ПЯТИЛЕТКА ЮРИЯ АЙЗЕНШПИСА

Рубрики: [Музыка]  [Шоу-биз]  

Между этими двумя интервью дистанция в полтора года. В 92-м Юрий Шмильевич “Совершенно секретно” поведал одному из нас о своем уголовном прошлом и всем, что с этим связано.
Сегодня ничего таинственного в биографии Айзеншписа уже, пожалуй, не осталось. Проще перечислить издания, которые не отметились публикациями об этой акуле шоу-бизнеса, чем называть тех, кто зарабатывает себе на бутерброд с “руководящей” зернистой, перемывая косточки Шпису. И все-таки “НВ ”изменил бы себе, если бы не попытался устами своего корреспондента сказать пока не сказанное о Ю.А. Тем паче – повод имеется.

БЫЛОЕ.

– Расскажи о своем первом аресте. И о том, как ты начинал пропагандировать “чуждую музыку” в неритмичной стране. Стране, где так утомительно (по Б.Гребенщикову) служить послом рок-н-ролла.

– Это был конец 65-го. Тогда я был занесен в какие-то списки идеологических диверсантов.

– Это предположение?

– Нет. Так оно и было действительно. Круг зрителей и поклонников с каждым разом увеличивался. Мы искали все больше и больше кафе, помещений. Если на первом концерте было 50 человек, то потом мы искали кафе, которое вмещает четыреста. Один раз к нам пожаловали “гости”.

– Но как ты понял, что эти люди – из КГБ? Может, они были из райкома партии?

– Нет, они показывали документы. Когда меня вызывали в горком партии – это был горком партии. А они были с Лубянки.

– Арестовал тебя комитет госбезопасности, а не милиция?

– В первый раз – да. 7 января 1970 года. Арест произошел при следующих обстоятельствах.

Случайно встретил знакомого – Гиви. (Впоследствии он работал в милиции). Гиви предложил мне три тысячи сертификатов серии “Д” по шесть рублей. Ну, у меня было как раз с собой 15 тысяч. Там немного не хватало. Я ему говорю: “Поехали ко мне домой”.

Приехали. Я сразу обратил внимание (поскольку в то время плотно занимался валютными операциями), что у моего подъезда стоит группа серьезных людей в ондатровых шапках. Ясно: работники милиции, ОБХСС или еще что-то такое.

Молча заходим в подъезд. Нас пропустили, сами пошли сзади. Поднимаюсь по лестнице (а я жил на втором этаже) и уже понимаю: попали! Смотрю, действительно: около моей квартиры еще двое стоят. Не знаю почему, но что-то заставило меня подниматься дальше, на третий этаж. Мне говорят: “Молодой человек, вы куда?” “Как куда, – отвечаю, – домой”. И вдруг из-за двери слышится голос моей сестры (ей было лет двенадцать). Она говорит: “Юра, звонят, стучат, я боюсь”. Я вынужден был остановиться, потому что меня сестра признала. Она сразу дверь открыла. Меня втолкнули и Гиви тоже. Ну тут уже сразу грубость пошла. Нас обыскали и зачитали санкцию на проведение обыска и арест.

Ну и, короче говоря, меня вечером арестовывают. Потом везут на Петровку.

Приходит следователь, представляется: майор КГБ. Его стиль допроса был другой, чем у работников милиции. Те отличаются грубостью, напористостью, а этот сразу: “Больше расскажешь, меньше получишь”. Я – в отказе. Ничего не понимаю. Вот так меня перевезли в следственный изолятор КГБ, в Лефортово. До этого я в Бутырке сидел. В 252-й камере. (Потом в последний раз я тоже в этой камере сидел).

Потом следствие, суд. Меня осудили, дали десять лет.

– А с кем сидел?

– Валютчиков обычно не сажают с валютчиками. Сперва я сидел с диверсантом каким-то: он на шахте диверсию совершил. Но с ним пребывание в камере меня угнетало: больной человек.

Следующим “пассажиром” в моем “купе” стал курсант военного училища. Его за участие в военной организации “Солдаты свободы” привлекли, могли дать 15 лет.

…Государство сейчас радо – я приношу ему прибыль. Меня ведь судили не столько за валюту, сколько за рок-движение вообще. Предъявлять счет государству бессмысленно. Лежит у меня бумажка с официальными извинениями, и с меня достаточно.

Я вовсе не считал и не считаю себя явлением, а просто неплохой профессионал. Ведь сейчас то же самое государство хлопает меня по плечу и говорит: “Давай, давай, Юра, молодец!” Кстати, хлопает оно, а на душе тревожно – статья та не отменена до сих пор, и завтра я не сумею доказать, что доллары заработал, а не купил. И – вперед снова по Владимирке.

