ЧЕЛОВЕК ИЗ НИОТКУДА

Рубрики: [Цой]  

21 июня исполнилось бы 33 года самому яркому рок-поэту. Издательский Дом “Новый Взгляд” отмечает этот день рождения заметкой самого яркого репортер-поэта, служившего в рядах ИД “НВ” долго и трудно.

Поздней промозглой осенью 1989 года я бродил по Ленинграду в поисках Виктора Цоя. И без того призрачный город был весь в воде, как в испарине, тучи царапали животы о крыши, темные здания безучастно следили за прохожими. Все знали, что Цой в Ленинграде, никто не знал, где. Он прятался от людей. Он работал? По-моему, он всегда немного сторонился окружающих, побаивался их, инстинктивно людям не доверял. Не знаю, что за тайну он хранил, что именно сделали ему люди и когда, но в душу он не пускал никого. Любые попытки вступить в эту запретную зону были обречены – когда болит душа, в поликлинику не пойдешь…

Цой прятался и, спасая газетный материал, я встречался с кем-то из его группы. Пустые, бессмысленные слова, нулевые реакции – им просто нечего было сказать без Цоя, статья умерла при зачатии.

Через две недели, уже в Москве, мне позвонил Юрий Айзеншпис и спросил, не хочу ли я поговорить с Цоем – в столице начинались концерты “Кино”, и нужна была реклама. Помня свои питерские мытарства, я ответил грубо. Многомудрый и терпеливый Айзеншпис сказал, что мы с Цоем неправы оба, но он, Айзеншпис, берется привезти Цоя куда надо и во сколько надо. Польщенный, я ответил: “Завтра в два в редакции”. Хитрый Айзеншпис привез Цоя в десять, и за четыре часа провел его по редакциям всех московских газет, шумиха была обеспечена, и в два я увидел измочаленного одними и теми же вопросами, полуослепшего от фотовспышек Цоя…

Бесстрастная диктофонная пленка сохранила разговор – очередную попытку заглянуть за фасад, неудачную, как все до и после нее.

– Ну, что ты от меня хочешь? Понимаешь, у меня есть только то, что есть, живу, когда пишу, я не знаю, откуда приходят слова и мелодии, я только записываю их, пропуская через себя…

– Какие взаимоотношения в группе?

– Нормальные.

– Но если ты пишешь и музыку, и стихи, не задевает ли других второстепенность ролей?

Он глянул на меня раздраженно – наконец-то вышел на секунду из своего всегдашнего состояния безучастности к происходящему:

– Нет никакой второстепенности, мы все равны. Я приношу песню, они ее либо берут, либо нет. Если берут, то делают аранжировку, если отвергают – я соглашаюсь.

– Всегда?

– Всегда.

Он говорил в тот момент неправду, и мы оба это знали. Безгранично талантливый, он подсознательно наделял окружающих такими же качествами, ему хотелось, чтобы все могли то, что может он, и он удивлялся тому, что они не могут. Бесспорный лидер, он старался не раздражать окружающих своим талантом, не обижать их им. Это такая же редкость, как и сам талант, быть может, большая. Душевная щедрость – в наше время это звучит дико, правда?

Каждому Моцарту – по Сальери. Неважно, что у Цоя не было своего конкретного, личного, “светлый” его образ он носил в душе. Имя ему – неуверенность. Как каждый рядовой гений Цой не был уверен, что творения его действительно настолько хороши. Наверняка он думал: “Ну что они все сходят с ума? Это же так просто, Господи, сел и написал, и пошел гулять или вино пить. Даже когда не пишется, и душа сочится чем-то вязким, и кажется, что тебя душат… Все равно – сел и написал. Или пошел гулять, или вина выпил – все равно, потом сел и написал. А если забыл рифму – придет другая…”

По каким тарифам оценивать гению свою работу? Если гениальность – норма… И что делать нормировщику-Сальери, если строчки, за любую из которых он заложил бы душу, отдал и коня, и кинжал, этот темноликий Моцарт роняет не замечая? И не подбирает, не нагибается, уронив…

Гений существует вне зависимости от того, признает его толпа таковым или нет. Он просто больше страдает, если не признает. Это от Бога, гениальность. Это как Бог – он ведь тоже существует вне зависимости от людских представлений о Нем. Не надо говорить, что я грешу, принижая понятие Бога до уровня Человека. Я возвращаю человеку потерянное, забытое, заложенное, пропитое, проданное, растоптанное, распятое, размененное, вывалянное в грязи и оплеванное его первоначальное значение и достоинство. Если уж человек – по Образу и Подобию…

С гением жить нельзя. С ним можно только сосуществовать – он все равно живет внутри своей гениальности, как в скорлупе, и лишь иногда дарит окружающих своим вниманием. Цой был одинок? Это тоже норма жизни, он все равно не мог сойтись с людьми больше, чем сходился, при всем желании он не мог им подарить этот тревожный мир, где и рождались стихи – туда вход по именным билетам… Это мир звуков, разрозненных строчек, вроде бы не связанных между собой понятий и явлений, иногда – ослепительных молний, чаще – промозглого, тусклого дождя, сквозь который вырисовываются лица и фигуры, и кажется, что все кругом плачут, лица мокры, но ведь это просто дождь…

Цой умер. Спал он за рулем или не спал, я не знаю и не хочу знать, слишком уж мы все патологоанатомы, нам всем интересно, а что там, да как, да сколько раз. Он умер – и стал свободен окончательно.

