ЗАЩИТА ИЛЮМЖИНОВА

…Фамилия Илюмжинов вообще в Калмыкии, а особенно в Элисте, родном городе Кирсана, более чем известна. Его дед, в честь которого и назвали Кирсана, устанавливал здесь Советскую власть. Но потом, по семейному преданию, усомнился – а нужна ли нам такая власть, которая уничтожает полсела и этим агитирует другую половину? В общем, обстоятельства гибели деда до сих пор туманны.
Кирсан-младший родился на улице, носящей фамилию его знаменитого предка. Но это совсем не то, что в Москве, спецпайками его семья не пользовалась, отец – инженер, мать – ветврач, так что Кирсана на черной тачке в школу не возили.
- На отношениях с одноклассниками революционная слава деда никак не сказывалась?
- Понимаешь, о деде моем официальные власти вспоминали пару раз в год, по праздникам. Все остальное время если я и выделялся как-то, то только благодаря своему характеру… Ну, например, курить я бросил сразу, как пошел в первый класс… И хулиганом перестал быть тогда же. Закончил школу на пятерки, но медаль мне не дали – в десятом классе начал выступать за справедливость…
Вообще, эта борьба Кирсана Илюмжинова за справедливость будет ему постоянно мешать и лишать уюта. Например, в армии его чуть не выгонят из партии за то, что “начал качать права”. А уже потом, на старших курсах института, эта его принципиальность чуть не приведет к совсем уж плачевному результату.
…В провинциальном, крохотном по московским стандартам городке, школьник Кирсан Илюмжинов был фигурой более чем заметной. Победитель городских и республиканских олимпиад по самым разным предметам, спортсмен, возглавляющий в пятнадцать лет сборную Калмыкии по шахматам – взрослую сборную… Естественно, в так называемой общественной жизни он также не мог плестись в хвосте – прошел путь от командира октябрятской звездочки до командира городского комсомольского штаба. Впрочем, в Элисте комсомольцы, по всей видимости, при полном идиотизме тогдашних правящих молодежью идей все же сумели не превратиться в заорганизованных малолетних бюрократов – достаточно сказать, что каждый, входящий в штаб, обязан был уметь танцевать вальс… Согласитесь, что это уже больше похоже на клуб бойскаутов.
- Кирсан, окончив школу, вы, конечно, поступили в университет…
- Отнюдь. Я поступил рабочим на завод, потому что понимал: поступив в вуз, я опять превращусь в школяра, а это очень далеко от реальной жизни. Мне хотелось попробовать, узнать, что я из себя представляю, смогу ли я быть самим собой не только в оранжерейных условиях. Через год ушел в армию…
Будущий миллионер и президент корпорации, будущий председатель регионального отделения фонда “Возрождение”, будущий народный депутат России и человек, хорошо известный в финансовых и политических кругах мира, а пока рядовой первого года службы, попросту салабон Советской Армии Кирсан Илюмжинов драет полы в казарме. Рота спит, воздух соответственный, дежурный начальственным сапогом указывает, где перемыть. В сортире с кем-то выясняются отношения, салабон не спал прошлую ночь, не будет спать эту, и, весьма возможно, следующую… С каждым движением мокрой тряпки все крепнет оборона, она станет совсем непробиваемой, стоит только отдраить бритвочкой и зубной щеткой туалет. В кармане у салабона письмо от друга-студента, тот описывает, как кучеряво повеселились ребята на последней пирушке, и девочки были – первый класс… Тряпка споласкивается в ведре, отжимается и снова ложится на кафель, ровно, без морщин…
Впрочем, что толку рассказывать об армии? Это всем хорошо знакомо. Но каждый, прошедший службу, знает, как там ценятся люди, что-либо из себя представляющие. Поэтому я не удивляюсь, узнав, что службу Кирсан закончил сержантом, заместителем командира взвода, секретарем комитета комсомола, членом сборной округа по шахматам…
…Мы сидим в гостиничном номере за чаем, беспрестанно звонит телефон, и Кирсан перестал на него реагировать – иначе поговорить нам просто не удастся. Кирсан худощав, обаятелен, легко и просто рассказывает о себе, не обходя тем, которые многие интервьюируемые, может быть, предпочли бы не трогать. Но в этом, вернее, еще и в этом – отличительная черта Кирсана, он вовсе не хочет выглядеть этаким идолом, и я надеюсь, что никогда этот человек не превратится в памятник самому себе и не начнет изрекать и отливать в бронзе сплошные непогрешимые истины.
- Вернулся после армии на завод, поработал немного и понял – пора поступать. Решился ехать в Москву, в МГИМО.
