Клаудиа КАРДИНАЛЕ родилась в 1939 году в Тунисе (Северная Африка), куда переехали ее предки-сицилийцы. В восемнадцать лет она завоевала титул “Самая красивая итальянка Туниса”. В награду ее пригласили на Венецианский кинофестиваль. Там, на исторической родине, и началась – неожиданно для нее самой – артистическая карьера кинозвезды мирового масштаба.
Среди лучших фильмов Клаудии Кардинале – “Рокко и его братья”, “Леопард”, “8 1/2″, “Невеста Бубе”, “Туманные звезды Большой Медведицы”, “Семейный портрет в интерьере”, “Красная палатка”, “Сова появляется днем”, “Нефтедобытчицы”. Она много снималась в США. Сегодня актриса переехала жить на свою “третью родину” – в Париж. С ней живет дочь – ровесница внучки. Так уж получилось, что она сама и ее сын Патрик родили детей в один год.
С Кардинале я познакомился в конце 80-х годов в Москве, куда она прилетела вместе с одним из своих партнеров Грегори Пеком на Международный конгресс миролюбивых сил. Вернее, с ней меня познакомила Джуна у себя в офисе на Арбате. Две всемирно знаменитые дамы очень подружились. Итальянская звезда восхищалась медицинскими талантами Джуны, восторгалась ее необычными картинами, две из которых увезла в Рим. Мало того, даже пыталась стать свахой – г-н Пек настойчиво добивался руки моей великой соотечественницы. Но ничего путного из этой затеи не вышло. А вот с Кардинале Джуна дружит до сих пор, но чаще дамы встречаются в Париже. Тогда Кардинале показалась мне более миниатюрной, чем на экране, но была так же красива, улыбчива и кокетлива. Она с удовольствием отвечала на мои вопросы и согласилась дать интервью. Юбилей (в эти дни ей исполнилось семьдесят) блистательной женщины и незаурядной актрисы – хороший повод вспомнить отрывки из тогдашней нашей беседы.
– Клаудиа, расскажите, каким вспоминается вам ваше детство?
– Таинственно красивым и одновременно страшным. Шла война. Помню бомбежки, невероятный грохот. Мое тунисское детство – это приличный дом моего отца. Он работал инженером на железной дороге, занимался там всякой техникой, например, укладкой рельсов. Отец был сицилийцем, сыном сицилийских коммерсантов, переехавших в Тунис еще тогда, когда страна не была французским протекторатом. Он прекрасно говорил на сицилийском диалекте итальянского и на французском, а также на арабском языках. Моя мама – у нее тоже сицилийские корни, была из семьи корабелов. Я родилась дома. Историю моего рождения мне рассказывали десятки раз. Я чуть не умерла от удушья, так как пуповина обвила мою шею четырьмя петлями, и лицо у меня уже посинело. Принявшая меня мамина свекровь даже закричала: “О Господи! Она чернокожую родила. Какой ужас!” Мама с папой были красивой парой. А еще они обладали уникальными музыкальными способностями. Если что-то от них передалось мне, я им чрезвычайно благодарна.
– Об актерской карьере вы мечтали с ранних лет?
– Об этом я и не помышляла. Нас было четверо детей в семье – сестра Бланш и два брата – Бруно и Адриано. Нас особо не баловали, но мама очень следила за тем, чтобы мы были хорошо одеты и ухожены.
– Не поверю, что у такой красивейшей женщины, как вы, уже в юности не было поклонников.
– Парней я к себе не подпускала. В подростковом возрасте за мной многие ухаживали, но я обращалась со всеми сверстниками-мальчишками ужасно. Я была преисполнена гордости, а складывалась она в равной мере из робости, необщительности и рано развившегося чувства собственного достоинства, без которого я не могла состояться ни как женщина, ни просто как человек. И потому, чтобы не ошибиться и не попасть впросак, я ни с кем не разговаривала – была очень замкнутой, дикаркой и отвечала грубостью тем, кто приставал ко мне с разговорами.
– Знаю, что участие в конкурсе красоты было для вас просто делом случая. Но как изменилась ваша жизнь после того, как вас признали самой красивой итальянкой Туниса?
– Мне было восемнадцать, когда я оказалась на МКФ в Венеции. На Лидо я приехала с матерью. Была осень 1957 года. Выглядела я довольно броско, так как догадалась надеть на себя несколько африканских бурнусов. Это обстоятельство, по-видимому, поразило воображение всех фоторепортеров, и они сразу стали снимать меня. С утра до вечера я была окружена кино- и фотокамерами. В том году на Венецианском фестивале я впервые увидела фильм в настоящем кинозале. Это была картина “Белые ночи” Лукино Висконти. Отлично помню церемонию вручения призов. Первую премию, “Золотого Льва Святого Марка” получил Сатьяджит Рей из Индии, а Висконти достался “Серебряный Лев”. Рей, поднявшись на сцену, не без иронии заметил: “Индийцем быть лучше”. Вот только во всем мире помнят прежде всего великого Лукино, а уж потом хорошего, но, по-моему, далекого от гениальности Сатьяджита.
