Это интервью нуждается в предыстории. С Олегом ШЕНИНЫМ я познакомился, кажется, в конце 90-го года. Мой киевский знакомый попросил помочь ему встретиться с Олегом Семеновичем, занимавшим тогда пост секретаря ЦК КПСС. Речь шла о получении довольно крупной денежной суммы (около двух миллионов инвалютных рублей) для проведения долгосрочной благотворительной акции, связанной с жертвами Чернобыля, – дела действительно нужного, стоящего. Валюту уже в ту пору в стране старались экономить со страшной силой, поэтому принятие решения о выделении двух “лимонов” замурыжили где-то в правительственных коридорах.
Моему приятелю подсказали, что в этом деле может подсобить Шенин. Пустив в ход журналистские связи, я добился встречи.
Олег Семенович принял нас в своем кабинете на Старой площади. Внимательно выслушал, попросил минутку подождать, поднял трубку одного из батареи телефонных аппаратов и сказал невидимому собеседнику примерно следующее: “Валя, у меня сидят хорошие ребята из Киева. Надо помочь, дай им деньги”.
Признаюсь, узнав, с кем говорил Шенин, я тихо “поплыл”. Ведь Валей оказался Валентин Павлов – тогдашний премьер-министр Советского Союза. Ничего себе партийное руководство, вот так уровень решения вопросов! Если помните, редакция шестой статьи Конституции уже была изменена…
Необходимую сумму приятелю, конечно, предоставили.
Следующий раз с Шениным я столкнулся полтора года спустя, летом 92-го, когда брал интервью у Тамары Шениной, жены находившегося в “Матросской тишине” обвиняемого по делу ГКЧП. Та беседа была опубликована под названием “О.С. за спиной М.С.” (имелся в виду Михаил Сергеевич Горбачев). Олег Семенович выразил свое неудовольствие из СИЗО: “Не ставьте мое имя рядом с именем этого предателя”.
И вот новая встреча с отпущенным до суда обвиняемым. Новая встреча, новое название.
СОВЕТСКИЙ СУД – САМЫЙ ГУМАННЫЙ СУД
– Как здоровье, Олег Семенович?
– Сейчас самочувствие стало значительно лучше. К судебному процессу рассчитываю быть в полной форме, чтобы провести его на приличном уровне.
– Вы ведь в “Матросской тишине” перенесли три операции?
– Да, врачи даже поговаривали о раке. Из-за этого меня из СИЗО отпустили раньше остальных товарищей. К счастью, диагноз, кажется, не подтверждается.
Но ведь трудности со здоровьем не только у меня – практически у всех обвиняемых по делу ГКЧП.
– Как вы склонны это объяснять?
– Тюрьма сама по себе достаточно серьезное испытание. Свою роль сыграл и тот пресс, под который мы попали. Я имею в виду психологическое давление со стороны следствия, средств массовой информации. Особенно это касалось первых двух-трех месяцев. Когда ежедневно слышишь, что ты убийца, предатель Родины, что тебя казнить мало, от этого, сами понимаете, здоровья не прибавляется.
Хотя, возможно, есть и иные причины, из-за которых мы так резко сдали.
– Вы намекаете на зомби?
– Я слышал об этом. Утверждать окончательно не берусь, однако, с нами действительно творилось что-то непонятное. Ведь все до одного вдруг расхворались, хотя до того работали каждый день по 14-16 часов – и ничего.
– Может, все дело в том, что с кремлевского пайка вы перешли на тюремную пайку?
– Питание, конечно, важно, но не настолько же! На еду все списать не удастся. Взять случай с Крючковым. Владимиру Александровичу однажды закапали что-то в глаз, и он сразу почувствовал резкую боль, стал терять сознание. Не думаю, что это просто оплошность медсестры.
– На себе вы что-то подобное испытали?
– Я старался как можно меньше употреблять тюремных медикаментов. Лекарства мне передавали из дома. Тем не менее и я сполна вкусил тюремных прелестей.
– Если допустить, что вы в самом деле подвергались психологической или психиатрической обработке, то неизбежен вопрос: зачем это делалось?
