22 августа 1991 года мы встретились с Ненашевым на балконе российского парламента за несколько минут до памятного появления здесь двух президентов – спасенного и спасителя. Михаил требовал у меня карточку аккредитации – куда-то его там не пускали. Спустя несколько часов его пускали всюду. Сквозь автоматы и бронежилеты он проходил летящей походкой, успевая при этом протаскивать за собой кавалькады журналистов, просителей и прочего люда, искавшего внимания знаменитости.
А знаменитым он стал на том самом митинге – митинге победителей. Уступая Ненашеву место у микрофона, Государственный секретарь РСФСР Геннадий Бурбулис отрекомендовал его как флотского офицера, командира народного ополчения защитников Белого дома. Сотни тысяч людей, затопившие окрестности, восторженно внимали его запальчивой речи. Стоявший рядом Президент России жал ему руку, что-то говорил (он не запомнил ни слова), потом подходили к нему те, кого он привык видеть только на экранах телевизоров – тоже поздравляли, мяли в объятиях, что-то предлагали. И еще долго в этот день крутился вокруг него хоровод микрофонов, теле- и фотокамер.
Он не спал все три августовские ночи. Был смертельно замучен и счастлив до сумашествия…
Прошло полгода. Мы встретились в кулуарах VI Съезда народных депутатов РФ. Свой среди именитых, узнаваемых в лицо депутатов-демократов, Ненашев решал по ходу дела какие-то вопросы. Как всегда энергичен, стремителен. Нашлось несколько минут и для меня.
- Миша, прошло больше полугода – ну и что?
- А чего бы ты хотел?
- Я знаю твердо, чего бы я не хотел: очередей за хлебом, потери Кавказа и нарастающей борьбы за власть между правительством и парламентом. Это так, навскидку.
- Конечно, сейчас трудно. Может быть, куда труднее, чем было нам 19-20 августа. Но есть ли у нас другой путь к спасению? Попробуй убери в одночасье те завалы, что создавались больше семидесяти лет. Я верю Ельцину. Это не значит, что воспринимаю, открыв рот, все, он говорит. Но я ему верю.
- Ты считаешь себя человеком Ельцина?
- Да, можно и так сказать.
“Человеком Ельцина”, мне кажется, он был всегда. То есть с тех пор, как Борис Николаевич стал символом борьбы с партократией. Еще будучи в первой своей офицерской должности, замполитом на морском тральщике “Новгородский комсомолец”, он отличался неординарностью и независимостью взглядов, впрочем умеренно дозированных в кругу начальства. Иначе, служить бы ему и по сей день все там же на заполярном острове с названием Порт-Владимир.
Карьера его складывалась без “счастливых билетов”, но и тормозить толкового политработника никто не тормозил. Он был уже помощником по комсомолу на одной из крупных флотилий на Севере, когда по стране покатился девятый вал кампании по выборам народных депутатов СССР. Северянам-комсомольцам тоже доверили выдвинуть свою кандидатуру, предварительно обсудив ее в тиши кабинетов политуправления ВМФ, в Москве. А северяне вдруг взбунтовались и назвали своим избранником Ненашева.
Однако народным депутатом СССР Михаилу Ненашеву не суждено было стать. В те времена ГлавПУР умел добиваться нужного результата. Незапланированного кандидата пытались укротить с помощью посулов – новой должности, учебы в академии, внеочередного звания. Потом и пожестче пошли разговоры. Ломали его тогда профессионально. Да не сломали. Зато с тех пор имя Ненашева ассоциировалось на флоте с политработником, который не гнется.
- Членство в партии, политработа – то есть те самые “дохлые кошки”, которые нынче легко повесить на шею любому офицеру-политработнику, скажем так, и твое “украшение”. Когда ты почувствовал, что становишься все менее и менее коммунистом и политработником?
