Если говорить о музыке во французском кино последних десятилетий ушедшего века, то прежде всего необходимо говорить о творчестве таких композиторов, как Жорж Гарваренц (“Гром небесный”, “Тегеран-43”), Мишель Легран (“Шербурские зонтики”, “Барышни из Рошфора”), Мишель Мане (серии картин об Анжелике) и Френсис ЛЕЙ (все фильмы Клода Лелуша, включая “Мужчину и женщину”, и, конечно же, фильм А.Хиллера “История любви”, принесший Лею премию “Оскар” за лучшую музыку).
По масштабу популярности, плодовитости и мастерству Френсиса Лея можно сравнить только с Леграном. Они – ровесники, и даты их рождений отделяют какие-то недели. Оба перешагнули 75-летний рубеж. Но на этом схожесть их биографий исчерпывается. Если Легран закончил Парижскую консерваторию по классу композиции, то Лей специального образования не получил.
Универститетами Френсиса стала работа с гениальной певицей Эдит Пиаф. Застенчивого, но чрезвычайно обаятельного и талантливого молодого мсье представили великой Пиаф, назвав его будущим гением. Внимательно осмотрев очередной молодой талант, эдит лишь процедила:
– Посмотрим на что ты годен. Работать будешь круглые сутки. Выдержишь – я поверю в тебя как в композитора…
И Френсис работал, как проклятый. Он не столько сочинял новые песни для Пиаф, сколько занимался аранжировкой уже существующих шедевров “парижского воробышка”. Надо сказать, что за три года работы у Эдит Лей стал свидетелем рождения последних шедевров певицы – ее сольных программ – “Олимпия-61, 62, 63”. Увы, Эдит Пиаф ушла в мир теней в хмурый октябрьский полдень 1963 года. Но Френсис Лей получил от великой певицы такой заряд энергии, что уже смело мог идти по этой скользкой и опасной дороге шоу-бизнеса, одерживая одну победу за другой.
К счастью, он встретил режиссера Клода Лелуша. Вместе Френсис и Клод создадут ряд киношедевров, которые введут их в ранг небожителей. Вот только немногие их совместные картины, увенчанные высшими кинонаградами в Каннах, Венеции и Западном Берлине: “Мужчина и женщина” (“Золотая пальмовая ветвь”), “Жить, чтобы жить” ( “Золотой медведь” в Берлине), “Хулиган” (“Золотой лев Святого Марка”).
В лице Мишеля Леграна он всегда видел достойного конкурента. Мишель был более академичен: сказалось консерваторское образование. Зато Лей был более чувствителен и сексуален. Его музыка рождала желание. Отнюдь не каждый композитор был способен на такое. Лишь однажды Френсис Лей сядет за один рояль с Леграном, чтобы создать музыку к фильму “Одни и другие”. Это была удивительно чувственная фантазия на тему любви. Увы, больше их пути не пересекутся.
Как это ни парадоксально, но Легран будет больше популярен в СССР, чем Лей. Мишель будет экспериментировать в дуэтных программах с Людмилой Сенчиной и Тамарой Гвердцители. Френсис не найдет на советской сцене близких по духу исполнительниц, какими были для него Эдит Пиаф, Мирей Матье и Далида. Он вообще будет больше заниматься экранной музыкой, а песня отойдет на второй план.
Впервые приехав в СССР в 1966 году вместе с Мирей Матье, потом он изредка наведывался в Москву. И это были не столько творческие визиты, сколько прилеты по оказии: юбилей друзей (к примеру, Майи Плисецкой), вечера памяти (А.Тарковского) или просто посиделки в Подмосковье на дачах у известных русских друзей. Таких, как Никита Михалков или Родион Щедрин. Если удавалось “выловить” Френсиса во время этих московских “налетов”, всегда можно было неформально пообщаться с живым классиком. Тем более, что звездностью он не страдал и всегда охотно шел на общение.
– Что значит в твоей судьбе Эдит Пиаф? – как-то спросил я его.
– Эдит настолько гениальна, что любое общение с ней уже дает пропуск в сообщество небожителей.
– Извини, но хочу задать чисто мужицкий вопрос. Великие дамы от искусства, в частности Пиаф, молодых, пусть и талантливых парней, использовали по прямому назначению – тащили в койку? Ты избежал этого?
– Я был бы дураком, если бы отказался от такой возможности. Ведь вопрос не о кличестве дам, с которыми ты приятно провел время в постели. Здесь – элемент приобщения к великому. Мои воспоминания о мгновениях, проведенных с Пиаф, окрашены не сексуальной, а возвышенной акварелью. Понятна ли тебе моя французская мысль?
– Если ты думаешь, что русские мужики – это жлобы, то вы – французы – даже и не мужики.
– Давай поговорим о чем-нибудь нейтральном.
– Хорошо. Скажи несколько слов о нашей эстраде.
– Прости, буду несколько резок. Эстрады, песенной, в России нет. У вас засилье бездарностей и колоссальная клановость. Такого нет ни в одной европейской стране. Я имел несчастье видеть несколько музыкальных проектов. Это чудовищно! На телеэкране одни и те же лица. Неужели в огромной стране, подарившей миру великое кино, театр, музыку, балет, не нашлось чего-то более достойного, чем ваши эстрадные телешоу.
– Ты хочешь сказать, что американская публика более искушена и вкусы ее изысканнее русских?
– Не надо сравнивать культуру молодого недоразвитого государства и европейских стран, носителей величайшей культуры. Я горжусь, что написал музыку к фильму “Мужчина и женщина”. Но Американская киноакадемия так и не отметила эту работу. Но когда я музыкально проиллюстрировал очень средний фильм “История любви”, я сразу же получил “Оскар”. А ведь картина-то так себе, да и актеры Район О’Нил и Али Макгроу – совсем посредственные исполнители. Это не Жерар Филип или Жан Габен. Я уже не говорю об Анне Маньяни или Мишель Морган. Вот ведь и “Шербурские зонтики” не получили “Оскар”, а премия досталась менее удачной музыке Леграна.
– Какой тогда выход?
– Да не надо смотреть на Штаты как на идеал. Много амбиций, денег и никакой привлекательности.
– Но ведь не секрет, что европейцы, во всяком случае киношники, смотрят на Голливуд, затаив дыхание.
– Да и пусть смотрят.
– И все-таки, мсье, мне нравится ваша мелодия к фильму “История любви”. Она проста. И в этом, я уверен, ее главная привлекательность. А сколько вариантов песни записано во всем мире. Только на русском языке их более десяти.
– Мне более близка песня из репертуара Мирей Матье. Она остается очень одиноким человеком при всей огромной популярности у зрителей. Возможно, эта нотка одиночества делает “Историю любви” в ее исполнении такой трагической. И согласись, чаще всего история любви – это история трагического одиночества. Во всяком случае, когда я писал эту мелодию, был до промозглости одинок…
Владимир ВАХРАМОВ.
