ШОКОЛАДНЫЕ ЗАЙЦЫ

Давно не писал тебе и, если честно, думал, что больше не напишу. Могла бы, между прочим, и как-то проявиться, а? Нет?

Слушай, а ведь именно так я говорил тебе и раньше из телефонной будки на углу. Помнишь, меня раздражало твое молчание в ответ на самые прямые вопросы. Нравлюсь я тебе или нет? И почему? Трудно сказать, что ли?

Та телефонная будка была моим личным солдатским постом. Ее надо было занять вовремя, имея в кармане пару двушек. А курить я тогда не курил и был уверен – на всю жизнь. Вспомни, болтали мы славно, как правило, до прихода твоей мамы с работы. И ведь никогда не встречались на тех же самых улицах и, кажется, даже не очень-то думали об этом, нам хватало школы. Парты, за которой сидели.

Если уж вспоминать о триумфах, то это – на географии. Да? Почему-то знаю, что и ты помнишь. Только что этот гад, классный, нас рассадил на своей чертовой математике! Все, рассадил – значит, хана, проверит, чтобы наказать за возможное ослушание. Тишина при пересадке. Помнишь? Только шаги на указанную Голгофу. И когда на следующем уроке ты вдруг вернулась – класс примолк на секунду. А я сидел, потупившись в совершенно ненужный учебник, я не мог смотреть, как ты шла. Ко мне. Просто не мог ни на кого смотреть. От счастья.

…Да нет никакой странности в этих воспоминаниях! Нет. Разве что возвращающиеся в моду клешенные от колена джинсы виновны? Вряд ли, потому что их продают такие отвратные морды, что никаких джинсов не надо, ни “райфла”, ни “левиса”.

И доставались они нам совсем по-другому и потому стоили гораздо дороже. Так что…

На днях я наткнулся на твои письма. Их было три, и я их не выбросил, хотя ты и просила. Правильно сделал, ведь теперь я могу признаться, что ни одного твоего совета так и не принял к сведению. Ты писала, чтобы я никого из вашего женского племени не сравнивал – я только это и делал, ты надеялась, что я не буду в последующем столь откровенен – я и тут дал маху. Единственное, что мне, кажется, удалось – это остаться самим собой. Вот и теперь я пишу тебе слогом семнадцатилетнего влюбленного паренька, который не очень-то знает, как поступит через минуту. Я даже начинаю проникаться жалостью к самому себе, ей-Богу. Надеюсь, ты улыбаешься.

И если сам я в последнее время улыбаюсь нечасто, то это нормально. Кому сейчас хорошо? Так говаривал дед моего друга в ответ на ворчание женщин. Если они продолжали ворчать, он запевал арию из классических итальянских опер. Негромко и красиво. Как жаль, что мне не дано.

Я пишу тебе не для того, чтобы жаловаться, чтобы кто-то зачислил меня в неудачники. Просто передо мной стоят два шоколадных зайца с длинными синими ушами и красными веселыми животами. Они наводят на меня тоску. Они куплены на Новый год и должны занять свое место под елкой. В предпоследний раз я покупал шоколад к дню рождения жены. Летом. Я отмечал его на убогой подмосковной станции в компании с мужиком, которому не хватало на пиво. В тот раз мы говорили с ним о любви. И о войне. И о жизни. И страшно мерзли, дожидаясь утра и первой электрички домой. И надеялись, что милиция не придет, потому что станция слишком маленькая и кого тут призывать к порядку?

Когда я смог разговаривать, я понял, что обратной дороги нет, что я опять оказался подонком. Мы закусывали “Жигулевское” этими зайцами. Они маленько помялись после двухчасового сна в электричке.

Знаешь, он кое-что понимал в любви, этот небрившийся русский мужик. Он сдавал свою комнату молодым и богатым ребятам “под любовь” и шел ночевать сюда. На станцию. Зимой он так не поступает, потому что зимой холодно, а он намерзся здесь в сорок первом, на той горе, которую они удерживали от немцев целых два дня, пока не подвалила невесть откуда морская пехота в бушлатах и тельниках. С автоматами, не с винтовками. Они поперли дальше, а он больше не воевал: перебитая пулей нога была отморожена.

Мужик предлагал мне поспать, потому что он-то привык сидеть здесь ночами до первых заморозков, не часто, раза по три в неделю. Он говорил, что сыну с его новой семьей и без него только-только хватает и что сидеть на чужой шее он не привык, что не всем же быть спекулянтами в стране, которую он защищал два дня, он рассказывал, что на соседней станции много лихих ребят и что мне повезло, что я сошел с поезда здесь, а не дальше. Он точно знал, когда первая электричка в Москву, и обещал разбудить, ведь с кем не бывает. Еще он сказал, что очень давно не пробовал шоколада.

Ты спрашиваешь, почему я рассказываю тебе об этом?

Не знаю.

ПАВЕЛ ВАСИЛЬЕВ


 Издательский Дом «Новый Взгляд»


Оставьте комментарий

Также в этом номере:

ЖИРИНОВСКИЙ: ДИАГНОЗ ИЛИ ПРОФЕССИЯ?
ВЕСЕЛЫЕ НОТКИ “СЭКСТОНА”
МАЛО НЕ ПОКАЖЕТСЯ
ПЕРЧАТКИ
БАЛБЕСА И ТРУСА ОБИДЕЛИ
НА-НАЙЦЫ ЗАБИЛИ ВСЕХ
ВСЕГО ЛИШЬ ДЕСЯТОК ВОПРОСОВ ПРО ЭТО
Черный юмор #49
ХРАНЯ МОЛЧАНИЕ, МЫ ГРОМКО ЗАЯВЛЯЕМ…
НАДЕЖДА УМИРАЕТ ПОСЛЕДНЕЙ
ПОЛИТИЧЕСКИЕ ИГРЫ РОМЫ РЯБЦЕВА
ПОЦЕЛУЙ В ДИАФРАГМУ
В “ОВАЦИИ” ГОТОВЯТСЯ К… ЧЕМУ?


««« »»»