МЫ ИСКАЛЕЧИЛИ НЕ ТОЛЬКО СЕБЯ

Я очень люблю края, где родился и вырос. Это замечательная земля со множеством прекрасных людей. Но нечеловеческие условия, в которых народ существовал не только в течение советского периода, но и в долгих столетиях, предшествовавших ему, искалечили столько душ, что невозможно говорить о возвращении в человечество без понимания этого факта.

Нам предстоит еще многому научиться. В том числе – научиться работать. Без этого никакое приближение к человечеству невозможно. Невозможно сделать своей профессией провозглашение лозунгов или попрошайничество, а между тем множество людей только и занято сейчас тем, что в Москве рассказывают, до чего они обожают родину, а в эмиграции – как лично товарищ Андропов целился в них из маузера на допросе. И все требуют, чтобы их за это кормили. Конечно, это схематичный взгляд на толпу, но неумение заняться делом отличает очень многих из нас. Вернее, заняться своим делом, умея делать которое, ты выделишься из множества.

Как гоголевский губернатор, на досуге вышивающий гладью, многие заняты не своим делом. Знаю журналистов, которые были бы прекрасными поварами или официантами. Знаю политиков, которые не любили ничего, кроме стрижки газонов. Знаю писателей, которые были бы замечательными плотниками… Впрочем, я сам писатель. Усталый писатель. Моя работа – преподавание и сочинительство, моя жизнь – путешествия между Москвой и Бостоном. С коллегами-сочинителями я общаюсь все реже. Американские литераторы – публика специфическая, а в Москве писателей, занимающихся литературой, осталось совсем немного. Но зато я устал от писателей, беспрерывно разговаривающих о том, кого надо укокошить немедленно, чтобы жить стало лучше, жить стало веселее. Иногда даже избегаю таких встреч.

На московском телевидении минувшим летом мне предложили встретиться и побеседовать с мюнхенским философом Александром Зиновьевым. Я ответил на предложение о беседе, что мне не хочется по доброй воле разговаривать с человеком, беспрерывно призывающим к убийствам как средству улучшения российской жизни. “Что вы! – ответили мне. – Он же писатель. Его публиковали и “Советская Россия”, и “День”. А ведь и правда, пресловутый “День” основывался как газета литературная. И печатались там профессиональные писатели: все верно. Впрочем, упомянутый Зиновьев нарвался на отказ в общении не только с моей стороны; бывший антисоветский диссидент, окопавшийся ныне в реваншистской коммунистической прессе, стал фигурой неинтересной. Спорить с ним все равно, что с “Правдой” пятнадцатилетней давности. Я не буду даже обсуждать аргумент одного из его защитников о том, что у многих политэмигрантов героические биографии и не трогайте, мол, их своими грязными лапами. Это из анекдота о Брежневе, который якобы спросил у собеседника: “Ты на Малой земле со мной был в войну или в Сталинграде отсиживался?!”… Чепуха. Меня заинтересовало другое: агрессивная неприкаянность ряда профессиональных сочинителей и мыслителей бывшей советской страны и неудержимая оголтелость позиций многих из них. Писатели перестают быть интересными, они никак не могут, а во многих случаях и не хотят заниматься литературой. Отвыкли. Они по-прежнему верят, что являются универсальными знатоками и хозяевами жизни, что их мнения важны для всех и навсегда. Литература у нас всех никак не станет литературой; она остается чем угодно – приложением к политике, самоучителем национального чванства, возбудителем провинциальных амбиций. Ростки настоящей литературы только еще пробиваются сквозь этот слежавшийся асфальт. Пропадают, бедствуют талантливые люди, ни один поэт не может выжить, публикуя стихи. В новом российском обществе у литераторов уже нет места. И тут-то оказалось, что прежние свои места многие желают сберечь любой ценой, при этом зная, что без реставрации старого мира не будет и старой жизни. А как быть, если нет ни привычной жизни, ни места в непривычной?

Это схематичные заметки, скорее приглашение к раздумью над темой. Бурная фантазия и умение красиво формулировать ее картины не раз уже бросали мастеров слова на трибуны, а писательское нежелание отвечать за свои фантазии приводило к тому, что мастера слова и мастера дела редко бывали одними и теми же людьми. Писатель Горький, к примеру, сообщал, что “если враг не сдается, его уничтожают”, а малограмотный энкаведист делал все остальное. Писатели несли сквозь время склонность к бурной деятельности, результаты которой совершенно непредсказуемы. Я не упоминаю здесь достойных имен Ахматовой и Пастернака, Солженицына, других, не поцеловавших директивный сапог. Они, в общем, не определяли атмосферы в бывшем СССР и бывшем его Союзе писателей никогда. Это в дальнейшем выяснится, что именно такие люди оказались народными совестью и надеждой. Но в подробностях узнают об этом внуки их современников. А среди этих самых современников и потомков задохнулось, не высказалось огромное количество талантов несбывшихся, задавленных, непроросших. Но я уже сказал, настоящие писатели людьми действия бывали редко. Даже Солженицын, столько сделавший для “второй русской революции”, личного участия в ней избежал. Зато другие, имя им легион, создали и укрепили традицию писательской безответственности, продолжившуюся в наши дни. Марксизм как область, особенно привлекательная для фантазеров, принял в себя целые графоманские орды. Сам Карл Маркс сочинял довольно беспомощные романтические баллады, и, полагаю, его литературная посредственность была одним из корней неодолимого чувства зависти, ставшего весьма важным источником и составной частью марксизма.

ВИТАЛИЙ КОРОТИЧ,

главный загранконсультант «НВ»


Виталий Коротич


Оставьте комментарий

Также в этом номере:

КАРАВАЙ, КАРАВАЙ, БЕЗ МЯКИНЫ ВЫБИРАЙ
ГЛАВНОЕ УСЛОВИЕ
Я ЛЮБЛЮ ВАС, МАЛЬЧИКИ!
ИЗ МОЛОДЫХ ДА РАННИХ
НЕ ТРОЖЬТЕ МУМИЮ!
КОНЯ! ПОЛЦАРСТВА ЗА ТРОЯНСКОГО КОНЯ!..
ОТКАТ
ЖАЛЬ, В “АРЛЕКИНО” НЕТ БАССЕЙНА
ИРИНА АЛЛЕГРОВА. Хит-парад
СЕРГЕЙ ПЕНКИН. ТВ-парад
РОМАН ВИКТЮК РВЕТ И МЕЧЕТ
ПОСЛЕДНЯЯ ЧЕРТА
АМОДИСТКА
“КАЗАНСКАЯ” ЗАГРАНИЦА
ЛУЧ СВЕТА В ТЕМНОМ ЦАРСТВЕ ИМПОТЕНЦИИ


««« »»»