…Коля Дудукин встает очень рано. Коля выскакивает из дома в пять и спешит к первому трамваю. Коля работает водителем мусоровоза в ТСО “Труд”, занимающемся уборкой городских улиц.
Колин “Камаз” вмещает в себя 60 контейнеров с мусором – югославская установка лихо опрокидывает контейнеры в прожорливую пасть автомобиля. Маршрут знаком, грузовик петляет по узким улочкам, загрузка отнимает у водителя часа полтора. Дворничиха на Севастопольском, увидев, что Коля в кабине не один, на всякий случай подобрала спичку около контейнера – а вдруг начальство наехало… Другой дворник, возле ДАСа – университетского общежития – ходит в каске. Потому что такое сыпется из студенческих окон – нп исповеди не расскажешь.
Наш с Колей путь лежит на 43-й километр Горьковского шоссе, в Тимохово. На так называемый “полигон”, а попросту – на одну из трех городских свалок, площадью в сто с лишним гектаров. С очень лишним, по нашему мнению.
- Конечно, свалки оставляют желать лучшего, – сказал генеральный директор НПО “Экотехпром” Василий Иванов, – но мы боремся… Свалки теперь находятся в нашем подчинении, и мы установили при въездах дозиметрический контроль – радиация не пройдет. В норме теперь и контроль санитарный -бывает, мусоровоз привезет не то, что должен – бац, мы его ловим и выгрузку запрещаем. Нет больше на свалках и бомжей, территорию охраняет милиция…
Мерзкая была в тот день погода, капало сверху и капало, может поэтому ни радиационного, ни санитарного контроля у ворот “полигона” мы не обнаружили. Не было и многочасовых очередей, о которых нам рассказывали в “Экотехпроме” – машины свободно вьезжали на свалку и разгружались в ее конце.
Я столько чаек не видел никогда. Даже когда стоял в бессознательном своем детстве на корме пароходика, бегущего по реке, и кидал хлеб птицам. Уже потом я узнал, что любит чайка падаль, но не думал, что настолько. Тысячи чаек, разгоняя крыльями нестерпимую вонь, носились над свалкой, пикируя на добычу, выхватывая ее друг у друга. Их белоснежные крылья стряхивали капли дождя, их крепкие клювы держали куски сгнившего мяса.
Насчет ворон я никогда не заблуждался – их всегда было много. Даже слишком, по мнению местных охотников. Они стреляют воронье, затем отрывают у птиц лапки, и лапки сдают. За это они получают приз – порох. Так во Вьетнаме отрезали у “чарли” уши – призовая игра требует строгой отчетности.
Вороны и чайки дрались из-за добычи, но подъезжали новые машины, гнилья хватало всем.
- Документики покажите, разрешение на съемку, – протяжно сказал невысокий человек в засаленной робе.
- Шел бы ты, – посоветовали мы ему, следя за тем, как бились в воздухе две силы, любящие падаль – черная и белая.
- Ну, щас… – сказал человек в засаленном и свистнул.
Из-за ближайших куч мусора показалось человек пять-шесть. Пять-шесть смотрели спокойно, слов не говорили, движений не делали, но нас как-то незаметно окружили, то, что они не дилетанты, было ясно сразу. Человек в засаленном свистнул еще, и как из-под земли появился бульдозер, перегородив путь нашему “Камазу”. Свое дело эти люди знали.
Почему-то вдруг стало очень тихо, мир сузился. Я опять подумал о том, что чайки очень любят падаль…Какие-то плохо одетые люди, ковырявшиеся на свалке, вдруг стали смотреть в другую сторону.
- Документы давай, – нарушил паузу засаленный.
Нет, милая читательница, мы герои не твоего романа.. Я не Шварценеггер, а фотокор – не Ван Дамм. Документы мы показали. Еще минут десять мусорные люди думали, что с нами делать, а один – может, он у них за шестерку? – все лез грудью. Наконец, засаленный принял решение и сел в кабину нашего “Камаза”, настырный утих, пять-шесть нехотя расступились. И мы поехали в контору.