НАСТОЯЩЕЕ

– На вашей визитной карточке написано: ”Ген. директор продюсерского центра “АЮ”. Неужели фамилии без всяких регалий по-прежнему недостаточно?

– Вероятно, действительно сегодня мое имя само по себе неплохая аттестация. Хотя в свой адрес так говорить и нескромно, но правда есть правда.

– Кроме вас, пожалуй, только Марк Рудинштейн, отсидев несколько лет за решеткой, смог так же быстро пробиться наверх в светской тусовке. Айзеншпис, Рудинштейн… Вы никакой закономерности не усматриваете?

– Я не большой любитель распространяться на тему своей национальной принадлежности… Впрочем, и из этого я не делаю какого-то секрета.

У меня есть основания считать себя достойным сыном своего народа. Я вырос в еврейской семье. В советской. Я учился в школе. В советской. Закончил институт. Советский. Понимаете, я советский еврей. Это особая нация.

Меня постоянно окружали русские. И никогда я не испытывал по отношению к себе антисемитизма. Скажем, мне довелось работать в “закрытом” институте, изучающем космическую проблематику, иметь сверхсекретные допуски. КГБ прощупал несколько поколений моих предков. И даже то, что отец родился в Польше, не помешало моему трудоустройству.

– Словом, желание превратиться из Айзеншписа в какого-нибудь Юрьева или Иванова не возникало?

– Мне очень нравится моя фамилия. Хотя поначалу я комплексовал, когда предстояло прийти в новый класс или трудовой коллектив. Слово “Айзеншпис” с первой попытки не то что выговорить, прочитать правильно не могли. Ничего, теперь научились.

– В детстве у вас была какая-нибудь кличка?

– Клички не приживались, просто порой меня называли сокращенно Шписом. Кстати, это слово переводится на русский как “конец”. А полностью моя фамилия звучит буквально так: железный конец.

Как-то музыкальный критик Артемий Троицкий спросил у своей бабушки, понимающей по-еврейски, что означает слово “айзеншпис”, чем поверг старушку в смятение.

– Вы вполне соответствуете своему имени?

– Полагаю, да.

– И многие испытали силу этого конца на себе?

– Многие.

– Я имею в виду девушек.

– И я их же. Только давайте не будем вдаваться в подробности, а то жена еще услышит…

– Ну а о железе характера Шписа поговорить можно?

– Я по натуре трудоголик, поэтому бездельников терпеть не могу. Спуска не даю. Ни себе, ни другим. Расслабляться нельзя. Съедят.

Свою жизнь я могу сравнить с бегом с препятствиями. Гладкого шоссе у меня никогда не было, а преграды я, кажется, научился преодолевать достаточно профессионально.

– Монстр, акула… Эти эпитеты вам льстят?

– Всегда приятно, когда твой труд находит общественную оценку. Пусть даже и с такими определениями.

Хотя, с другой стороны, есть признания и другого рода. Например, я обладатель двух премий “Овация” в номинации “Лучший продюсер года”, лауреат премии “Профи”, присуждаемой по опросу людей, работающих в шоу-бизнесе, – критиков, журналистов, музыкантов, исполнителей.

Что же до акулы, то не очень я и кровожадный. Во всяком случае, никого пока не слопал.

– Ну а нос вам сломали не в схватках с другими хищниками шоу-бизнеса?

– До физических разборок я никогда не опускался. Даже в местах лишения свободы. К слову, в тюрьме я испытал поболее, чем писатель Солженицын. Александр Исаевич сидел в среде себе подобных, я же находился не в тепличных условиях, а в самом обыкновенном лагере, носившем весьма красноречивое название “Мясорубка”. Насмотрелся там всякого, беспредел администрации намного превышал те нарушения, которые позволяли себе зеки. Тем не менее я обходился без “праздников” – без синяков и ссадин.

А кривой нос память о детстве. В шестилетнем возрасте мой приятель ни с того, ни с сего двинул ногой. Теперь ношу отметку о детской шалости на лице.

– Вы тогда ответили ударом на удар?

– Не помню, но драка ведь не единственный способ поставить обидчика на место. Если бы на все подножки, которые мне делают из зависти и вредности, я отвечал ударами, то мне пришлось бы превратиться в Сталлоне и сутками махать кулаками.

– А разборка с небезызвестной поэтессой Маргаритой Пушкиной? Здесь-то вы сдерживаться не стали.

– Признаться, я уже пожалел об этом. Не стоило ввязываться. Это ведь когда-то Пушкина была небезызвестная, а теперь она оказалась не у дел. С помощью же этого скандала Рите удалось развернуть шумиху вокруг своего имени.

