Совсем недавно в Большом театре состоялась премьера балета “Русский Гамлет” в постановке Бориса Эйфмана. В партии Екатерины Великой выступила наша давняя знакомая, молодая балерина Анастасия ВОЛОЧКОВА. Мы встретились с Настей, когда она была переполнена впечатлениями от работы с выдающимся хореографом…
– Встреча с Борисом Яковлевичем Эйфманом была самым счастливым этапом в моей творческой жизни. Он подарил мне новую пластику, технику, способ работы над образом. Конечно, все это очень сложно, репетиционный период был насыщен громадными физическими нагрузками. Мы работали с утра до вечера, я даже ездила на репетиции в Санкт-Петербург, чтобы поработать с его ассистентами, в первую очередь с великолепным репетитором Ольгой Калмыковой, которая положила душу на этот балет. Я поражалась выносливости Бориса Яковлевича, который был с нами с утра до поздней ночи. Составы артистов менялись, но он оставался в зале постоянно.
– А что для вас образ Екатерины Великой?
– Играть такую женщину – большая ответственность. Есть немалая разница между исполнением роли феи или сказочной принцессы или исторической личности, о которой многое людям известно. Она была переполнена страстями, и в балете это чувствуется. Многое о своей героине я узнавала из литературы и бесконечных разговоров с балетмейстером, который по-своему посмотрел на известные исторические факты. При Екатерине Великой, что бы о ней ни говорили, держава была могущественной. Она любила Россию, ее культуру. Эта роль дорога мне особенно, потому что я сыграла женщину, которая жила и правила именно в Петербурге, в том городе, где я родилась и выросла. Я с другими ощущениями приезжаю туда, хожу по набережным, по Зимнему. Дрожь по телу пробегает, когда подумаю: здесь ходила эта великая женщина…
– У Эйфмана она показана не с очень-то величественной стороны…
– Да. Абсолютно. За это я уважаю Бориса Яковлевича. Он показывает героев не только со слащавых, положительных сторон, он делает их образы многогранными. Чтобы зритель мог сопереживать и думать, почему это было так, а не иначе. А задача актера – суметь передать то, что задумал хореограф. Я подчас чувствовала свою вину перед Эйфманом, потому что понимала: мне не всегда удается его замысел, что ему хочется большего. Думаю, все это впереди. Возможности человеческого тела неограниченны. Нужна только благожелательная атмосфера вокруг. В Большом театре, увы, этого сегодня для меня нет.
– Почему вокруг вашего имени все время какие-то разговоры недоброжелательные? Якобы не вы должны были танцевать премьеру в первом составе, но только благодаря вашему влиянию…
– Я слышала об этом. Меня даже назвали влиятельной примой Большого театра, что для меня, конечно, лестно. Но абсолютно не соответствует действительности. Если бы люди только знали, что эта “влиятельная прима” танцует два спектакля в год, тогда как невлиятельная – три в месяц, эти представления развеялись бы. Хотелось бы влиять побольше, в основном, своим искусством. А зрители меня всегда прекрасно принимают. Что касается слухов… Желание Бориса Яковлевича было в том, чтобы премьеру танцевал наш состав: я, Марк Перетокин, Константин Иванов. У балетных руководителей театра, наверное, было другое желание. Складывается такое впечатление. Если меня не хотят видеть на сцене в классических постановках, значит, и премьера не для меня. Ведь это престижно – танцевать премьеру. Этим я невольно вошла в историю этого театра. Обидно, ведь руководство запретило даже телесъемку именно в день нашего спектакля.
– Поэтому во всех репортажах фигурировал второй состав?
– Да. Но, слава Богу, эта возня никак не отразилась на качестве. Все солисты были предельно собранны, и спектакль прошел успешно. Меня согревала поддержка артистов кордебалета, замечательных друзей, которых я получила в подарок от этого театра. Это единственное, что делает меня счастливой. Их-то нельзя обмануть. Роль может быть не сделана до конца, но ведь в балете нет предела совершенству. Это живое искусство.
– Как образовался ваш творческий союз с Эйфманом?
