Его люди сегодня – практически во всех крупных газетах России и во многих изданиях бывших республик, возглавляют многочисленные теле- и радиопрограммы, преподают в вузах, работают в издательствах, состоят в писателях, режиссерах, в диссидентах и кагэбэшниках… Они занимают различные посты, заслужили высокие звания, создали себе имена… Но все начиналось с того, что они прошли его школу. Ту самую, которую он возглавлял и десять, и двадцать лет назад. И продолжает возглавлять сегодня – декан факультета журналистики МГУ Ясен ЗАСУРСКИЙ.
“Я НЕ БЫЛ ПАРТИЙНЫМ ВОЛКОМ”
– Ясен Николаевич, вы стали деканом журфака в 35 лет. Как вам удалось возглавить кузницу идеологических кадров? Чем вы заслужили доверие партии?
– Я не хотел заниматься административной работой, но в 1956 году нашему тогдашнему декану Евгению Худякову понадобился новый заместитель. Он предложил мне, хотя было мне тогда всего 26 лет. Худяков, к сожалению, много болел, и мне часто приходилось его заменять. Перед уходом на пенсию он рекомендовал меня на должность декана. В этот момент сложилась такая ситуация: факультет меня поддерживал, а другие организации, такие, как партком, ректорат, ЦК, были против. Там считали, что я слишком молод и не имею опыта партийной работы. Действительно, мне не приходилось работать ни в ЦК, ни в партийной прессе. Они же настаивали: на партийном факультете деканом должен быть партийный волк. А я волком не был, тем более – партийным. И еще им казалось, что я слишком либерален для этой работы. Коллектив факультета настаивал на том, чтобы я не снимал свою кандидатуру. Напомню, что это было на излете оттепели, 1964 – 65 годы. И заварился большой скандал.
– Но за вами действительно стояла какая-нибудь партийная или другая влиятельная фигура?
– За мной не было никаких фигур, кроме преподавателей, доцентов и профессоров журфака. Преподаватели ходили в ЦК, в ректорат, в партком и в конце концов добились, чтобы меня оставили кандидатом на эту должность. И избрали меня единогласно. Я стал деканом по воле случая и только благодаря поддержке коллектива. И сейчас, если я остаюсь деканом, то только потому, что меня поддерживает факультет.
– А как оказался на факультете ваш внук?
– Это надо у него спросить. Я не пытался влиять ни на внука, ни на сына. Всегда считал, что у внука хорошие способности для филологии и что он пойдет на филологический факультет. А он решил стать журналистом.
– Вы работаете на факультете почти сорок лет и подготовили тысячи журналистов. В какие годы, на ваш взгляд, престиж профессии журналиста возрастал или падал и с чем это было связано?
– Эта профессия была в фаворе во время оттепели. В какой-то степени престиж ее стремились подорвать после смещения Хрущева. Ведь в окружении Хрущева были журналисты, и среди них – такой талантливый человек, как Алексей Аджубей, бывший главным редактором “Известий”. После 1965 года обвинения в адрес Хрущева связывались с влиянием на него журналистов, и поэтому против журналистики велась, я бы сказал, тихая кампания дискредитации профессии.
Когда произошли события в Чехословакии, где также большую роль приписывали журналистам, это стало поводом для нападок и на систему образования. У нас стали говорить, что не нужно журналистское образование в университетах, потому что в университете готовят крамольников, людей непослушных и ненужных. Была сделана попытка закрыть факультет. Нам под всякими предлогами объявлялись взыскания, но этим дело и ограничилось.
В период застоя журналистика в каком-то смысле была инструментом управления. Если вас покритикуют в газете, это значит, что у вас могут быть большие неприятности независимо от того, справедлива или несправедлива критика. Это была своего рода сигнальная система, и журналистика в большей степени стала элементом административной машины.
В наше время престиж журналистской профессии достаточно высок. Мне кажется, своего пика он достиг в конце 90-го года, в августе 1991-го. Сейчас, думаю, несколько снизился – сказывается спад политической активности.
– Часто говорят: “Пресса – четвертая власть”. Не чувствуете ли вы себя “крестным отцом” четвертой власти? Не кажется ли вам, что вы могли бы обладать пусть не столь явным, но не менее сильным влиянием на средства массовой информации, чем, например, бывший отдел пропаганды ЦК?
