По должности бабушки мне приходится периодически читать сказки, да не в адаптированном специально для детей варианте, а из академического афанасьевского трехтомника: пятилетняя Олечка очень это издание уважает. О кладезе премудрости, заключенном в этих сказках, эзотерик скажет, что там зашифрованы универсальные для человечества коды, социокультуролог наверняка будет говорить, что сказки хранят в сгущенном виде сведения о культурном ядре нации.
Изучающему наш народ ученому сказка “Сестрица Аленушка, братец Иванушка” на многое ответит, и прежде всего на то, почему русские понимают культуру как систему запретов. В самом деле, что такое данный жаждущему Иванушке запрет не пить из копытца? Почему старшая из сирот берет на себя функции родительницы в широком смысле слова и увещевает младшего: “Не пей, теленочком, жеребеночком, козленочком станешь”?
Здесь отразилось и эмпирическое знание, известное живущему на земле человеку: не пей стоячей, мутной, грязной воды, тем более из следа животного, там может размножаться зараза, поражающая коров и лошадей. Но это первое, на поверхности находящееся объяснение. Из тех, какими пользовался Ленин, развенчивая Александру Коллонтай, поборницу теории “крылатого Эроса” и “стакана воды” (половая любовь это так же просто, как выпить стакан воды). Опытный полемист Ильич справедливо говорил, что, даже очень страдая от жажды, элементарно-культурный, нормально-брезгливый человек не станет пить из грязной лужи или прикасаться губами к стакану, к которому уже прикасалось множество других ртов.
Но существуют культурные запреты глубинные, до корней которых нужно добираться долго, и связаны они с понятиями священными, сакральными. По старинным народным поверьям о ведьмах (такие есть у славян, немцев, шведов), нечистая сила, собираясь на свои шабаши, пьет из лошадиных копыт, приобщаясь тем самым к особому ведовскому, нечистому, дьявольскому знанию. Аленушка не могла бы рационально объяснить, почему не надо пить из копытца, тем не менее она глубокой женской интуицией, тайным, таинственным путем чувствует правоту накладываемого запрета, табу, когда стращает маленького Иванушку: “Козленочком станешь!” Будь мальчик чуть повзрослее, будь у него побольше доверия к старшей сестре, а у сестры больше опыта убеждения…
Неспроста, наверное, в одном варианте сказки, когда сестрица Аленушка уже поднялась из озера, где ее утопила злая ведьма, козленочек перекувыркивается через голову и становится благополучно снова братцем Иванушкой, в другом же варианте – так и остается ручным пушистым зверьком и водит его замужняя сестрица на шелковой ленточке.
Сегодня слишком многие из нас – и дети, и взрослые – в роли Иванушки: с удовольствием нарушаем культурные запреты. Грязним и скверним свой язык, без ума потребляем острые блюда, которые нам неустанно готовят печатный станок и телевизор: насилие и секс, отменно приправленные “ужасами” (ужасы – так обозначается один из жанров видеопродукции). На днях около десяти утра – “детское время” – прекрасно поставленный голос женщины-теледиктора доперестроечных времен, вынужденной подрабатывать “за кадром” во времена нынешние, комментировал рекламную картинку фильма, который обещался вечером: “Реки крови омывают горы трупов”. Что же касается эротики, секса и порнухи, которые, право же, не вычленит по градациям в телепотоке ни один эксперт, замечу только одно: отечественная культура традиционно табуирует публичное обсуждение и показ физической любви, а современные средства массовой коммуникации этот неписаный запрет нарушают дружно, намеренно, с каким-то садомазохистским вывертом.
С пушкинских слов, вынесенных в заголовок этой заметки, я начала. Закончу словами Василия Шукшина: не отдавай, говорил автор “Калины красной”, наших песен, наших сказок за понюх табаку. Тем более за глоток мертвой воды, добавлю я, сколько бы нас с телеэкранов ни уговаривали: “Жажда – все. Не дай себе засохнуть”.
Татьяна СЕРГЕЕВА.