УГРЮМ-РЕКА

Ах, какие лица! Какие лица у моего народа, особенно по утрам, когда он, народ, едет на работу. Лица будто вырезаны из камня, и при этом без помощи тонких инструментов, а все топором, зубилом, кайлом. Каменные эти лица смотрят на тебя пустыми глазами, и взгляд их подобен бездонным колодцам – ни дна тебе, ни покрышки. Вот он, социализм с человеческим лицом – взгляни в зеркало, и ты все увидишь, и ты все поймешь.

Но предвижу я, мой друг, справедливые упреки лучших представителей моего народа – они упрекают меня. Они, эти представители, опять недовольны, они вновь пеняют на зеркало, хоть и неча на него пенять… Вот он, славный пенсионер-броненосец Фрол Лукич, в праведном своем гневе берется за перо и снова пишет в редакцию о своем недовольстве зеркалами. Вот она, мать-рекордистка Лукерья Фроловна, вытерев руки о передник, берет телефонную трубку, и звонит в редакцию, и пеняет. И пеняет она, и пеняет, и пеняет, славная женщина… Потому, мой друг, ни слова больше о живых. В нашей стране о живых либо – хорошо, либо – ничего… Потому и предлагаю поговорить о памятниках. Им, памятникам, все равно. Памятники сраму не имут, по редакциям не пишут, от подписки не отказываются. Вперед, мой друг! И мы им покажем, они у нас потанцуют…

Знаешь, дружище, если внимательно присмотреться, то обязательно заметишь, что скульпторы зачастую просто не любили тех, кого ваяли. Ну, не любили, и все тут. Но жить-то надо, гонорар, знаете, на дороге не валяется… И потому скульпторы свое отношение к тем, кого ваяли, так сказать, вуалировали. Вот, например, стоит на Никитских воротах памятник славному ученому Тимирязеву. Ничего я про Тимирязева не знаю ни хорошего, ни плохого. Но скульптор, видимо, знал. И потому памятник получился с секретом – стоит себе Тимирязев, скрестив руки пониже живота, и стоит, ничего не трогает, если спереди смотреть. А если сбоку и чуть сзади, получается, что не просто так стоит. Будто бы, получается, овладела им некая невеликая нужда, и вот сейчас, сейчас… Но – умолкаю. Останавливаюсь. Может, это мне одному так показалось…

А вот еще. На Моховой, позади старого здания университета, есть такой серый дом. Ну, дом и дом, серый. Но по серому этому дому налеплены фигуры партизанов – не знаю, может, у них там был штаб… И держит один партизан автомат рукой за дуло и свирепо смотрит на прохожих. А вот если опять сбоку посмотреть, то вовсе не автомат он держит, этот каменный партизан.

Уж и не знаю, какие мысли скульптором в этот момент руководили, что виделось ему в тиши мастерской, какие пристрастия им владели, какие комплексы его мучили. Сходи, дружище, посмотри, все поймешь, все увидишь, зачем об этом вообще писать…

Да, бывают дни, когда опустишь руки. В такие дни я был с собой в разлуке. На излуке, у реки… И никого помочь мне не просил. Но такой я был один. Потому что другие деятели литературы, они с одиночеством справлялись бодро и весело, не мудрствуя лукаво. Вот смотри, приятель, в одном из маленьких переулков Арбата, вдали от шума городского, находится дом. Всем хорош дом, не при нынешних строили… А по всему фронтону веселого этого дома налеплены фигуры знаменитых писателей – мы их с тобой, дружище, в школе проходили. Вот тут Достоевский, а вот и Гоголь – да всех не перечислишь, лучше возьми учебник по родной речи – все они здесь, на доме…

Может, они тут жили все вместе, как в советские годы повелось – тогда Союзпис дома строил да дачи и селил там хороших писателей, которые как надо писали?

Нет, дружок, они здесь не жили. Они здесь только бывали. То есть захаживали. Потому как дом этот был тоже вроде общежития, и тоже для служителей муз. Для служительниц. Публичный он был, этот дом. И по вечерам, над ресторанами… Мол, вздохнули шелка, задремали ресницы… В общем, по вечерам, в красном свете фонаря, захаживали сюда писатели. И доходились. Утверждает благодарная народная молва, что тронутые литературой проститутки, пардон, музы, на свои праведно на народной ниве заработанные, наняли скульптора и увековечили столпов литературы. Не веришь? А зря! Потому как писатели на фронтоне вылеплены вместе с музами. А музы, как им и положено, не одеты. И обнимают писателей те музы совсем не платонически…

Впрочем, хватит. Я уже чувствую. Я уже вижу, что и о памятниках в этой стране тоже не стоит. Но о чем же, мой Бог?! Кого петь в этом зареве? Куда вы гребетесь? И советской стороне я – самый яростный попутчик… Туда нельзя. Сюда нельзя. Никуда нельзя, не притворяйтесь рыбой…

Течет река. Течет река и утром, и вечером, и днем. Людская эта река, где каждое лицо – как утес, где неосторожный жест – как водоворот, и вот тебе уже чистят рыло, как пляж, все песочком, песочком, и все за то, что лишних три секунды разглядывал ты утес напротив, в метро, на банкетке, в обеденный перерыв…

Не плыви, дружок, против течения. Горят же бакены, указуя путь, – и гребись, покуда не приплывешь… Не плескай ты брызгами, не руби плавниками тугую свинцовую воду, и будешь хорошим, дуй в дуду, когда капитан прикажет, и светла, и радостна будет твоя вода нашей Угрюм-реки… Может, когда и похвалят, а нет – так уж точно не утопят.

Только зря, гражданин недовольный, рукавичкой вы мне по губам…

Игорь ВОЕВОДИН.


Игорь Воеводин

Писатель, публицист, телеведущий. Служил в армии, учился на факультете журналистики МГУ (Международное отделение). Владеет французским, шведским и болгарским языками. В СМИ как профессиональный журналист работает с 1986 года. Фотограф, автор персональных выставок и публикаций в отечественных и международных глянцевых журналах. Путешественник, обошел и объехал всю Россию. Дважды прошел Северным морским путем. Ведёт авторскую программу «Озорной гуляка» на РСН .

Оставьте комментарий

Также в этом номере:

Я ПРОСТИЛСЯ С ПОЛИТИКОЙ
ЮРИЙ АНТОНОВ. ТВ-парад
МИФ О “РУССКОМ ФАШИЗМЕ”
Фаталист
УЧИТЕСЬ ПРОДАВАТЬ ТАЛАНТ
Валерий ЛЕОНТЬЕВ. Хит-парад
Я И КГБ


««« »»»