Около года назад в эфире ВИДа появилась новая передача – “Музыкальное обозрение”. У ведущего этой программы помимо главного – светлой головы, в которой и родилась идея “Обоза”, – есть еще масса достоинств, как то: коротко стриженый мужественный затылок, которым он до последнего времени был повернут к зрителям во время интервью с музыкантами, а также клевые черные очки, которые в кадре не снимаются и вызывают в народе нездоровый интерес – а что у него с глазами? Свидетельствуем: глаза голубые, добрые, проницательные. Итак, мы представляем ведущего “Обоза” Ивана Демидова.
Собственно об “Обозе”.
- Как возник “Обоз”? Почему решили убрать из “Взгляда” всю музыку и сделать отдельную музыкальную программу?
- Все мы работали тогда на “Взгляд”, я работал режиссером, и случилось так, что к какому-то моменту каждый из ведущих готов был представить свое видение программы. В одном “Взгляде” стало тесно. Сделали ВИД, забрали четыре часа пятничного вечернего эфира. В декабре 90-го, когда “Взгляд” закрыли, пятница сразу “просела”. Нужно было немедленно – чисто конъюнктурный расчет – ввести постоянные рубриковые программы, которые бы зритель ждал по пятницам. К тому времени такая программа была только одна – “Поле чудес”.
- Почему ты взялся именно за музыку?
- Решил, что политику делать смысла не имеет, викторина уже есть, следующим во всех средствах массовой информации всех стран по популярности идет музыка.
- Ты ведь из “Взгляда”. В какой передаче ты чувствуешь себя лучше: в музыкальной или политической? Что тебе ближе?
- На самом деле мне все равно. Не потому, что я такой циничный, а просто я всегда, с детства, хотел делать телевидение. В принципе не важно, что делать – “Сельский час” или что-то еще. Я считаю, и всегда говорю об этом своим корреспондентам: очень легко снять то, что любишь, но ты попробуй снять то, что не любишь, но снять классно и интересно. Не могу сказать, что не любил музыку, но теперь заставил себя любить ее больше, поскольку в ней работаю.
- Можешь ли ты сказать, что “Обоз” – это твоя авторская программа?
- Когда начинал работать – был против определения “Обоза” как авторской программы. Мои привязанности и мои вкусы не должны были довлеть над тем, о чем пойдет речь. Но опереться на социологические исследования – это значит загубить передачу изначально. Потому что 80% писем, которые идут в “Обоз” – это просто просьба показать “Кар-мен”. Это безнадежная точка отсчета. Точка отсчета сейчас – это авторы программ. Она очень субъективна, но она единственная, на которой можно строить передачу. При всем этом я, например, всегда считал себя достаточно народным человеком, понимающим, что хочет народ. Проверяю себя: ставлю “Ласковый май”, и если, слушая “Белые розы”, не почувствую какую- то дрожь в себе, ту, что чувствует девочка в тринадцать лет, слушая такую вещь, то все, я начинаю терять профессиональное чутье.
- Занимаясь “Обозом”, ты вник немножко в атмосферу шоу-бизнеса. Говорят, что это очень грязное дело. Тебя лично эта грязь как-то касалась?
- Дело в том, что тут важно всегда определить, как ты будешь жить в системе, в которую приходишь. Конечно, я пришел выигрышно, пришел с силой “Взгляда”. И я сразу отказался, будем так говорить, от первой линии грязи, которая бывает обычно в конвертах при первой встрече. Вернее даже, этой линии практически и не было, так, две-три пробы, и все. Мне дали спокойно делать то, что я хочу.
- Скажи, у “Обоза” были когда-нибудь проблемы с начальством?
- Конечно, есть наезды. Наше руководство часто отсматривает музыкальные программы так: “Звук притушите, пожалуйста, и давайте поговорим о музыке. У вас идет одно и то же в программе”. Бесполезно объяснять, что это вообще разные стили, и что для поклонников это очень важно… “У вас вот программа о музыке какая-то… вся о музыке”. Бесполезно говорить, что ты популярен, письма представлять – это же все не оценивается. Но я не скажу, что там гонения какие-то, Боже упаси. Просто это на уровне непонимания.
О народном хит-параде, синдроме Вячеслава Добрынина и вкладе группы “Технология” в повышение культуры личной гигиены наших подростков.
