В предыдущей колонке я завел разговор о грустной тенденции: речь наша грубеет на глазах. Вернее, на ушах. И, подобно лапше, создает у многих ощущение дискомфорта.
Вот оттого-то и письма мне пишутся все больше сердитые.
Такие дела.
“Необходимо твердо помнить, что законы развития языка существуют независимо от воли людей, являясь отражением объективных процессов. Языковая норма не извечная, неподвижная, застывшая категория. Это совокупность наиболее пригодных для обслуживания общества средств языка, складывающаяся как результат отбора языковых элементов”.
К мнению известного всем С.И.Ожегова можно добавить и утверждение академика А.А.Шахматова о том, что нормы как таковой не существует:
“Странно было бы вообще, если бы ученое учреждение вместо того, чтобы показать, как говорят, решалось указывать, как надо говорить”.
Абсолютно очевидно, что упрекать в чем-либо носителя языка нелепо. По сути на то он и носитель, чтобы творчески использовать свою, данную Богом, способность посредством звуковой волны выражать мысль.
Единственной целью должно быть овладение культурой речи. Которая, по мнению Ожегова, заключается “в умении найти точное средство для выражения своей мысли, наиболее доходчивое (т.е. наиболее выразительное) и наиболее уместное (т.е. самое подходящее для данного случая и, следовательно, стилистически оправданное)”.
Но ведь ясно: легче всего быть понятым, если назвать вещи своими именами. А что касается уместности употребления того или иного выражения, тут уж судить может каждый по-своему. В зависимости от владения неуловимым понятием “стиль”. Но то, что по мнению одного является стильным, в понимании другого вполне может быть безвкусным. “De gustibus et coloribus non disputandum”.
Таким образом, сегодняшний день, помимо продовольственно-денежной проблемы, ставит перед населением нашей (как амеба, изменяющей свои очертания) родины еще одну. Как относиться к совершенно очевидному огрублению повседневной речи?
Литературная речь формировалась раньше под влиянием газетного языка, художественной литературы и лексики ведущих театров. В XX веке к этой обойме добавились: кино, радио и телевидение. Эфирное вещание, в частности, дало возможность услышать “вживую” речь того или иного представителя социума (политика, режиссера, писателя), которую в газете почти всегда стандартно редактировали. Звуковое кино, напротив, позволило отойти от реальности не только фоном развития сюжета самой истории, которая может быть абсолютно не достоверной, характерами, которые могут быть совершенно не убедительными, но и – речью героев. Советское кино всегда потрясало рафинированной культурной речью, коей блистали рабоче-крестьянские персонажи. Ведь каждый из нас прекрасно знает, что именно скажет слесарь Иванов, если сварщик Петров случайно накапает ему раскаленным оловом на темечко.
Словом, литература, театр, средства массовой информации в какой-то степени влияют на языковую норму. Но, так как являются продуктом деятельности людей, одновременно и отражают ее. “Нормами литературного языка новая интеллигенция овладевала не пассивно, а активно, привнося в них народные языковые навыки и создавая новые способы выражения для обозначения новых жизненных явлений”. Это утверждение Ожегова актуально и теперь.
Газеты ныне дают возможность насладиться неадаптированной речью того же Александра Невзорова (см., например, “МК” от 19 сентября прошлого года) или других.
Соленые выражения типа “говно”, матерные (“блядь” и “мудак”), а также уголовная феня (“халява”, “хавать”, “наехать”, “облом”, “залечить”) и армейский жаргон (“беспредел”, …) со всех сторон победно наступают на литературную норму. Можно по этому поводу опечалиться. Но…
Но это факт. Который ныне живущие могут лишь констатировать. А бороться с ним бессмысленно. Можно лишь попытаться объяснить это сменой обстоятельств жизни.
Обстоятельства влияют на поведение и речь. “С волками жить – по-волчьи выть”, – гласит народная мудрость. Этого требует заложенное в каждом из нас неуловимое чувство стиля.
Любой знает по себе, как меняется речь в зависимости от обстоятельств. С начальником говоришь на одном языке, с любимой девушкой – на другом, с собутыльником – на третьем. И т.д. Несоответствие между речью и ситуацией “оскорбляет чувство изящного”.
К сожалению, тонкие литературные обороты в нашей жизни так же неуместны, как вечернее платье в тюремной камере.
Забавный образец игры в слова являет собой профессор Руслан Хасбулатов. Этот уж точно знает, где “ребята”, где “червяки”, а где и прогнуться надо, поулыбаться и спинку поломать.
Если сегодня наш быт напоминает не то казарму, не то лагерь (т.е. ситуацию, когда обстоятельства сильнее нас), то и речь будет соответственной.
Многие, чтобы выжить, вынуждены все больше и больше отказывать себе в соблюдении норм порядочности. Равнодушно шагать по трупам – вот чему обстоятельства нас упорно учат. Иначе не выбьешься в боровые.
Если верить Томасу Манну, справедливости по крайней мере две: та, которая дает всем поровну, и та, которая дает каждому по заслугам. Но наша социальная организация не подчиняется ни той, ни другой. У нас свой закон: кто сильный, тот и прав. Как в зоне.
Поэтому усилия, допустим, неутомимого Политковского бесполезней стреляных гильз: воровать будут, невзирая на ТВ-разоблачения “Политбюро”, остающегося последним “взглядовским” бастионом.
Языковая тенденция указывает на бравую, как воинский марш, смену менталитета. Вызванную свинцовым ужесточением условий нелегкой нашей жизни.
Если бы слово “беспредел” не оказалось тем самым (см. Ожегова) “точным”, “доходчивым” и “уместным” названием нашей ужасной повседневности, оно бы так и осталось в казарме и тюрьме, а не проникло бы на страницы газет.
А оттуда – в языковую норму.
(Продолжение следует.)
