, которые в течение года давили, угнетали, оскорбляли нас – мешают диалогу, дают о себе знать, но возможно со временем, может все же возникнуть интересный диалог, не исключающий нашего отношения к режиму, *.
В этой связи хочу сказать несколько слов и о газете “День”. Сегодня наши дела обстоят нормально. Мы не получаем тех огромных дотаций, которые раздаются благонадежнымизданиям, не получаем просторных особняков, как “Независимая газета” или “Коммерсант”, мы все ютимся в моем – единственном на редакцию кабинете, где делается газета, куда приходят беженцы из Приднестровья и Закавказья, где собираются посылки и медикаменты для раненых, где можно встретить московскую голытьбу и обиженных генералов – и все это интереснейшая, очень напряженная жизнь. Газета выстояла, превратилась из одинокой в том августе – ее, вы помните, называли газетой путча, переворота, фашизма – превратили в газету русских интеллигентов, интелектуалов. к нам приходят лучшие русские писатели, академики, дипломаты, священники, люди армии и госбезопасности. Мы консолидировали в своих рядах всех опоозиционеров, выдвигающих идею сильного, мощного государства, которое строится на идеологии Евроазии, на идеологии огромной страны между трех океанов, собравшей множество этносов, культур…
Нас называют газетой фашистской только потому, что мы обращаем внимание на фундаментальные основы национальной жизни, то есть мы говорим о национальном фундаментализме, будь то исламский фундаментализм или православный, мы газета мистиков и одновременно газета улиц, площадей, политических баталий. Поэтому, повторяю, – все что сейчас произошло с газетой – это хорошо, отлично, что мы абсолютно не закупорены, нас обложили как волков в свое время красными флажками, но мы давно прорывали эту блокаду. У нас много друзей в Европе, “третий путь”, “новые правые” – консервативные фундаменталисты в Италии, в Испании, во Франции, Германии… На наши статьи появляются отклики в Милане, Риме, Мадриде, Мюнхене… Поле разрастается, нам работать интересно и хорошо, мы не ожесточены, мы готовы входить в серьезный плотный контакт со всеми слоями общества, страны. К нашему главному врагу, который рассматривает нас как фашистов, насильников – мы испытываем к нему иногда даже чувство сострадания. И наша агрессия, наши атаки против него это просто форма отмщения режиму, который столько страданий и бед принес народу. И когда этот режим падет, а он падет непременно, он исдох, он не имеет никаких социальных опор ни в одном из слоев общества – у нас к нему будет только сострадание. Я имею в виду режим, представленный Ельциным и Гайдаром.
Но сегодня льется кровь, идет беда, нарастает кошмар и если нынешний курс будет сохранен, то гражданская война докатится до Москвы, вселенские свинство и мерзость станут необратимыми. Поэтому глупо спрашивать – не боитесь ли вы своей деятельностью увеличить кровопролитие. Не боюсь, кровь как раз и перестанет литься, если этотрежим * все силы новой власти будут направлены на предотвращение гражданской войны. Нам говорят – как, неужели вы хотите остановить пролитие крови с помощью танков? И я отвечаю – а вы хотите поддерживать уровень проливаемой крови с помощью телепередач типа “Итоги”?
Есть только один реальный и разумный путь – сменить этот режим, цель которого – разрушение, углубление всех противоречий нашего социума, нагнетание этих противоречий в самом агрессивном, открытом виде. Новый режим поставит совершенно другую политику во главу угла, политику по отношению к крестьянину, к заводчику, к космонавту, к Приднестровью, к русскому человеку…
Давайте представим, что Карабах будет длиться до трехтысячного года при постоянных танковых атаках. Можно такое представить? Конечно же – нет, и поэтому я уверяю, что необратимых процессов не существует. Как только в Москве воцарится традиционный русский курс, который определит традиционные формы русской политики в Закавказье, а не проармянский режим Ельцина с Горбачевым, начавшими весь этот кошмар, как только Россия снова перейдет к традиционным сферам влияния, став традиционным гармонителем, арбитром – перестанет литься кровь.
Иногда я даже думаю – скорей бы Ельцин установил свою чертову диктатуру. Потому что эта диктатура рухнет через две недели, как только будет провозглашен авторитарный режим. Отвалятся от него все – Урал, Сибирь, Кавказ… Он ненавистен всем и так, области перестают отчислять в бюджет средства уже сегодня. Это будет диктатура в пределах Садового кольца.
Пусть бы он скорее закрыл газету “День” * и арестовал Проханова, если это нужно для скорейшего уничтожения этого режима. Я не боюсь ни запрета, ни ареста – мои друзья сидят в “Матросской тишине”, пусть же меня отправят к ним, и я никогда не скажу, что меня посадили напрасно. Да, вы меня правильно посадили * , потому что я вам противник и враг, я вас считаю преступниками… Вы преступники, говорю я им, вы совершили самое тяжкое преступление – разрушили великое государство, вы мою Родину разрушили. Если бы это был 42-й год, я бы пошел в партизаны, я бы рвалрельсы, по которым вы ездите, меня бы ловили, вешали военные комендатуры, ваши полевые * , меня бы пытали в ваших полицейских участках… Я вас рассматриваю, как оккупантов и не буду роптать, если вы будете меня мучить, пытать, посадите на дыбу, вы сделаете то, что должны, ибо идет борьба народа, поставленного в условия оккупации и оккупантов. Вот моя философия.
Александр ПРОХАНОВ,
главный редактор газеты “День”