- Кирсан, мы почти ровесники, и учились в одни и те же годы, что такое престижный вуз, я знаю очень хорошо, сам в таком учился… Вы что, поступили в МГИМО безо всякой помощи, просто приехали и поступили?
- Волосатой лапы у меня никогда не было, да и неоткуда было ей взяться. Действительно, приехал и поступил, и попал на святая святых – на японское отделение…
…В 1987 году Кирсан Илюмжинов был уже старшекурсником и, естественно, популярной в институте личностью – веселый и открытый, в друзьях он имел полкурса, его комнату в общежитии помнят до сих пор – там редко находилось менее двадцати человек одновременно. В какой-то степени Кирсан служил этаким живым воплощением “американской мечты” в стенах отечественного института – вот, человек безо всякого чиновного родства, “из глубинки”, стал одним из лучших студентов самого элитарного московского института и надеждой советской дипломатии.
Но осенью того же года Кирсан выступил на институтском партсобрании – он не понимал, почему крамольные в ту пору речи Ельцина не могут быть напечатаны в газетах, почему нужно создавать ореол секретности вокруг тогдашнего лидера МГК. Кирсан говорил горячо и убежденно, как коммунист – так ему казалось… Остальные коммунисты, слушавшие, просто не поняли: может, этого молодого да одаренного ночью на парашюте к нам спустили? Он что, забыл, где живет, или поверил в эти сладкие песни о демократии? Товарищ не понимает… Товарища нужно поправить, помочь ему, объяснить, что в этой жизни почем.
И два сокурсника Илюмжинова, то ли сами, то ли по руководящей подсказке, накатали на Кирсана донос в соответствующее здание в центре Москвы. На Лубянку. В этом доносе Кирсан обвинялся по двенадцати пунктам – и шпион, и диверсант, и якобы бутылку коньяка без закуски выпивает – не наш человек, видать, специальными отрезвляющими таблетками пользуется.
На дне рождения Кирсана Илюмжинова как всегда было весело и шумно. Те два приятеля весь вечер возились с фотокамерой, и это было нормально – сохранить тот вечер для истории… Никто не знал, что прямо из студенческого общежития снимки пойдут в КГБ, и потом будет заседать, и не раз, партком МГИМО – видите, водку пили, ага, вот, глядите, на снимке – бутылка “Сибирской”…
Илюмжинов помнит, как прямо у входа в институт его два бравых парня усадили в “Волгу” и привезли на Лубянку. И там в течение суток Кирсана допрашивали и просто следователи, и следователи с психологами – признавайся в шпионаже… Кирсан не признался. Тогда на свет появились доносы, те самые. От Кирсана начали требовать – подпиши, напиши на них сам что-нибудь, дай нам компромат…
…Все рухнуло в один день – окончание института, стажировка за рубежом. Вчерашний кумир МГИМО стал изгоем, с ним боялись здороваться. Вчерашние приятели не отвечали на приветствия, или того хуже, заявляли ему в лицо:
- Молодой человек, вы обознались…
На долгих и нудных заседаниях решались два вопроса – исключать ли Кирсана из МГИМО и гнать ли его из партии. Формулировка была убойной – “за нарушение правил социалистического общежития”, сыграли свою роль те самые фотографии с праздника. Наверно, только прошедший через что-либо подобное человек может по-настоящему оценить, что такое остракизм. Это – опущенные глаза вчерашних друзей, их гневные, обличительные речи с трибуны, это смешивание с дерьмом, и ощущение, что сам ставишь в неловкое положение того, кто тебя еще не предал, когда говоришь с ним на людях…
Впрочем, предали действительно не все. Меньшинство заступалось за Кирсана на всех проработках, и с ними свели счеты потом, ребята так и не уехали на стажировку за “бугор”. Из партии Кирсана не выгнали, а вот из института…
- Тогдашний ректор мне говорил – “прекрати сопротивляться, тебе никто не поможет. Прекрати жаловаться, добиваться справедливости, сиди тихо, уезжай из Москвы, а через годик, так и быть, мы тебя тихо восстановим в институте как осознавшего свои ошибки…” Я понимал, что такова система, она отработана, но мне всегда было противно принимать те правила игры, которые мне навязывают. Почему я должен что-то там осознавать, если я ни в чем не виноват?! Я знал – или добьюсь справедливости, или я погиб, иначе не умею…
Что ж, ему повезло – он добился своего. Через восемь месяцев Кирсана Илюмжинова восстановили в числе студентов, восстановили на его собственный курс, и те, кто вчера поливал его грязью, сегодня с чистыми и светлыми глазами лезли опять в друзья, у этих людей все нормально с совестью, она отсутствует… Ему повезло, а ведь могло и не повезти. Да пусть Кирсан был бы хоть из стали, система его бы раздавила, не таких обламывали… Может, времена изменились, может, у кого-то наверху совесть проснулась – такое тоже бывало… Иначе и по сей день ходил бы Кирсан без образования, но с клеймом. Повезло?