– Наиболее очевидный ответ: чтобы облегчить задачи следствия. Оно ведь было заранее запрограммировано на определенный результат. По сути, все решали не законы, а желание президентов Союза и России. От прокуратуры лишь требовалось придать этому беспределу более-менее удобоваримый вид, хотя скрыть политические уши не удалось. Генеральный прокурор Степанков то и дело срывался на заявления, о которых сегодня он сожалеет, не может не сожалеть. Вероятно, вы помните его фразу, что обвиняемым уже никогда не подняться, что он арестует нас, даже если суд изменит меру пресечения.
– Книга “Кремлевский заговор” вам знакома?
– Если говорить честно, мне было противно читать это творение, но судьба заставила. То, что Генпрокурор России и его заместитель издали до суда книгу, где, в частности, используются материалы допросов обвиняемых и свидетелей, еще будет оценено должным образом. Этот факт не лезет ни в какие ворота. Пусть не рассчитывают, будто мы станем подобное сносить. Прокуратура сама загнала себя в угол. В первый же день процесса мы намерены заявить о недоверии любому представителю обвинения. Любому! Поскольку все они являются подчиненными Степанкова и обязаны проводить его линию, следовать его версии. Я не знаю, где будут искать прокуроров на процесс, но пусть думают. Мы участвовать в суде, пока в прокуратуре работают Степанков и Лисов, не станем.
Нам процесс нужен. Это другим он не выгоден. В том числе и нынешнему руководству России.
– Расшифруйте, что вы подразумеваете под словами “нам процесс нужен”.
– Мы хотим сказать всю правду. К примеру, взять ту же книгу “Кремлевский заговор”. Там ведь выхвачены только те моменты, которые удобны следствию, обвинению. За кадром остались многие материалы, не лучшим образом характеризующие и бывшего президента, и нынешнего. Есть, о чем поговорить, есть, что рассказать.
– Давайте начнем с Горбачева.
– Понимаете, о каком-то форосском заточении просто смешно вести речи. Да, мы думали о том, что этому человеку предстоит в дальнейшем руководить страной, поэтому сочли возможным на определенном этапе действовать самостоятельно, чтобы его имя осталось незамаранным. Речь-то шла о введении непопулярных мер. Вместо этого Горбачев решил поиграть в самоизоляцию. Он специально ни во что не вмешивался и ничего не предпринимал, ждал, куда кривая вывезет. Мы знали, что собой представляет этот человек, и все же не думали, что он настолько безнравственен.
– Ну а Ельцин? Не могли же вы допустить, что он станет спокойно смотреть, как вы отстраняете его от власти?
– Тут все было ясно и обговорено. От руководства ГКЧП требовалось немедленно вступить в контакт с Ельциным, объясниться по всему комплексу вопросов, изложить позицию комитета, узнать отношение российских лидеров. К сожалению, прямых связей не наладили, личные встречи так и не состоялись, хотя по телефону с Борисом Николаевичем разговоры велись. В том числе и при мне.
– Тогда какие основания у вас утверждать, что и Ельцин повел себя не лучшим образом в августовских событиях?
– Если президент России утром 19 августа знает о том, что в Москву вводятся войска и командующий Воздушно-Десантными Войсками СССР Грачев лично докладывает обо всем Ельцину и спрашивает его совета, как действовать, если техника вокруг Белого дома размещается по схеме, которую рисует вице-президент Руцкой, то как выглядят в этом свете российские руководители? Зачем нужно было призывать людей на спасение Белого дома? Чтобы кровь пролилась?
– Эти факты есть в материалах дела?
– Безусловно. Они подтверждены и Грачевым, и другими свидетелями… Так что не торопитесь нимб Борису Николаевичу рисовать…
Кстати, мне до сих пор непонятно, откуда многие детали взаимоотношений высшего российского руководства и командования – Скокова, Грачева, Лебедя, Ельцина и тэ дэ – стали известны вашей коллеге с телевидения Татьяне Митковой.
– Возможно, Татьяна Ростиславовна получала информацию во время интервью?
– Не думаю. Судя по материалам дела, это далеко не интервью…
СОЮЗ НЕРУШИМЫЙ…
– Вы надеялись сохранить Советский Союз с помощью чрезвычайного положения?
