Письмо Владимиру Бондаренко
Володя!
Извини за фамильярное обращение, но, чего скрывать, ведь мы давно знаем друг друга, а в подведомственной тебе газете “День” ты так и пишешь: Андрюша Яхонтов. Вот и я решил не величать тебя по имени-отчеству, иначе это и впрямь будет означать, что я поверил, будто обращаешься ты к нам, минкиным, новоженовым, гусевым, яхонтовым, от имени всего русского народа. Выражением уважения к русскому народу, на мой взгляд, было бы правильное владение русским языком, но у тебя, Володя, видимо, другое мнение, поэтому в твоей публикации “Россия за решеткой” встретишь не только стилистические провалы, но и грамматические ошибки. Ты бы, что ли, корректуру в свою газетку подобрал поопытней, чтоб помогала нормально изъясняться.
Я обращаюсь к тебе не от имени народа и даже не по поручению редакции “МК”, а как частное лицо. Потому и подробности, которых коснусь, будут носить сугубо личный характер. Вспоминаю, как ты впервые появился в “Литературной газете” – в зимней телогреечке, не шибко грамотный и в русском устном. С тобой никто не хотел возиться: только Ляля Полухина по доброте душевной да я – из своих всегдашних убеждений, что нельзя встречать человека по одежке и вообще надо всячески помогать тем, кто из провинции и в Москве чувствует себя неуютно. Это уж потом ты нашел единомышленников: Светлану Селиванову, Владимира Куницына – вы сидели в редакционном буфете точно как в фашистском пивбаре из фильма “Кабаре” – борцы за русскую идею. Первые твои публикации в “ЛГ” давались мне с большим трудом. Мы садились с тобой рядом, и я, пытаясь продраться сквозь твои писания, боясь тебя обидеть, спрашивал: “Что означает эта твоя фраза? Что ты этим хотел сказать?” Ты объяснял. “Так и запишем”, – говорил я и на чистом листке бумаги записывал предложение. И Ляля Полухина с тобой работала так же. А потом еще правили Подзорова и Чапчахов.
Из таких вот совместных потуг и состояло твое творчество.
Потом ты устроился на работу в “Литературную Россию”, и с тобой возилась Дора Самойловна Дычко. А потом в журнале “Октябрь” Анатолий Ананьев, главный редактор, долго расспрашивал меня о тебе. Простить себе не могу той характеристики, которую я тебе дал. Потому что вскорости же ты Ананьева обманул – элементарно, по-жлобски: сказал, что едешь в командировку, получил командировочные, а сам остался дома. А ведь ехать ты должен был в провинцию, чтобы доставить в редакцию рукописи писателей из глубинки, за которых так ратовал и ратуешь. Наплевал. На будущих соратников – российских мастеров слова. Когда обман (случайно) вскрылся, Ананьев повел себя благородно, не выгнал тебя без выходного пособия, дал время подыскать место. Тут ты и переметнулся в стан его врагов. Собственно, ты всегда душой и телом примыкал к черносотенцам, но пока тебе было выгодно, это скрывал. Приспосабливаться, надо отдать тебе должное, ты умел (и сохраняешь это умение) отлично. Какими же ушатами грязи ты поливал Ананьева чуть погодя, став инициатором его изгнания из журнала! Благородства тебе не хватило, ты не смог простить, что он уличил тебя в обмане.
Наши с тобой отношения развивались юмористически. Почему-то люди большей частью поворачиваются ко мне своей смешной стороной. В “Октябре” по твоему разделу критики должна была пройти рецензия на мою книгу. Эту рецензию написал опальный, изгнанный из “Нового мира” заместитель Твардовского Алексей Иванович Кондратович. Ты долго прятал рецензию, а потом напечатал, искорежив и сократив, выбросив целые абзацы и не поставив об этом в известность Кондратовича. Старый уважаемый человек недоумевал: “Разве так можно?” Можно, можно, ты себе позволял многое. Став адъютантом Юрия Бондарева. Его шутом. (Ты и теперь им остаешься).
В книжной лавке писателей, пугая всех своим обычным громким хохотом, ты пристал ко мне, прося, чтобы я подарил тебе свою книгу. Я не хотел. Ты настаивал, говорил что-то о нашем поколении. Я развесил уши. Дал тебе экземпляр. Чтобы вскоре увидеть твой издевательский отзыв на эту мою книгу в “Литучебе”, которая, обучая писать других, печатала только тех, которые сами не умели. Нет, меня не отзыв огорчил, а моя собственная доверчивость. И твое бесстыдство. Потратился бы уж на книжку, если решил ее раздолбать. Но твоя мелочность проявилась даже в этом.
Зачем я пишу обо всех этих пустяках, зачем вспоминаю? Только лишь для того, чтобы ответить на вопрос, который меня давно занимает: может ли такой человек, как ты, быть идеологом, политическим трибуном, вождем, на роль которого ты претендуешь? Когда приезжаешь на судебные заседания по поводу налета “Памяти” на “МК”, толпа в черных одеждах перед входом, понятно кому сочувствующая, встречает тебя овациями. Тебе это приятно. Ты этого всегда хотел. К этому стремился. Еще одно усилие – и станешь не заместителем главного, а главным в газете “День”. Проханов тебе последнее время проигрывает: не так активен, не так злобен, да и поумней будет. Статья о суде между “Памятью” и “МК”, как и все, последнее время написанное тобой (а если изложено складно и грамотно, с уверенностью можно сказать, что не тобой, но твоим именем увенчанное), бесчестна, с шулерским передергиванием и подмигиванием. И насчет того, что за решеткой в клетке вместе с Детковым вся Россия и что судят вместе с ним всех русских. Ты ведь знаешь, что не вся и не всех. И про то, что никакой Детков не театральный режиссер, не можешь не знать. Но настаиваешь – для пущей эффектности. И своими ушами ты слышишь: все сотрудники “МК” просили суд, чтобы Деткова из клетки выпустили, но читателю своему ты об этом не сообщаешь, иначе как тогда это будет согласовываться с образом вампиров, которыми ты нас рисуешь?
Хотя, размышляя о тебе как о деятеле театра, бывшем завлите Малого театра, который именно при тебе и начал хиреть из-за подбора репертуара, и бывшем завлите театра Дорониной, который именно при тебе расцвел, поскольку ты там был самым крупным специалистом в драматургии, все же начинаю колебаться: может, Детков и правда режиссер? Но пьесу для постановки подобрал ему и его сообщникам именно ты?
Не скромничай. Выйди из своей суфлерской будки. Покажись во всей красе. Может, сорвешь дополнительные жидкие аплодисменты. И получишь следующую должность в вашей военной иерархии.
Понятно, что мое мнение о твоей персоне тебя вряд ли интересует. Но я все же его сообщу: пиши и печатайся чаще и больше, шире рекламируй свои бесчестность и бездарность.
Андрей ЯХОНТОВ.