Издаются какие-то книжечки на потребу толпе. Юркие прихлебатели – газетчики, знакомые, незнакомые – все спешат урвать кусок и примазаться, притереться потным своим животом, и девочки, разинув рты, смотрят на них, а они, пощипывая девочек, цедят: “Помню, мы с Цоем…”

Рок-н-ролл мертв. Уцелевшие пропойные экс-божества, потряхивая поредевшими гривами, что-то гундосят со сцены, горстка уцелевших поклонников визжит, и кажется божествам, что их по-прежнему любят и знают все. А поезд между тем ушел, и в кармане – пыль и табачные крошки, и душа работает на портвейне, как на самом дешевом, поганом бензине, и стучат клапана, и трубы покрылись странным нездоровым налетом…

Цой думал, что он – рок-певец. Они, еще уцелевшие, его постаревшие однополчане знают, что это не так. Не совсем так. Он был просто Поэт, со смятой душой, сторонящийся окружающих, подсознательно ожидающий от них чего-нибудь еще. Он мог бы в жизни не брать в руки гитару – голоса у него просто не было. Все равно строчки истекали из него и оставались жить. Знаете, идет босой человек по дороге, ноги изранены, и кровь сочится в пыль, и скатывается в шарики. И по этим следам человека всегда найдут пущенные вослед собаки.

Игорь ВОЕВОДИН,

ведущий программы “Времечко”.


Игорь Воеводин

Писатель, публицист, телеведущий. Служил в армии, учился на факультете журналистики МГУ (Международное отделение). Владеет французским, шведским и болгарским языками. В СМИ как профессиональный журналист работает с 1986 года. Фотограф, автор персональных выставок и публикаций в отечественных и международных глянцевых журналах. Путешественник, обошел и объехал всю Россию. Дважды прошел Северным морским путем. Ведёт авторскую программу «Озорной гуляка» на РСН .

Оставьте комментарий

Также в этом номере:

ЛАЙМА ВАЙКУЛЕ. Читалка
ВЯЧЕСЛАВ МАЛЕЖИК. Меню
АЛЕКСАНДР ХВАН. Хит-парад
СЕРГЕЙ ЛЕМОХ. Меню
“ШАНСОНЬЕТКА” В “РОССИИ”
ЕВГЕНИЙ МАТВЕЕВ. Хит-парад
АРКАДИЙ УКУПНИК. Менюшка
Декамерон-16
ЛЕОНИД ПАРФЕНОВ. Хит-парад
ДМИТРИЙ МАЛИКОВ. Менюшка
ФИЛИПП КИРКОРОВ. Менюшка
ЭММАНУИЛ ВИТОРГАН. Хит-парад
ИГОРЬ КРУТОЙ. Менюшка
“YAKI-DA”: ШВЕДСКАЯ ОБЛОМОВЩИНА
МИХАИЛ МУРОМОВ. Менюшка
В “ХИТ-КОНВЕЙЕРЕ” МЕНЯЮТ ГАЙКИ В ГОЛОВНОМ МЕХАНИЗМЕ
ИРИНА ОТИЕВА. Меню
“СЕРЕБРЯНЫЙ ДОЖДЬ”: МЫ ВАМ НАМУРЛЫЧИМ ХОРОШИЕ НОВОСТИ
ЗНАКОМЬТЕСЬ: АЛЕКСАНДРА
НУ И ХУЛИО!
“СТАРКО” ТРЕТИЙ РАЗ В ГЕРМАНИИ
НАТАША КОРОЛЕВА: Я “КОНФЕТТИ” ВСЕХ ВАС ОБСЫПЛЮ!
НА “ГОЛОСЕ АЗИИ” ПУГАЧЕВА ВЫСТУПИТ ВМЕСТЕ С КУТУНЬО
КОБРОЙ БЫТЬ ХОРОШО. НО ЛУЧШЕ БЫТЬ ЛЕТАЮЩИМ ОБЪЕКТОМ
“ЗАМОК ИЗ ДОЖДЯ” В АМЕРИКЕ
АЛИБАСОВ СКАЗАЛ: “НА-НА” – ЭТО КОНЦЕПТУАЛЬНОСТЬ!
АНДРЕЙ ЧЕСНОКОВ. Хит-парад
Андрей Вадимович МАКАРЕВИЧ. Стихи
СОСО ПАВЛИАШВИЛИ. Читалка
ВАЛЕРИЙ ЮРИН. Меню
ФИЛИПП КИРКОРОВ. Читалка
ВАЛЕРИЙ СЮТКИН. Меню
БАРИ АЛИБАСОВ. Читалка
ИРИНА ПОНАРОВСКАЯ. Меню


««« »»»