- У вас в “Обозе” есть такая замечательная вещь, как народный хит-парад. Откуда эта идея?
- Не помню, кто привел в “Обоз” Мочалина, он пробовался у меня корреспондентом, делал неплохие сюжеты, а потом пришел с этой идеей. И я сразу понял ее великолепность при всей той порочности хит-парадов, которая существует. Эта идея, в общем-то, на уровне шутки, но дает возможность действительно определить вкусы людей. Я вот смотрю – они же все разные, эти хит-парады, я вижу за ними доярок, или там научных сотрудников. Поэтому очень люблю эту рубрику, но повторяю, что ни на что большее она не претендует. Это такой социальный срез, который не расставляет артистов по своим местам.
- Судя по передаче, ты очень лояльно относишься к попсе. Если вспомнить твое интервью с Добрыниным, немножко скандальное его начало, ты можешь объяснить, почему попса тебя побаивается, что ли, ждет каких-то издевательств?
- Этот шлейф идет издалека, от “Взгляда”, когда мы давали только рок. А давали мы рок не потому, что мы любили его, вернее, не только поэтому. Это была правильная коньюнктура – рок был запрещен, но при этом основная масса молодежи ждала пробивную музыку, ту, которая пробъет эти стены. И поскольку мы в политике были такими, мы и в музыке должны были быть такими. За мной тянется работа наших музыкальных редакторов, которые были направлены на рок и достаточно резко разговаривали с попсой. А попса чувствует неуверенность в себе, потому что она не прошла через народную любовь. Почему Алла Борисовна так уверена? Потому что она пришла народным героем. Почему рокеры все уверены? Они стали популярными без участия официального телевидения. Ну, и потом, попса в приинципе боится независимых структур, потому что “ну их в баню, они все там такие крутые, а мы уж вроде как проклятые”. Это все тянет за собой либо озлобление, либо такое испуганное отношение.
- Тебя устраивает уровень музыкального вкуса твоих поклонников? Есть ли соблазн его как-то изменить?
- Я занимаюсь пропагандой среди своих конкретных поклонников. Я работаю на молодежь, и я обязан, с одной стороны, идти на поводу у ее вкусов, а с другой, я очень хочу, чтобы эти вкусы менялись. Я поддержал в свое время проект Юрия Айзеншписа – “Технологию” – не потому, что мне нравится так уж сильно группа лично, и не потому, что Юра Айзеншпис такой талантливый продюсер. А потому, что я вдруг понял, что это “Ласковый май” по молодежной мелодике – я в данном случае не обижаю никого, я просто так считаю – но в отличие от подзаборной прыщавости, полусопливых ртов, чего-то такого подвально-подъездного, ребята коротко стрижены, хорошо одеты, они могут выйти на эту молодежь, которая слушала “Л.М.” и заставить ее чистить зубы два раза в день, мыть головы, стремиться к бушлатам, а к кожаным курткам. А когда человек начинает чистить зубы два раза в день, я считаю, что я человека поднял.
О себе
- Я закончил школу жизни на телевидении, я бы так это назвал. Вырос в далекой Самаре, где с четвертого класса ходил на местную телестудию, играл спектакли, читал новости в детских передачах, ставил в старших классах уже какие-то полурежиссерские работы. Потом с родителями переехал в Москву. Два года прослужил в десантных войсках в Литве. Вернулся и пошел на телевидение осветителем, просто потому, что очень его любил. Потом из общего телевидения полюбил конкретно молодежную редакцию и пришел работать туда администратором. Проработал четыре месяца, как раз начинался “Взгляд” с осени, через полгода я был ассистентом режиссера “Взгляда”, а еще через полгода стал режиссером. Мы тогда просто жили в Останкино, потеряв окончательно здоровье в свои 25 лет, приходили сюда утром в среду и уходили из этих аппаратных в субботу вечером.
- У тебя есть друзья среди музыкантов?
- Друзья… нет, пожалуй, нет. Дело в том, что мне еще почему легко было работать – я не любитель тусовок и никогда на них не был. И когда я пришел в “Обоз” и на меня пошел – объективно – поток музыкантов, мне было просто, потому что у меня не было среди них друзей. Мои друзья – это Любимов, Разбаш. Я всегда с ними общался.