– Видите ли, ЧП предполагалось ввести не на всей территории страны. Наиболее сложная ситуация была в Москве (и то лишь вокруг Белого дома, в остальных местах сохранялось спокойствие), в Ленинграде, может, еще в Свердловске. Там и требовалось провести разъяснительную работу, растолковать, чего же хочет ГКЧП.
– Растолковать с помощью танков?
– Неужели вы думаете, что если бы в наши планы входило подавить сопротивление силой, мы действовали бы так?
Нашей главной задачей было не допустить развала Советского Союза. Ответственность за случившееся несут, в первую очередь, Горбачев и инициаторы Беловежского соглашения.
– Но вы должны признать, что тоже способствовали этому процессу. Возможно, даже не желая того.
– Категорически с вами не согласен. Мы делали все, чтобы сберечь Союз. Но его судьба была решена давным-давно – в Вашингтоне, Бонне, Лондоне и Тель-Авиве. Наши оппоненты, включая экс-президента, действовали по указке из этих центров.
– Олег Семенович, не упрощаете ли вы ситуацию, сводя все к всемирному заговору империалистов?
– Речь не о происках империалистов, а о разделе мира. Никому мощный Советский Союз был не нужен. Как, кстати, не нужна и сильная Россия. Развал Российской Федерации – следующий шаг. Все делается для того, чтобы на планете остался один мировой жандарм, один властелин. Кажется, это называют теперь новым мышлением?
– Если бы 20 августа 91-го года состоялось подписание Союзного договора, мог бы быть плохой, но Союз. 19–го объявили о создании ГКЧП – и что в итоге?
– После 20 августа не могло быть ни хорошего, ни плохого Союза. Тот договор подписали бы от силы пять республик. А остальные? Мы предлагали другой вариант. К сожалению, абсолютное большинство людей сразу не смогло разобраться в наших целях, а объяснить все у нас не было уже времени. Ситуацию очень удачно использовало то абсолютное меньшинство, которое взяло на себя право решать судьбу великой страны. В результате мы имеем то, что имеем.
Если бы нам удалось все же ввести в отдельных местностях чрезвычайное положение, сохранить на какой-то период ГКЧП, думаю, обстановка быстро нормализовалась бы. Во всяком случае, хуже, чем сегодня, не было бы.
Достаточно вспомнить недавнее прошлое, чтобы убедиться: с 85-го года до конца 89-го шел некоторый подъем в экономике. Как бы ни смеялись сегодня над ускорением, но тогда мы все же двигались вперед. С 89-го активизировались наши недруги на Западе, зашевелилась внутренняя оппозиция. СССР вдруг оказался унитарным, тоталитарным государством, которое необходимо разрушить. Вопрос только в том, кому от этого выгода? Для меня ответ ясен. Экс-президент недавно договорился до того, что родную страну обозвал полицейской державой. Это уже, видно, от маразма, по-другому не скажешь.
Позволю себе еще одно замечание: не родился тот человек, который сумел бы свернуть Русь на чужие рельсы. Шли мы своим путем и дальше им идти станем. Нет такого человека, кто сломает Русь. Нет и не будет!
– Олег Семенович, вы на эмоции налегаете, а мне бы факты. Факты же как бы не в вашу пользу. Вы говорите, что всеми фибрами души ратовали за сохранение СССР. Но ведь такие вопросы не решаются с кондачка, за один вечер, под коньячок на секретной кагэбистской явке?
– Вы говорите: под коньячок… Во-первых, собрались взрослые и ответственные люди. Во-вторых, насколько я понимаю, ни один нормальный человек от пары маленьких рюмок не опьянеет… Если уж на то пошло, в Форосе у Горбачева тоже было спиртное, и в самолете, на котором летели Руцкой и Силаев, имелось, что выпить. На Руси так заведено. Вопрос в том, напиваться ли до поросячьего визга или позволить себе чуть-чуть для настроения.
– Вы же понимаете, я говорю не о количестве выпитого, а о том, имел ли ГКЧП конкретный план действий.