– Нет, я “крестным отцом” себя не чувствую, но всегда рад успеху наших выпускников. Ну а четвертая власть – это метафора. Когда-то в XVIII веке Эдмонд Бэрк сказал, находясь в английском парламенте, что там заседают три сословия: духовенство, лорды – представители аристократии и палата общин – представители третьего сословия, но главное – четвертое сословие сидит на галерее прессы. То, как и что они напишут про заседание парламента, часто не менее важно, чем то, что говорится в парламенте. Это было преувеличение, но тем не менее оно отражало возрастающую роль информации. Потом уже после второй мировой войны французский журналист Жак Кайзер издал книгу “Четвертая власть”, где воспроизвел этот термин, и оттуда пошло это понятие. Бесспорно, информация сегодня – это власть, это сила. Не случайно говорят об информационном обществе. В нашей стране печать не стала четвертой властью просто потому, что мы еще далеко не информационное общество. У нас нет закона об информации. Информация медленно циркулирует в нашем обществе, и не только потому, что у нас отстает развитие информационной техники. Нам прежде всего надо развивать нашу политическую культуру. Пока информация не будет быстро, мгновенно распространяться, мы не станем современным государством, а без четвертой власти нет современной демократии.
– Почему вы не баллотировались в народные депутаты? Ведь поддержка прессы скорее всего была бы вам гарантирована.
– Я считаю, что народный депутат должен себя целиком посвятить этой деятельности. Мне предлагали баллотироваться, но я отказался, потому что для этого нужно было бы бросить и литературу, и журналистику, а я не готов к этому.
– По крайней мере вы могли бы выставить свою кандидатуру на пост министра печати.
– Мне больше чем достаточно работы в деканате. Я готов содействовать развитию демократии как журналист, критик, преподаватель.
– Хорошо, у вас нет политических амбиций, но ведь существуют и материальные стимулы. В последнее время зарплата научных сотрудников резко упала. Достаточно ли вам вашей зарплаты декана или у вас есть другие источники дохода?
– У меня других источников дохода нет. Сейчас профессорская зарплата примерно около 8 тысяч рублей. После утверждения новой квалификационной сетки у меня будет 17-й разряд, это 16320 рублей. В доллары лучше не переводить…
– В таком случае почему бы вам не уехать читать лекции в американских университетах? Сколько там, кстати, за это платят?
– Я читаю лекции, но не ради того, чтобы зарабатывать деньги. Хотя и они, конечно, не мешают.
Обычно минимальная плата за одну лекцию около 100 долларов, иногда платят и полторы тысячи. Зарплата же научных работников меняется там в зависимости от престижности и финансового состояния университета – это может быть и 40, и 100 тысяч долларов в год.
– Приходилось ли вам сотрудничать с КГБ? Студенты раньше часто говорили, что на факультете подбирают сотрудников для соответствующих спецслужб. Вы, как декан, не могли об этом не знать. В какой степени вы содействовали этому?
– Да, комитет госбезопасности активно работал в Московском университете. И у нас спрашивали мнение о студентах. Мы, конечно, стремились дать объективные оценки.
– Этим сотрудничество и ограничивалось?
– Конечно, а что же мы могли еще делать? Это главное, что было.
– Кого журфак выпустил больше: сотрудников КГБ или диссидентов?
– Думаю, что и тех, и других было достаточно.
– Часто ли вам звонили влиятельные лица во время вступительных экзаменов или при направлении студентов на стажировку за рубеж с просьбой посодействовать их отпрыскам? Сохранилась ли эта практика при демократах?
– Всегда звонят. Сейчас, правда, меньше. С начала перестройки, особенно в первый год, количество звонков резко сократилось. Кроме того, по-моему, система приема с творческим конкурсом, которую мы разработали, не дает возможности оказывать большое давление. В приемных экзаменах у нас участвует много журналистов. Если мне звонят, я могу сказать: ну что ж, приходите, я вам посоветую, как опубликоваться, как готовиться, но оценки менять не могу.
Были звонки и по поводу зарубежных стажировок, но мы стремимся не поддаваться. Хотя бывает давление со стороны учреждений, которые посылают на стажировку.
Из Верховного Совета, от президента, из правительства после августа мне ни разу не звонили по поводу приема. Но, к сожалению, не все демократы так демократичны, как может показаться.
Тамара БЕЗРУЧКО.