Свалочное начальство связалось по радиотелефону с “Экотехпромом”, и наши полномочия были подтверждены. Таким образом мы узнали, что имели дело с “полигонным” начальством – директором, мастером, рабочими. Это – местная элита. Каждый из них в отдельности – царь, бог и воинский начальник. Отнюдь не над воронами.
Я столько бомжей никогда не видел. То есть я догадывался, что их много… Несколько десятков одетых в тряпье людей копались в мусоре, обступали новоприбывашие машины и набрасывались на свежепривезенное, отнимая корм у птиц, кружащих неподалеку. Какая-то худая женщина, оглядываясь, пихала в пакет сгнившее багрово-черное мясо, и уходила, пятясь – мясо могли отнять. Какая-то старуха собирала корки, куча объедков в ее сумке росла…
Здесь у каждого своя судьба, и пришлых, чистых и гладких, как мы, не любят. Здесь, на свалке, живут по многу лет – гнилья хватает не только птицам. Неподалеку – дачный поселок, говорят, что он вырос из стройматериалов, добытых на свалке, а вновь дачников не пугает. Между поселком и свалкой – озеро, там водятся караси невиданных размеров, гнилье просачивается в воду, корма хватает и рыбе. Может, и вы покупали этих карасиков – сойдя с электрички, выйдя из метров…
Били его молча, только раздавалось хаканье, да хеканье, да удары. Били бомжа двое из тех, что разбирались с нами, били всерьез. Свалили, начали топтать. Кое-как он от них вырвался, – может, устали, но тут подбежал третий, в десантном берете, коренастый и невысокий, и с размаху ударил бомжа головой в нос. Так учат на зоне, а не в десанте… Захватив воротник бомжа левой, коренастый стал бить правой в кровяной рот, голова бомжа болталась, он обмяк. Коренастый все более входил в раж, его рожа стала багровой, глаза лезли из орбит. Тут их разняли, не знаю6 почему.
А что? Может, вы считаете, здесь правит закон? Это не ваш полуголодный, но уютный мир с телевизорами и ванными. Здесь не любят лишних слов, не имеют паспортов и будущего, а слово “бурбулис” кажется ругательством, как и все непонятное. Здесь живут по своим правилам, прав тот, кто сильнее. Ну, а кто неправ… Мусора много, не найдут, даже если очень захотят. Но хотеть этого некому, так что вы это бросьте – про закон, его давно съели черви.
Здесь у некоторых характерные глаза . Тот, кто хоть раз видел глаза убившего, поймет, о чем я… Здесь очень старнные у некоторых глаза.
Добытый из дерьма плесневелый хлеб затем продается состоятельным окрестным свинодержцам, как и сотальная прогнившая съестная требуха. Раньше здесь валялись книжки Брежнева, затем – Горбачева, теперь – Ельцина, свалку не проведешь…
Здесь есть и дети, но лучше не заглядывать в их лица. Какая-то интеллигентная дама с восторгом рассказывает нам7 что однажды нашла здесь чернобурку, а сегодня – новый биртвенный прибор – “сейчас все – дефицит…” Она сама – не со свалки, она сама – из Москвы, сын у нее художник, и он ее осуждает, “но так тяжело сейчас жить, ву компрене?” Ну компренон…
О чем это я? Ах да, серый дождь, вонь, семь метров мусора под ногами, и еще столько должны насыпать, но я никогда не думал, что чайки так любят падаль. Вы знаете, что такое чайка? Это белоснежное, как ангел, созданное для лучшей участи, красивое, как мечта, и не должно, ни в коем случае не должно жить на свалках, чайка – это звучит гордо…
А вообще-то мы хотели сделать репортаж с мусоровоза, посмотреть, как убирается в городе всякая дерянь. Люди на свалке ничем мным себя и не считают, но одна женщина без возраста согласилась сниматься только после того, как двадцать минут причесывалась. Вряд ли у нее есть смена белья и обуви, но у нее есть расческа.
…Коля Дудукин гонит “Камаз” в Москву. Рабочий день у него кончается в два, и Колю ждут дома.