Мне же нужно было сразу объяснить Пушкиной, чем для нее все может закончиться. Когда пошли публикации с наездами на молодых и маститых музыкантов, подписанные то Айроном Мейденовским, то сиротой Фенечкой Обломовой, я позвонил Рите и спросил: “Твоя работа?” Она сначала отказывалась, а потом призналась и клятвенно пообещала впредь подобных статеек не писать. На деле же Пушкина пожаловалась на меня, заявив, что я чуть ли не убить ее собираюсь. Так и разгорелся этот скандал.

– “Янг Ганз” вы называете проектом своей жизни. Слышать сегодня это несколько странно, если помнить, что в вашем активе “Кино” Виктора Цоя.

– Да, на настоящий момент ничего серьезнее “Янг Ганз” для меня нет. И это закономерно. Только так и должен работать настоящий продюсер. Я поставил задачу раскрыть творческий потенциал этих талантливых ребят, и я это сделаю. Считаю, эта группа уже добилась определенной популярности благодаря моему влиянию…

–… и вливанию.

– И вливанию.

– Много влили?

– Знаете, я такую бухгалтерию не веду. Тут экономить нельзя. Как только появляются деньги от постороннего бизнеса, я моментально вбрасываю их в топку под названием “Янг Ганз”. И это не проходит бесследно. Вы, например, не обратили внимание, когда шли к моему дому,что все стены и заборы в округе исписаны двумя словами – “Янг Ганз”? Фанаты! Это верный симптом известности.

Или еще пример. На днях на дискотеке “Джамп” один крутой мужик в легком подпитии еще до выступления отстегнул моим ребятам по двести долларов на нос плюс по столько же выдал девчонкам, которых музыканты прихватили с собой. Во время выступления группы этот поклонник “Янг Ганз” выкинул на сцену миллион рублей. Это что-нибудь да значит, как полагаете?

Народная любовь всесильна.

– А этот крутой, часом, не ваш знакомец?

– За кого вы меня принимаете? Я такими дешевыми трюками не занимаюсь. Я этого человека впервые видел.

– И все же порой вы сознательно даете повод посудачить? Скажем, ваш знаменитый пиджак “Пожар в джунглях”, купленный за семьсот долларов. Приятно эпатировать публику?

– Вы говорите: семьсот, а одна газета вообще о пяти тысячах “зеленых” написала. На самом деле в Канны я приехал отдыхать, конечно, ходил по магазинам и покупал то, что мне нравилось. Взял два пиджака, очки, рубахи, галстук, короче, прикид. Немножко экипировался. Конечно, я не долларовый супермиллионер, но мне на жизнь хватает.

– Выходя на улицу из дома, сколько вы берете денег на непредвиденные расходы?

– По-разному. Иногда у меня в кармане бывает, увы, всего 50 тысяч рублей.

– Какая сумма для вас не деньги?

– Со ста тысячами чувствую себя достаточно неуверенно. Сейчас ведь штрафы ГАИ высокие, рестораны дорогие.

– А “Вольво” у вас действительно угнали?

– К сожалению. Причем сделали это, видимо, по пьянке, поскольку угонщики вскоре попали на моей машине в аварию и авто сгорело.

– Восстанавливать вы не стали?

– Зачем? Мне друзья новую подарили. “Понтиак Боневил” модели 1992 года. Лучшая машина прошлого сезона.

– Это презент к грядущему на днях дню рождения?

– Просто людям захотелось сделать мне приятное. А подарки… Они ведь не ценой определяются. И простая открытка может доставить массу удовольствия.

ДУМЫ

– Пять лет назад, выйдя на волю после долгой отсидки, вы начинали практически с нуля?

– Да, у меня ничего не было. Ни квартиры, ни капитала. Я был пустой, как барабан.

– Если вы без раскрутки такой вес набрали, что же за следующую пятилетку успеете?

– Зачем загадывать? Есть планы. Железный конец не заржавел.

Андрей ВАНДЕНКО,

Евгений Ю. ДОДОЛЕВ.


Евгений Ю. Додолев

Владелец & издатель.

Оставьте комментарий

Также в этом номере:

ВОЕННО-ПОЛОВОЙ РОМАН
Закир – сын Иосифа
ВОЛЯ МАЛЕНКОВА: “ХРУЩЕВ, КАКИМ Я ЕГО ПОМНЮ”
ЕВГЕНИЙ ПЕТРОСЯН. Любимая женщина
Страна детей
ЛАРИСА УДОВИЧЕНКО. Любимый мужчина


««« »»»