- Скажи, пожалуйста, ты ведь занимаешься съемкой видеоклипов, почему?
- Нет, не занимаюсь. Единственное, на что меня хватает, это делать в “Обоз” заставки, отбивки всякие. А вообще это отдельная работа, которой я очень хотел заняться как режиссер три года назад, но тогда был выбор: делать программу или уйти в клипы. Уйти в клипы – это значит зарабатывать нормальные деньги, получать удовольствие от своей профессиональной работы, но это значит бросить все, чем я занимался тогда и занимаюсь сейчас. И когда нужно было выбрать, я выбрал телевизионную программу и телевидение.
- А какую ты сам любишь музыку?
- В принципе мне нравится очень многое, причем нравятся иногда, быть может, не сами песни. Вот мне нравится прыжок и странная дикция Газманова. Я кайфую от каких-то вещей на таком уровне. Мне нравится, например, последняя песня “Фаина” группы “На-На”… Но при этом я совершенно беспредельно уважаю Преснякова. А вообще это же от настроения зависит.
- Ну, скажем, когда тебе плохо, что ты слушаешь?
- Я читаю книги. Вообще у меня магнитофон появился – не потому, что я был бедным, а просто магнитофон кассетный появился полгода назад всего. Когда мне дарят пластинки музыканты, я всегда говорю: “Безнадега, ребята, мне не на чем слушать”, – вовсе не намекая, что мне нужно что-то подарить. Просто дома я практически не слушаю музыку.
- Я знаю, ты женат, и твоя жена работает на телевидении. Чем она занимается?
- Она в свое время делала такую программу, которая называлась “Мельница”, о музыке. Это были такие полуконцертные, полусюжетные программы, о легкой музыке в основном. А сейчас она делает сюжеты в “Обозе”.
- А дети есть?
- Да, дочь, три года, Настя.
“Мы слабее их… (о советском ТВ)
- Я просчитываю не только как жить будут зрители, но и как жить будет телевизионная тусовка, придем ли мы к многочисленным каналам, появится ли через год здесь МТV. Это вообще отдельный и очень интересный разговор, как телевидение готовится к этому и готовится ли вообще. Вот мы готовимся: и ВИД, и каждый для себя морально. Я, например, готовлюсь, к тому, что придут сюда ребята и скажут: “Вот мы купили все, что здесь находится, вообще мы из штата Оклахома. Давай поговорим, старик?”.
- Ты боишься этого момента?
- Нет, я к нему готовлюсь. Совершенно не боюсь. Они на самом деле больше совки. Я делал “Взгляд” из Франции, Америки, Финляндии. У нас нормальные люди, мы не слабее их по большому счету. Только многого не хватает, но если мериться вчистую, то еще не известно, кто сильнее.
“Нужно без страха принимать популярность”
(про черные очки)
- Ты как-то принципиально заявил, что не снимешь в кадре черных очков, и ты ни разу не называл своего имени в эфире. Почему? Вообще говоря, это похоже на кокетство…
- Дело в том, что я мог в том феврале сесть спокойно в кадр собой и начать вещать: понравился бы я кому-нибудь, не понравился, привыкли бы потом, не привыкли – но я имел на это право по своему весу на телевидении. Я мог пойти и по другому пути: взять другого ведущего и делать снова “звезду”. Я работал на “звезд” – Любимова, Листьева – и я знаю, что надо быть с этими людьми другом, очень сильным другом, чтобы знать все их сильные и слабые стороны и как-то это выруливать… на это у меня просто не было сил. У меня очень трепетное отношение к телевидению, я не считал себя вправе садиться и вести эту программу. Если бы я решил, что буду “звездой”, тогда бы я месяца на два занялся бы речью, танцами, прическами, а времени на это не было. Поэтому опять же был просчитан ход, который одновременно привлекал бы внимание и был бы удобен мне просто для работы. Ну, а очки я не снимаю, потому что стиль уже выбран.
- Это только из-за стиля, или, может быть, это страх уличной популярности?
- Мне нравится фраза о том, что нужно без страха принимать популярность, хотя она несет с собой массу неудобств. Меня устраивает вариант, когда я спокойно иду по городу, спокойно заглядываю куда угодно, спокойно могу дойти до сцены “Олимпийского”, и, только надев очки, услышать, как взревел зал…
Ольга ВОЛКОВА
