С недавних пор я разлюбил независимую прессу. Во всех ее разновидностях: перестроечной, демократической, либеральной и иже с ними. Внешним поводом для этого стал ничтожный эпизод: “Независимая газета” стащила у “Ступеней” статью. Мелочь, с кем не бывает. Не эпопею же бессмертную сперли – так, чепуха, десять страниц текста.
История умыкания вкратце такова. Один из ответственных сотрудников Инкомбанка дал “Ступеням” специальное интервью о деятельности объединения “Предприниматели за новую Россию”, куда входит банк. Текст интервью перемежался комментариями нашего обозревателя, а вступление и послесловие вообще являлись его самостоятельным творчеством. Понятно, что материал был подписан обозревательской фамилией.
Дальше случилось вот что. Сотрудник Инкомбанка показал готовую статью кому-то в “Независимой”, посоветоваться, что ли. В отделе экономики ситуацию поняли своеобразно и развернули в свою пользу: чем напрягаться, записывать беседу, извлекать всякие умные мысли из головы – не проще ли выйдет чужой продукт приватизировать, а буде кто возмутится – прикинуться ваучером и заявить, что так и было. Статью-де принес почтовый голубь, и он же надоумил напечатать ее в “Независимой” под именем другого автора.
И была ночь, и было утро. И вышел номер “Независимой” с краденым, и подумал главный редактор Третьяков, что это хорошо. Каково же было его разочарование, когда открылось, что “Ступени” с интервью вышли 16 июня, а “Независимая” – 17-го, и, как сказано было выше, под чужой и непристойной фамилией. Чуя странность ситуации, мы пытались разобраться в ней с привлечением Третьякова, но лицо его уже сложилось ваучером и было непроницаемо, как тихие воды Нила. В ожидании туманных разбирательств с болеющим завотделом “Независимой” мы дали предварительную информацию в “Постфактум”, за что Третьяков наказал нас гражданским презрением, и общаться с ним ныне придется посредством все того же почтового голубя.
Редакция “Независимой” через пару дней после инцидента проронила реплику, из которой мы поняли, что, во-первых, никакой статьи они у нас не таскали, а во-вторых, когда ее утащили, она уже была мокрая и грязная. И в общем, мы ищем дешевой популярности. Надо понимать, степень дешевизны измеряется подписным тиражом “Независимой” (шесть с половиной тысяч в Москве, по данным Роспечати).
Мы не хотим выглядеть в глазах читателя сутягами. Но даже подай мы в суд на “Независимую”, исход дела окажется неоднозначным: в российском законодательстве нет понятия “плагиат”. Измена Родине есть, а плагиата нету. Это нам подтвердил авторитетный юрист и заместитель председателя Моссовета Юрий Петрович Седых-Бондаренко. Больше того, Моссовет “Независимую газету” породил, но и он призвать свой продукт к порядку не может за отсутствием рычагов давления.
Вот тебе, правовая бабушка, и Юрьев день. За время, утекшее с момента покражи, парламент успел принять Закон о защите авторских прав, на горизонте маячит присоединение к Бернской конвенции в полном объеме обязательств, а гордый носитель либеральной идеологии Третьяков по-олимпийски спокоен за чужую интеллектуальную собственность. Выходит, можно одновременно числиться прорабом на строительстве правового государства, а селиться предпочитать в отдалении от него. В голове – идея, а в кармане – чужая статья.
Впрочем, рассказанная история – всего лишь картинка нравов, присущих демократическим изданиям в обстановке здоровой конкуренции. Нравов, которые полностью определяются борьбой пауков в банке за снисходительно-рассеянное внимание интеллигентской читающей публики. А ряды адептов чтения редеют на треть каждое полугодие, опять же судя по результатам подписки.
В сущности публика, и я как часть ее, голосует рублем против целого газетного направления, столь удачно взлетевшего на волне гласности 1987 года, а теперь худеющего, как сдувшийся воздушный шарик. “Литературная газета”, Библия шестидесятников, – 10 тысяч подписчиков по Москве. “Книжное обозрение”, еще недавно свободная трибуна интеллигенции, – 9 тысяч. Оплачиваемая подписка “Московских новостей” упала в семь раз. О тираже “Независимой” мы уже имели случай говорить. Эти скудные цифры побуждают прогрессивные издания либо безутешно горевать по временам расцвета, либо пускаться во все тяжкие в борьбе за остатки читателя.
Восстановим мысленно победный путь свободной прессы. Сначала перестроечные газеты боролись с кознями партократии за торжество либеральных свобод. Потом дружно оправдывали грандиозные гайдаровские эксперименты с экономикой. Теперь некоторые из них призывают попрать свободы – скажем, упразднить неугодный парламент – ради небезызвестной фигуры сильного государя, по которой прогрессивные авторы успели соскучиться.
Любому видно, что линии жизни населения и грандов гласности разошлись, как в море корабли. Российский обыватель встречает мрачным вздохом очередной взлет цен на хлеб и думает, как бы ему подкормиться огурцами с огородика. В это время свежий номер газеты ведет его на бой за новую Конституцию и устами пародиста Иванова призывает расстрелять парочку гэкачепистов. Обыватель плюется и использует газету по назначению. Чем больше его пытаются втравить в разборки с врагами демократии, чем сильней промывают мозги вымученной политологией, тем больше он злится. Результат выходит обратный ожиданиям: не желая участвовать в войне чуждых ему интересов, читатель уходит в отказ. И вся священная война прогрессистов с коммунистами предстает сражением бесплотных теней, бледной пародией на политический театр.
К тому же у любого читателя есть постоянный набор жизненных интересов – карьера, дом, семья, спорт или им подобных. Демократические издания слишком ангажированы властью – потому, что когда-то они решили служить просвещенной элите, а потом и прикормились возле нее – и, значит, отвыкли писать о наших простых заботах. Политический кризис в Чечне или пространные эссе о театральном авангарде в ежедневной газете – неужели кто-то всерьез рассчитывает, что я или кто-то другой прочтет это в битком набитом трамвае по дороге на службу?
Впрочем, чаще всего вопрос “что говорить, когда нечего говорить” стоит еще жестче. Тогда, чтобы заполнить газетную площадь, на авансцену вступают письма читателей, у которых в связи с сокращением работников умственного труда открылся избыток времени.
Другими словами, демократы заняты вчерашним днем, но это уже никакому подписчику не интересно, даже самому замшелому. А превратить свои газеты в современные европейские образцы они не могут, ибо мэтры не привыкли так быстро бегать и так конкретно копать.
Возьму на себя смелость сделать прогноз: при немалых бюджетных вливаниях (30 миллионов одной только “Литературке” в I квартале) кончина либерально-демократических газет наступит не в результате банкротства их издателей. Она надвинется из-за стремления количества их почитателей к абсолютному нулю. Или к некоторой отличной от нуля величине, что с блеском демонстрирует “Независимая газета”.
Александр ЛЯСКО,
главный редактор газеты “Ступени”