- Знаешь, не буду называть имен, но в тот день, когда я должен был выступить на митинге у Белого дома, ко мне подошли и предложили в финале своего выступления достать партийный билет и выбросить его к ногам толпы. Я отказался. К тому дню, конечно, от моих пятилетней давности коммунистических убеждений мало что осталось, но зарабатывать на перемене убеждений популярность, наживать политический капитал? Нет, это не по мне. Что же касается политработника, то я им и сейчас остался. Считаю последним делом валить сегодня все на них. Между прочим, тому, что флот (буду говорить только о том, что хорошо знаю) не стал оплотом ГКЧП и ветер демократии в его кают-компаниях и кубриках гуляет уже не первый год, “виноваты” и сотни советских, умных замполитов. Им обязательно должно найтись место и в новых структурах армии и флота.
- Но ведь сегодня органы военно-политической работы упразднены. Причем руками той самой комиссии, в которой капитан 3 ранга Михаил Ненашев был не последний человек. Ну что, по этому случаю испытываешь “чувство глубокого удовлетворения”?
- Ни в малейшей мере. Я бы вообще сегодня еще не говорил об упразднениии политорганов, как о деле завершенном. 289 генералов и адмиралов от политработы, около 200 полковников и капитанов 1 ранга – работников ГлавПУРА и ПУРов видов и родов войск мы отправили на пенсию. Но ведь это все только внешняя сторона перемен. Да, созданный на пепелище ГлавПУРа Комитет по работе с личным составом правопреемником влиятельной силы не назовешь. Его права сведены до прав консультативного органа. Не больше.
- Так задумано. А как на самом деле?
- Вот в этом-то и весь вопрос. Многое определяют люди, которые заняли должности в новой структуре. Речь сегодня идет о постах ключевого характера: председатель Комитета, его заместители, начальники управлений, отделов, помощники главкомов и командующих округов по работе с личным составом. Не случайно именно вокруг кадровых назначений и возникла в свое время конфликтная ситуация с министром обороны…
Напомню, 22 ноября мы, несколько журналистов из центральной прессы, были приглашены на заседание комиссии по упразднению военно-политических органов. Неслыханное дело. Как там складывалась до сего момента работа, какой был расклад сил и мнений – обо всем приходилось только догадываться, получая из рук шефа пресс-службы Комиссии Михаила Ненашева выверенную информацию. Вел заседание в отсутствии председателя комиссии генерал-полковника Д.Волкогонова его заместитель Владимир Лопатин. Выяснилось, что отношения между министром обороны маршалом авиации Е.Шапошниковым и комиссией по упразднению… отнюдь не безоблачные. Из двадцати двух документов, разработанных и предложенных министру в качестве основы для приказов и директив, лишь шесть так или иначе министр принял во внимание. Из назначенных Шапошниковым генералов и полковников на руководящие посты в новых структурах большинство либо не рассматривалось на комиссии, либо были ею отвергнуты, поскольку представляли именно старые кадры, определявшие суть и содержание политработы в войсках. Таким образом выяснилось, что комиссия, рожденная на волне послеавгустовских перемен, большей частью работает в корзину. “Нас использовали как ширму, чтобы под нашим прикрытием проворачивать свои дела”, – заявил на заседании Владимир Лопатин.
Тогда же выступил и Ненашев. Он предложил не накалять страсти, поскольку нестабильности в обществе и без комиссии достаточно. Его предложение: встретиться с министром и объясниться. Такая встреча состоялась в тот же день. А на следующий министр обороны отменил приказы о назначениях и продлил работу “комиссаров” на неопределенный срок. Что и говорить, скандал в стенах военного ведомства небывалый. Да и сама ситуация парадоксальная: министра, единоначальника, “поправляет” комиссия, созданная по его же приказу. И между прочим, как выяснилось, уже не первый раз.
- Член комиссии полковник запаса Ковалевский предположил тогда, что идет подготовка второй волны путчистов, их внедрение в новые структуры – “пахнет заговором”.
- Наверное, есть в министерстве обороны силы, которые ненавидят демократов, пришедших к власти, и мечтают о возвращении старых порядков. Можно только догадываться, сколько там “законсервированных” сторонников ГКЧП. Во всяком случае, мы ведь пока бросили все силы только на упразднение политорганов, видя лишь в них корень зла. Но это слишком упрощенный взгляд, ибо рычаги реальной власти в армии находятся у кадровиков, а они, на мой взгляд, неоправданно остались в тени. Поэтому правильным было бы провести кардинальную реформу и кадровых органов, посмотреть, кто и как там решает судьбы людей. Причем статус комиссии, которая займется этим, безусловно, должен быть изменен – поднят до уровня Верховного Совета Союза или Госсовета. А что касается заговора, то лично я ни в какие заговоры не верю. Тем более в военные. Реальная опасность в другом – в тихом, подспудном возвращении армии и флота на исходные позиции.
