Я работаю в Доме культуры
ткацкой фабрики имени Крупской.
Увлекаюсь я лепкой скульптуры
и эстрадною музыкой русской.
Я пишу вам в газету “Музправда”
с возмущеньем и негодованьем,
потому что страдаю за правду,
будучи молодым дарованьем.
А еще я в газету “Музправда”
к вам пишу, потому что, поверьте,
я терпеть ненавижу неправду
в телевизоре и на концерте.
Я читала неглупые книжки,
и сказать после них я позволю,
что узнала я не по наслышке
про любовь и про женскую долю.
И теперь я пишу пердовицу, –
пусть в “Музправде” ее публикуют, –
что в России певцы и певицы,
как перчаткой, любовью торгуют.
У меня обливаются кровью
и душа, и под лифчиком груди,
потому что не шутят с любовью
настоящие русские люди!
Потому я душой ненавижу
иностранные песни-ремиксы,
когда я в телевизоре вижу
эти сладкие парочки-твиксы.
И в душе моей гадко чертовски,
как в болотистой луже зеленой
от того, что мальчишка тамбовский
вытворяет со стервой Аленой.
Он-то ладно, он все ж нерусский
представитель нерусской общины,
но у ней-то и вид вроде русский,
и от жизни от долгой морщины.
Но она, заголив ноги-спички,
позабыла про мужа, зараза,
и в Тамбов на ночной электричке
удрала с кобелем узкоглазым.
И пока ее муж, как безумный,
по больницам искал и по моргам,
эта гадина полночью лунной
сотрясала мальчишечий орган.
И луна ускользающим светом
освещала измятое платье…
Тьфу! Противно писать мне об этом,
потому не могу не писать я!
А еще б я в Дельфина с Русалкой
запустила б тяжелым графином.
(Я с трудом выношу Филю с Алкой,
а не то что Русалку с Дельфином.)
Про Русалку я эту слыхала,
что она без ножа и без вилки
ночью жрет деревенское сало,
запивая бутылкой горилки.
Поднимая кастрюльную крышку,
пожирает половником хавку,
а потом извергает отрыжку,
накладая в тарелку добавку.
А Дельфин ей: “Русалочка, рыбка,
постеснялась бы, завтра – на сцену…”
А она улыбается липко
и сажает его на измену.
И тогда он кричит по-дельфиньи,
издавая подобие свиста:
“Мы не рыбы с тобою, а свиньи,
недостойные званья артиста!”
А Русалка ломает гитару
об его волосатую бошку…
Уж понятно, какая тут пара:
лучше спарить собаку и кошку!
И летят над волной за рассветом
от Дельфина к Русалке проклятья…
Тьфу! Противно писать мне об этом,
потому не могу не писать я.
А еще мне страшна, как холера,
ненавистная сладкая пара,
где животное с кличкою Лера
соблазняет макаку Отара.
Я работаю в Доме культуры,
потому не могу выражаться.
Но у нас в городке даже куры
без любви к петухам не ложатся.
А у них, у Отара и Леры –
ежедневная к случке готовность.
Ни любви, ни морали, ни веры:
а сплошная одна бездуховность!
Всякий раз на любой вечеринке
распускает Отар свои руки.
Без конца у него на ширинке
постоянно вздуваются брюки.
А она, разбитная шалава,
от штанов не отводит глазелок…
И когда же найдется управа
на дельфинов, русалок и белок!
Я пока еще верю газетам,
я надеюсь на вас, так и знайте.
Тьфу! Противно писать мне об этом,
если можете – то не читайте!
Наталья СМИРНОВА,
г. Шуя.
