Ему уже за 40, и он понимает, что делает вещи во многом уникальные, но при этом не всегда может позволить себе быть собой. Его закрепили на месте Гребенщикова, и он любит эту роль. Попытки расширить этот образ, уйти от старого традиционного представления об “Аквариуме”, от оглядки на ту легендарную группу (развалившуюся во многом из-за амбиций БГ по поводу выхода альбома в Америке) заставляют его мучительно искать тот новый путь, который бы совместил старое представление об “Аквариуме” с новым мироощущением и новым статусом.
…Сейчас Гребенщиков сидит в кресле, близоруко щурится и медленно говорит, слегка растягивая слова. Он явно заботится о своем имидже и придает значение разным, казалось бы, несущественным деталям.
“Когда это было? Вскоре после того как я сбрил бороду”, – отвечает он на какой-то вопрос, и это для него очень важно: процесс отращивания бороды, процесс ее сбривания… Все это основательно афишируется и превращается в некий спектакль: “Это было время, когда Борис ходил с хвостом”, “Помнишь, после Америки он отрастил русскую бороду лопатой”, – поклонники вовлечены в эту игру. Можно сказать, что во внешнем виде БГ значительна каждая деталь: многочисленные перстни, одежда, прическа. И значительность любых изменений породила в свое время анекдот про любовь БГ к Дэвиду Боуи: “Борис, а почему вы всегда такой разный: то акустику играете, то электричество, то с длинными волосами, то с короткими?” “Cha-cha-cha-changes”, – якобы пропел в ответ БГ.
…Я думаю, все его разговоры о кислоте, не больше, чем попытка поддержать рок-н-ролльный облик – он слишком любит себя и слишком ценит свое творчество, вполне отдавая себе отчет в уникальности создаваемых им произведений.
Он разумен, но иногда иррационален. Зачем ему по перстню на каждом пальце?
Конечно, он – позер. И заявленная попытка жить так, как будто его нет, оказывается не более, чем позой: он внимательно следит за прессой о себе и болезненно реагирует на критику. И всегда была, есть и будет дистанция между БГ и публикой, между БГ и музыкантами группы: он гуру, он барин.
После неудачного проекта “Radio Silence”, когда БГ пытался играть в рок-звезду и пел “не своим” голосом, свои, но “чужие” песни по-английски с неестественно коммерческим звуком, он вернулся в Россию, отрастил бороду и записал великолепный “Русский альбом” – альбом необыкновенных песен, пытавшихся разобраться с такими понятиями, как родина, душа, вечность… Но поймав этот миг, этот момент истины, Гребенщиков, видимо, сказал все, что мог – новые песни не писались, а процесс познания страны выразился в бесконечных поездках по старинным русским провинциальным городам: за два года сотни городов, тысячи концертов. Вымотавшись в поездках и полностью исчерпав запас своего “русского периода”, Гребенщиков возрождает “Аквариум” как группу единомышленников, а не “бэнд” наемных музыкантов, не заслоняющих чистую идею душевного стриптиза БГ. Первый опус нового “Аквариума” с претенциозным названием “Любимые песни Рамзеса IV” был неудачным. Так получилось, что работа над альбомом постоянно прерывалась, и все время существовало множество помех. Сей сырой продукт не выполнил глобальной задачи пробить брешь в сознании старых поклонников, ностальгирующих по тому “Аквариуму”, когда все были друзьями, и это согревало саму музыку группы. Песни были неплохи, но тяжеловесность и неизобретательность аранжировок поглотили и мелодии, и тексты, и некий заложенный в песнях транс.
Следующий проект: “Пески Петербурга” – это старые сочинения Гребенщикова, прочитанные по-новому. Переживавший неудачу предыдущего альбома, Гребенщиков решил совместить новый звук со старыми темами, некоторые композиции очень неплохи, в них больше неоднозначности, больше романтики. Все это выглядело мило, но не более того, а поклонники “Аквариума” уже привыкли каждый новый проект воспринимать как откровение. Тем более не стал откровением выпуск Гребенщиковым сольного альбома с кавер-версиями песен Александра Вертинского. И лишь возрождение старого увлечения Бориса буддизмом с новоприобретенным русским колоритом позволили “Аквариуму” добиться огромного успеха с альбомом под несколько жеманным названием “Кострома mon amour”. Смесь “французского с нижегородским” и незабываемая строчка “Ах, Волга, Волга-матушка, буддийская река” – это не только новый идеологический компот Бориса Гребенщикова, но и тонкая лирика все время находящегося в поиске поэта. Временами ироничный, местами невероятно щемящий альбом что-то задевает в слушателе, смех и грусть в одном порыве и возвращает те времена, когда “Аквариум” являлся интеллектуальным символом всего русского рока.
Новые гастроли: Париж, Лондон. После Франции написаны песни в жанре шансона. БГ привык удивлять какими-то неожиданными поворотами. И множество людей в России живут только тем, что знают: скоро выйдет новый “Аквариум”, значит, мы узнаем еще что-то о вечном, о правде, о смерти, о добре, о любви, о мире, который нас окружает, о стране, в которой мы живем. Откуда Гребенщиков про нас все знает? “От Ангела”, – улыбается он. И иногда я не верю, что прямо передо мной сидит человек, написавший: “…только стыдно все стадом – прямо в царстве Отца”. Я все время об этом думаю и не верю: наверное, все же ему на ухо что-то шепчет ангел. Иначе почему такой уязвимый человек может быть Поэтом, значение которого для современного периода отечественной культуры не столь велико, сколько абсолютно точно.
И вроде нет и твердости, ведущей к цели, и не хватает полноты души для кристальной ясности, и не всегда есть та глубина, которая есть Правда, но ведь только совершенная сила может таить в себе такую гармонию. Гребенщикову дано лицо, обращенное вверх. Он сделал все, что мог. Пусть, кто может, сделает лучше.
Владислав БАЧУРОВ
Фото Сергея БАБЕНКО.