- Есть такая угроза?
- Она более, чем реальна. Особенно после того, как Ельцин издал Указ “О Министерстве обороны Российской Федерации и Вооруженных Силах Российской Федерации” и тем самым заставил “подсуетиться” офицеров и генералов бывшего Минобороны СССР, нынче худо-бедно пристроенных в управленческих структурах СНГ. Они справедливо полагают, что жить и служить под вывеской российского военного ведомства все-таки как-то надежнее. Сейчас мы наблюдаем буквально массовое нашествие “бывших” на ключевые посты МО России.
- Постой, но, насколько мне известно, именно Дмитрий Антонович Волкогонов возглавил Государственную комиссию, которая и будет формировать состав российского министерства обороны. Надо думать, опыт отделения “чистых” от “нечистых” у него есть. Кстати, много ли вас, из прошлогодней комиссии, “перетекло” в новую?
-Да практически никто, кроме самого Дмитрия Антоновича. Зато больше половины членов комиссии – представители генералитета бывшего Министерства обороны СССР. Безусловно, сами по себе генеральские погоны еще не признак причастности к ГКЧП. И опыт тоже кое-что значит. Но, рискну предположить, судя по составу комиссии, призванной решать кадровые вопросы при формировании министерства обороны России, вакансии вполне могут заполниться отнюдь не демократически настроенными офицерами и генералами.
- Хочешь мнение со стороны: сегодня в армии уже не та надежда на демократов, что была, скажем, полгода назад. Наверное, сыграло свою роль и очевидное стремление некоторых из них прежде всего обеспечить себя “теплым местечком”.
- Возможно, и есть такие примеры. Наверняка даже. Скажу только о себе: согласился работать в комиссии не ради должности или звания. Ты знаешь, что я был категорически против того, чтобы мне присвоили воинское звание минуя степень, то есть “капитана 2 ранга”. А став капитаном 3 ранга, я теперь могу спокойно смотреть в глаза своим флотским друзьям. Мне предлагали еще в ноябре одну из должностей в Комитете по работе с личным составом. Я отказался. Были и другие предложения. Я не выгадываю, я просто хочу сохранить свое лицо. Именно этим соображением и диктуется мое поведение. Сейчас, по крайней мере, большинство из нас, членов комиссии, озабочены только одним – мы не должны обмануть ожидания, в первую очередь, офицеров среднего и начального звена, тех, кому как воздух нужны реальные реформы. И уйти на “теплое местечко” сегодня, когда ты видишь, что по сути система старых отношений в армии и на флоте еще здравствует, было бы предательством тех, кто нам поверил.
- Но пока, похоже, после упразднения Госкомитета РФ по оборонным вопросам ты и многие твои коллеги по комитету могут оказаться без работы?
- Не это страшно. Страшен поворот на 180 градусов. И причем такой, который “под шумок” никто и не заметит. Что касается меня – не пропаду: уйду в бизнес (смеется).
- Так я и поверил. Я же знаю. Ненашев мечтает стать адмиралом.
- Да, в новых, реформированных Вооруженных силах я бы не отказался стать адмиралом.
В моих глазах он, конечно, типичный современный флотский офицер: умудряется сочетать в себе заинтересованность в продвижении по службе, неравнодушие к очередному воинскому званию с перманентной готовностью расстаться с флотом и Вооруженными Силами вообще.