- Зла на МГИМО я не держу, да и на КГБ тоже. Я понимаю – время было такое, система была такой… Просто передо мной не было другого выхода, я должен был победить. Ну, а сейчас, когда деньги появились, стараюсь институту и помогать – финансами, компьютерами…
Институт помощь принимает. Понимаете, времена были такие, нельзя или почти нельзя было не стать дерьмом… Ну, а теперь мы все хорошие, а раньше были плохими, да кто старое помянет…
Я оставляю на совести Кирсана – прощать или не прощать. Я вижу, что он не играет – он действительно постарался понять этих людей, а понять – значит, простить. Это его дело. Ну, и облегченно вздохнули те, кто вчера его топтал – все забыто. Я тоже верю, что поступая с людьми по-доброму, ты способствуешь их исправлению, все правильно. Люди исправляются, и именно за то, что ты был добр с ними, не преминут при случае вытереть о тебя ноги. Потому что ты нашел в себе силы не бить их, когда они были слабыми, и этим ты их унизил. Кто же такое прощает?
Но всего этого я Илюмжинову не говорю. Зачем?
Дальнейший путь бизнесмена и политика Кирсана Илюмжинова похож на беспрестанное восхождение к звездам. Через тернии, естественно, но кто о них помнит, кому до них есть дело?
Достаточно сказать, что народным депутатом России Кирсан стал именно в том округе, где была самая большая по федерации конкуренция – двадцать один человек на место. Естественно, победил Кирсан, я говорю “естественно”, потому что понимаю – такие люди действительно не могут не побеждать, они просто не могут не побеждать, они просто не приспособлены для вторых ролей. Если же судьба держит их в запасе, то они все равно пробиваются, доказывают себя – так в городе сквозь асфальт тянется к солнцу трава.
Конечно, помимо неимоверной работоспособности, умения годами жить в пограничной ситуации, спать по несколько часов и делать десять дел одновременно, люди, подобные Кирсану Илюмжинову, обладают и еще одним даром – талантом твердого, взвешенного расчета, холодного анализа. Плюс не полное отсутствие тщеславия – такого на свете вообще не бывает, нет, а просто достаточно критическое отношение к себе и знание, что такое “головокружение от успехов”, понимание, что испытания именно этим и не выносят многие настоящие герои, прошедшие что возможно и что невозможно…
Сегодня Кирсан Илюмжинов, безусловно, принадлежит к тем, кого принято называть баловнями судьбы – целая финансовая империя, которую создал он сам – корпорация “Сан”, специализирующаяся в таких отраслях, как текстиль, транспорт, издательский, туристический, игорный бизнес… На родине, в Калмыкии, Илюмжинов настолько популярен, что его всерьез прочат в президенты республики. В число нынешних друзей Илюмжинова входят такие люди, как Ив Сен-Лоран и Оппенгеймер. Личным состоянием Кирсана я не интересовался, но думаю, что человек он далеко не бедный.
Кстати. В нашем отечественном так называемом бизнесе четко прослеживается тенденция – хапнуть, купить хату, крутую тачку, десяток прикидов и залечь на дно. Кирсан ездит отнюдь не на “Мерседесе”, объясняя это тем, что на таких машинах ездят либо бабочки-однодневки, либо очень серьезные бизнесмены западного толка, он же к первым не относится, а до уровня западных еще не поднялся… В общем, всему свое время.
- Понимаешь, – говорит он мне, – я не хочу всех убеждать, что я просто от природы такой везунок. Наоборот, я всегда все стараюсь просчитать, и действую только в пределах собственных сил и возможностей, я не могу допустить, чтобы у меня закружилась голова… В бизнесе, в политике, повсюду прежде всего должен быть возведен крепкий фундамент, и потом только возводится за этажом этаж, иначе крыша рухнет…
…Крепкими ребятами, да и талантами Русь никогда не была обойдена. Дело в другом – никто не хочет работать, да и не умеет. Наверное, я не погрешу против истины, если скажу, что последняя наша надежда и заключена как раз в таких вот людях, как Илюмжинов – спасая себя, они могут спасти всех нас. Только вот много ли их осталось, Кирсанов Илюмжиновых?
Игорь ВОЕВОДИН.