– Пусть это не покажется вам бестактным, но можно, в пределах допустимого, рассказать о первом вашем ребенке. Хотя если это болит до сих пор, вы можете послать меня ко всем чертям с моим вопросом.
– Синьор, мы с вами далеко не Ромео и Джульетта. На нашей карьере это уже никоим образом не скажется. Совсем юной меня изнасиловали. Для меня этот опыт был страшным. И пережила я его в абсолютном одиночестве. Изнасиловавший меня француз имел отношение к авиации, но пилотом не был. “Скользкий” – вот единственный эпитет, который приходит на ум, когда я воскрешаю в памяти эту ужасную историю. Но от этого злодеяния мой сын Патрик не стал мне ненавистным человеком. Это была моя самая большая любовь и до поры до времени тайна для мира. Я была вынуждена скрывать наличие у меня сына, иначе кинокарьере Кардинале просто не было бы суждено состояться.
Законы католической церкви ужасны по отношению прежде всего к женщинам. Мужчины, а тем более священники, более защищены и менее уязвимы перед Господом… Не хочу говорить на эту тему, чтобы не прослыть протестанткой. Сын, которого надо скрывать, любить, но и стыдиться – эта мысль не давала мне жить открыто и полноценно, по достоинству принимать успех у публики. В 1967 году я была приглашена на V ММКФ в Москву. Патрика я взяла с собой. И в первом в мире социалистическом государстве я смогла крикнуть всему миру: “У меня есть сын! Единственная моя вина перед Богом – я родила его вне брака, освещенного церковью. Мой грех только в одном – я не сделала аборт и не уничтожила Человека. Христос простит меня”.
Как ни странно, но незаконнорожденного по итальянским законам Патрика, а следовательно и меня в Советском Союзе приняли совершенно нормально. Больше того, для меня на “Мосфильме” прокрутили советский фильм “Цирк” с историей, похожей на мою, и познакомили с советской кинозвездой №1 тех лет Любовью Орловой. Я была счастлива, что освободилась от итальянского религиозного маразма.
– А как получилось так, что именно вас, а не какую-нибудь другую актрису Михаил Калатозов пригласил на главную женскую роль в свой последний фильм “Красная палатка”?
– Конец 60-х годов прошлого столетия – это было время, если можно так сказать, великой любви итало-французского и советского кино. Одновременно тогда снимали в России свои фильмы (а большую часть денег оплачивала советская сторона) такие мэтры, как Витторио Де Сика (“Подсолнухи” с Людмилой Савельевой, Софи Лорен и Марчелло Мастроянни), Джузеппе Де Сантис (“Они шли на Восток” с Татьяной Самойловой и Жанной Прохоренко), Жюльен Дювивье (“Вторая молодость” о Мариусе Петипа, французе, ставшем великим русским хореографом)…
Михаил Калатозов, признанный гением после триумфа в Каннах картины “Летят журавли” и мировой киносенсации – фильма “Неотправленное письмо”, пригласил звезд мирового экрана, чтобы рассказать миру о дружбе, любви, мужестве и верности связанных с экспедицией Нобиле. Для меня это была честь – работать с великим режиссером. Да, именно в Советском Союзе я оценила русскую поговорку “Бог троицу любит”. И ведь в моей профессиональной жизни так и произошло: у меня было три великих режиссера, которые, уверена, прославили меня на века: Лукино Висконти (“Рокко и его братья”, “Лоепард”, “Туманные звезды Большой Медведицы”, “Семейный портрет в интерьере”), Федерико Феллини (“8 1/2″) и Михаил Калатозов (“Красная палатка”).
– А что вам еще запомнилось в СССР?
– Ваш великий кинооператор Лёня Калашников. Поначалу я ведь была против того, чтобы работать с ним. Привезла в Москву своего кинооператора и поставила условие: или меня снимает итальянец, или я улетаю в Рим и отказываюсь работать в Москве. Калатозов не упрашивал меня, а просто предложил, чтобы сделали две кинопробы, и я, не зная, кто снимает первый и второй дубль, сама выбрала оператора. Второй вариант был идеально красив, поэтому я не сомневалась: так советские снимать не умеют. И жестоко ошиблась – эти потрясающе кадры снял Калашников. Так мы подружились.
Владимир ВАХРАМОВ.
