С Ольгой Дмитриевной Ульяновой мы договорились встретиться в музее Ленина. Она пришла точно к обусловленному времени, поздоровалась настороженно, словно ожидая подвоха или провокационных вопросов, но после того, как мы устроились в одном из пустынных залов и разговорились – заметно успокоилась и даже стала улыбаться. Одета она была весьма элегантно, не без дани последним веяниям моды. Серый шерстяной костюм, яркий берет с шарфиком, изящные сапожки. Все свидетельствовало о хорошем вкусе и приличном пенсионном достатке. О себе говорила с явной неохотой, постоянно стремясь перевести разговор на те события и оценки, что возникают сегодня вокруг имени ее дяди – Владимира Ильича Ленина.
- Ольга Дмитриевна, вам, вероятно, приходится бывать здесь, в музее, видеть его вещи, слышать записи голоса, испытываете ли вы при этом свою исключительность, родство с человеком-легендой, свою, так сказать, богоизбранность?
- В музее я бываю часто, встречаюсь здесь с молодежью, с ветеранами, рассказываю им о семье Ульяновых, о Владимире Ильиче. Я передала сюда много вещей, принадлежавших моему отцу Дмитрию Ильичу и бабушке. Но вы задаете вопрос не о Ленине, а обо мне, не думаю, что это должно быть интересно. А потом, что значит богоизбранность? Никогда этого не было, и в детстве я ничем не отличалась от других детей, и во всей последующей жизни не пользовалась какими-то особыми правами или льготами.
- Я имею в виду чувство доброй зависти, которое могли бы испытывать к вам, как к близкой родственнице Ленина.
- Добрая зависть? Может, она и была, но уже в более поздние годы, когда я работала в МГУ, только особого значения я этому не придавала. А вот то, что Ленина превратили в икону – всегда считала ошибкой. Проповедовать надо было его идеи, а не обожествлять образ. Или возьмем другую крайность – выдергивание цитат из его произведений, без контекста они приобретают совершенно иное звучание и неточный смысл. Как, например, известное “Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи” – растиражированное не где-нибудь, а в партийных билетах. Но Ленин никогда такой фразы не говорил. У него она звучит по-другому и имеет иной смысл.
Или возьмите его жизнь в Горках. Когда Ленин туда приехал, ему не понравился излишне богатый, помпезный дом, но он попросил ничего в доме не трогать, не менять. Хотя там висели портреты императрицы, при входе было два амурчика, а дверные ручки – из бирюзового стекла (мне, как девчонке, нравились они чрезвычайно). Так вот позднее, когда уже Владимира Ильича не стало, там все убрали, даже ручки заменили на простые. Конечно, как же – Ленин, и вдруг амурчики, революционная икона не получается. А теперь мы дожились до другого, Владимира Ильича поливают грязью и, как это ни нелепо звучит, его надо защищать от клеветы.
- Вы об этом говорите в своих выступлениях или будете писать в книге?
- Я стараюсь что-то писать, хочу передать свои личные воспоминания, впечатления. Но, как это ни странно, – у меня совершенно нет времени. Нынешняя непредсказуемая жизнь, этот быт страшно затягивают и не дают по-настоящему работать, так, чтобы можно было сесть, писать и не думать о том, где и что бы достать.
- Как в вашей семье отнеслись к тому, что для Ленина был построен Мавзолей, часто ли вы там бывали?
- Мавзолей был построен по многочисленным просьбам трудящихся, и у нас в семье к этому отнеслись нормально. Да, мы туда часто ходили. Помню хорошо, как в детстве мне Надежда Константиновна говорила: “Лялечка, сходи в Мавзолей”. Отец мой туда чаще ходил один, я – с мамой. Надежда Константиновна – как правило, одна, когда Мавзолей бывал закрыт для посетителей – чтобы побыть наедине. Когда она пришла туда в последний раз, это было в конце 1938 года, то пробыла там дольше, чем обычно, и сказала: “Он такой же молодой, как и был, а я совсем старая”. Было ей тогда шестьдесят девять лет.
Валерий ЯКОВ.