– За основу мы предполагали взять антикризисную программу правительства, которая была утверждена Верховным Советом СССР, но, к великому сожалению, не выполнялась. В нашу задачу и входило добиться реализации программы. Поднимите протокол заседания Кабинета министров от 3 августа 91-го года под председательством этого деятеля Горбачева. Разговор шел об обеспечении страны продовольствием и о кредитно-финансовой системе. Горбачев прямо сказал, что необходимо принимать меры вплоть до чрезвычайных. Это мы и намеревались сделать.
– Но в обращении к советскому народу ГКЧП обещал накормить народ. Каким образом?
– В обращении сказано, как надо действовать, чтобы накормить людей. Мы манны небесной не обещали. Зачем? Мы же реалисты, понимали, что сначала необходимо навести порядок, а потом говорить о еде, питье и так далее.
– Вы вынуждаете меня повторяться. Ну а Ельцин, неужели вы хоть на секунду могли подумать, что он позволит оставить себя не удел?
– А что Ельцин – Иисус? Это он сам придумал, что его сместить может только господь бог. Если человек, наделенный такой властью, таким доверием народа, постоянно нарушает Конституцию, что же – смотреть на это? Нет, его надо было привлекать к ответу.
– Я правильно понял: все шло к тому, что вы изолировали бы Ельцина? По крайней мере попытались бы это сделать?
– Мы – это кто? Если бы президент Союза вел себя так, как того требовала его должность, он давно должен был бы поставить вопрос о смещении очень многих руководителей. Вспомните, как выдрыгивалась и выламывалась Прибалтика и все ей сходило с рук. А ведь существовал Закон о порядке выхода из СССР. Кто его выполнял?
– Но коль уж вы взялись за наведение порядка в стране, то почему действовали так бездарно, что через три дня пришлось капитулировать?
– Всему виной наш комплекс порядочности. Когда началась вся эта игра вокруг Белого дома, когда мы почувствовали, что может случиться непоправимое и прольется большая кровь, стало ясно: надо остановиться. Каких бы идиотов и монстров ни пытались сегодня из нас изобразить, но мы никогда не пошли бы на то, чтобы допустить кровопролитие.
– То есть вы хотите сказать, что как бы сознательно принесли себя в жертву?
– Поверьте, скажи кто-нибудь мне: тебя мы расстреляем, но завтра стране будет лучше, я сразу бы согласился.
ПАРТИЯ ЛЕНИНА – СИЛА НАРОДНАЯ…
– О роли КПСС пока не было сказано ни слова, а надо бы. Припоминаете нашу первую встречу и то, как вы легко “порешали вопрос” с Валей-премьером?
– Вы подводите под тот факт политическую базу, усматриваете вмешательство партии в государственные дела, на самом же деле все было намного проще. Все решилось на уровне человеческих отношений, моих личных контактов с Павловым. Я, например, знаю секретарей ЦК, которые с Валентином Сергеевичем никогда не контактировали.
– Олег Семенович, не о том ведь разговор. Вы тогда сделали хорошее дело, но вы же не частную просьбу выполняли, деньги-то были взяты из государственной казны, к которой партия, по идее, никаким боком…
– Не усложняйте. Просто Павлов прислушался к моим аргументам и внял им. Это еще не повод усматривать здесь партийный диктат.
– Продолжим политдиспут. Владимир Ивашко, замещавший Горбачева на посту генсека, рассказывал мне, что считает своей величайшей заслугой то, что не дал собрать 20 августа пленум ЦК и выразить поддержку ГКЧП. Этим, мол, партия в дальнейшем была спасена от запрещения. Вас же Владимир Антонович обвиняет в том, что вы настаивали на более решительных действиях и даже в знак протеста против мягкотелости Политбюро заявили 20 августа о выходе из его состава.
– Дело не только в поддержке ГКЧП. Я требовал, чтобы ЦК занял принципиальную позицию. Боитесь солидаризоваться с комитетом – просто дайте оценку положению в стране, помогите коммунистам определиться. Нет, мнутся! Что я сегодня могу сказать об Ивашко и всей остальной компании? Предатели и трусы. Других слов для них нет. Будь эти люди чуть решительнее, они давно должны были бы снять Горбачева с поста генсека, тогда, глядишь, и ситуация стала бы развиваться по-другому.