Став первокурсником военно-политической академии имени В.И.Ленина, Михаил радовался этому факту в своей биографии как ребенок: все шло к тому, что на флоте его должны были “закопать” – слишком независим для системы. На факультете он быстро стал заметной фигурой. Но вот грянуло 28 марта 1991 года – очередной мощный митинг демократов. Накануне маршал Язов заверил по ТВ советский народ, что армия однородные с внутренними войсками и милицией задачи выполнять не будет. Однако “академиков” вывели на улицы бурлящей столицы. Поставили в оцепление. Он не встал в строй и доложил старшему офицеру, что считает участие в подобном мероприятии оскорбительным для флотского офицера. И отправился домой. Позвонил мне в тот же вечер, возбужденно и зло отрапортовал, а потом прорвалась грусть: “Ну вот, и кончилась моя студенческая жизнь. В академии больше не учиться”. Но сразу его не выгнали. Поостереглись политической огласки – не прежние времена. Исключили церемонно, обстоятельно: через три месяца “помогли” не сдать один зачет по общевоинских уставах, потом проработали в кабинете начальника ГлавПУРа генерала армии Шляги. Главный политработник был по-отечески участлив и доброжелателен, корил за нерадение в учебе, позволил себе предостеречь молодого человека от чрезмерного увлечения политикой. За него заступились немногие: несколько десятков сокурсников написали письмо Президенту СССР. Ответа так и не дождались. Уже подталкивали в спину – освобождай служебную жилплощадь. Уже на Севере потирали руки начальники в предвкушении военно-педагогической экзекуции, но тут наступил август девяносто первого.
После горячих августовских деньков встретились в прохладные сентябрьские. Ненашев, уже будучи в ранге комиссара волкогоновской комиссии, осваивался в одном из главпуровских кабинетов. Элегантный, в цивильном костюме, обаятельный, свойский, подвижный до чрезмерности, он разговаривал по телефонам с министрами, генералами и адмиралами, тут же, параллельно, общался с посетителями, и тоже не в малых чинах, при этом успевал что-то помечать на листке бумаги и короткими репликами “озадачивать” стоящих наготове помощников. Мой вопрос, каково ему в новой для себя сфере – он занимался помимо проблем армейской и флотской молодежи еще и военной прессой – сразу же потерял смысл, когда я услышал, что он только что провел совещание с редакторами окружных и флотских газет, а на пятницу собирает редакторов всех центральных военных изданий. Свой участок работы он-таки не завалил, сумел сколотить команду профессионалов, подготовивших ряд значимых для военной журналистики решений.
Диссонансом с ненашевским кабинетом смотрелись просторные коридоры ГлавПУРа, некогда мощной и всесильной империи. По стенам жались полковники и капитаны I ранга, испуганно вскидывая головы на любой стук начальственных дверей. В те дни все они, и толковые, и бестолковые, прохиндеи и честные трудяги, закостеневшие догматики и блестящие интеллектуалы, жуткие реакционеры и демократы в душе – все они были выведены за скобки привычного мира и оказались в своего рода карантине в ожидании посланцев новой власти, которые будут делить их на “чистых” и “нечистых”.
- Через вашу комиссию прошли сотни людей. Вы решали их судьбы. И что, есть уверенность – каждому воздано по заслугам? Вообще, каким критерием вы при этом пользовались?
- Прежде всего, возрастным. Выслужил свое, пенсию немалую заработал – отдыхай. Никому никаких ярлыков мы не навешивали. Конечно, учитывали, что говорил человек раньше, как вел себя в кресле начальника-политработника. Опирались на мнение тех, кто с ним вместе служил, хорошо его знал. Нет, грубые ошибки исключены. Не надо рассматривать нас как некий карательный орган. В основном, мы разрабатывали документы, которые помогли кардинально реформировать старую систему. Проявляет офицер желание работать в новых структурах, позволяет ему возраст продолжить службу – пожалуйста. Никто ему в душу не лезет и на политическую правоверность не проверяет. Так что никакой “охоты на ведьм”. Тем более сейчас. На нас, участвовавших в защите Дома, и так навешивают ярлыки – инквизиторы. Забывают, что это были три светлых дня надежды, именно тогда я вновь стал оптимистом…
- И все-таки, несмотря на то, что ты не веришь в заговоры, если в одно не очень прекрасное утро накатит новый путч и закончится “удачней”, чем первый, какой тебе видится при таком исходе твоя судьба?
- Знаешь, я со своими страхами разобрался еще 19 августа. Уже тогда я был готов, говорю тебе это без рисовки, и к пуле, и к магаданским копям. Так что поживем – увидим.
Владимир ЕРМОЛИН.