Что же касается Горбачева, то в свете его последних заявлений я вообще все чаще задумываюсь, как он взлетел так высоко, с чьей помощью.
– Опять на заокеанские козни намекаете?
– Какие намеки? Я убежден, что это хорошо спланированная и проведенная операция. Уверен, у экс-президента давнишние контакты с тамошними структурами. Все эти встречи один на один, на кораблях и за кораблями – это не случайно. Горбачев продавал нас, страну оптом и в розницу.
Такой факт. Владимир Крючков рассказывал мне о том, как докладывал Горбачеву о связях Александра Яколева с американцами. Информация осталась без внимания. Почему?
Секретарем ЦК меня избрали только летом 90-го года, поэтому времени, чтобы хорошо разобраться в этом человеке, у меня по сути не было. И тем не менее уже в ноябре 90-го на Политбюро я говорил о том, что страна идет к катастрофе, что спасти ее могут только чрезвычайные меры, и предложил Горбачеву вести себя более решительно. На словах экс-президент со мной согласился, но действий не последовало. 2 марта 91-го в “Правде” я писал, что надо определяться с выбором. Конечно, я видел виляния Горбачева, но о том, что кто-то его ведет, старался не думать, очень уж страшной и абсурдной казалась эта мысль. Я представить себе не мог, что человек способен пасть до того, чтобы по чужой указке разваливать родную страну.
– Знаете, вытирать ноги об Горбачева сегодня несложно. Можно сказать, он всадник, выбитый из седла.
– Я и о Ельцине могу то же самое сказать. Разве опубликованная в газете “День” стенограмма его разговора с Бушем не свидетельство того, как российский президент втаптывает свою державу в грязь на радость заокеанским хозяевам? Я вообще считаю, что Горбачев и Ельцин – две стороны одной медали.
– Олег Семенович, но это ведь легче всего: объяснить бездарность собственной политики чьими-то кознями.
– Этих бездарностей они нам и подсовывают. Как это удается, сам не пойму. Знаю одно: если мы сейчас с вами выйдем на улицу и будем у всех прохожих без разбору спрашивать, голосовал ли он за Ельцина в июне 91-го, никто не признается. Однако же кто-то выбрал его президентом, может, мы просто недостойны другого лидера?
Будь моя воля, я вообще добивался бы того, чтобы у нас не было никакого президентского правления, чтобы высшим органом стал Президиум Верховного Совета.
– Я всеми силами старался избежать вопросов о Форосе, но видно, не получится. Все-таки та встреча многое предопределила, и истину знают пятеро – Горбачев и ваша четверка. Вы тогда предлагали Михаилу Сергеевичу лететь с вами в Москву?
– Нет. Мы рассказали ему о положении в стране, сказали, что с введением чрезвычайного положения нельзя дальше тянуть. Он согласился, но настаивал, чтобы решение о ЧП “благословил” Верховный Совет.
– Горбачев действительно поначалу крыл вас нехорошими словами?
– Когда он обнаружил, что связь отключена, занервничал, но потом шел нормальный разговор. Здоровались и прощались за руку…
– А зачем все-таки вы связь отключали?
– Нас из Москвы прилетело вместе с охраной в общей сложности десять человек, а у Горбачева на периметре четыре километра находилось семьсот человек. Надо же было нам о своей безопасности подумать. Но связь-то в кабинете отключили. Остались телефоны в машинах, рации у наружной охраны. У пирса стоял катер…
– И все же, судя по мерам предосторожности, вы допускали негативную реакцию Горбачева?
– Он же человек непредсказуемый.
– А решение о болезни Горбачева принималось уже здесь, в Москве?
– Спасали имидж президента! Мы полагали, что он поймет ситуацию и включится в процесс.
– Вариант с трагическим исходом болезни предусматривался?
– Нет, ни разу это даже не обсуждалось. Так же, как не думали мы физически устранять Ельцина. Поймите, будь у нас такая цель, мы бы ее выполнили. Какие проблемы? Армия, КГБ, все силовые структуры находились на нашей стороне. Мы к другому стремились и прокололись на том, что слишком доверялись словам различных деятелей о любви к Родине… Для них это – тьфу. А для нас…
Андрей ВАНДЕНКО.