– Это была моя давняя мечта, еще с тех пор, когда я работала в Мариинке. Мне всегда хотелось танцевать его хореографию, хотя знала, что Борис Яковлевич работает только со своими актерами. И все же наша встреча произошла, хотя и на сцене Большого, который оказался так негостеприимен ко мне. Наверное, судьба нарочно так распорядилась, чтобы встретиться с этим великим мастером. Никто не знает, как сложится моя дальнейшая жизнь, но я счастлива, что это произошло здесь. В сентябре я была готова уехать в Петербург, потому что первый спектакль в сезоне должен был состояться только через восемь месяцев после моего последнего появления на сцене. И вот в день моего отъезда я случайно встретила в театре Эйфмана. Узнав, что я уезжаю, он сказал, что хотел бы занять меня в главной роли, но руководство театра против. Он по-настоящему стал бороться за меня. К сожалению, складывается впечатление, что руководство балета вообще не хотело бы видеть меня на своей сцене. Ну представьте, первое “Лебединое” в этом сезоне я станцевала лишь в феврале. И все же Борис Яковлевич показал свою независимость от интриг театра, свое превосходство и настоял на моем участии в премьере. Это бесконечно добрый человек, недаром он так любим актерами. Достаточно посмотреть в его глаза, чтобы увидеть это.
– А почему, на ваш взгляд, была такая жесткая оценка спектакля?
– Я уважаю критиков, которые могут аргументировать и доказать свое негативное высказывание о том или другом предмете искусства. А когда пишется просто грязь… Что тут скажешь, если в газете сравнивают царский трон с гинекологическим креслом? Можно только сожалеть о патологии ума критика, о порнографичности его взгляда на спектакль и вообще на балет. Балет должен быть сексуальным искусством, и в этом есть своя красота. Все, что красиво, не может быть пошлым. Убеждена, что люди, способные воспринимать эстетику и красоту эйфмановских спектаклей, счастливые. Я за справедливых критиков, которые могут как-то философски посмотреть на спектакль. Но когда человека захлестывает злость? Думаю, “Русский Гамлет” – самый интересный из всех балетов, поставленных в Большом за последнее время. Балетмейстер смотрит на исторические факты глазами современного человека. Классические балеты мы танцуем постоянно, их танцует весь мир. Это то, что можно сравнить. А Эйфман ставит балеты, которые не похожи ни на что. И он уникален в своей силе хореографа. Он создал свою труппу, создал свой стиль, у него свой образ мышления. Его спектакли дышат новизной, неординарностью. Они настолько опережают время, что по-настоящему будут оценены позже. За это его буквально загрызают наши критики, хотя во всем мире он признан как выдающийся хореограф, его любят там и всегда ждут. Мне кажется, в России какая-то патологическая мания унижать и уничтожать все лучшее, что здесь рождается. Разве нашей стране не нужны талантливые профессионалы?
– Быть может, этот новый пластический “язык”, созданный Эйфманом, с трудом воспринимается кем-то. А для вас он что значит?
– Это ново, это не с чем сравнить. Это какой-то свежий вихрь. А для тех, кто называет его “акробатикой”, наверное, интереснее смотреть одни и те же балеты. Но Большой театр, увы, и классические балеты не сохраняет. Даже “Спящую красавицу” на его сцене не увидишь. Ни “Баядерку”, ни “Раймонду”. Не говоря уже о “Спартаке”, потому что имя Григоровича под запретом в этом театре. Сводить счеты за счет искусства? Это неразумно. Страдают артисты, которые не имеют возможности танцевать богатый репертуар и дерутся за спектакли, потому что не могут без работы жить. Это несправедливость по отношению к искусству. А то, что появляется нового и хорошего, как “Русский Гамлет” Эйфмана, к сожалению, не задерживается в репертуаре. Я уверена, что и этот спектакль обречен здесь на погибель. К счастью, он поставил этот балет и со своей труппой, значит, его увидит весь мир. Я только молю Бога, чтобы роль Екатерины Второй не ушла от меня. Есть мечта станцевать его с труппой Эйфмана.
– Вот закончится гостевой контракт и каковы будут ваши взаимоотношения с Большим?
– Остался еще один спектакль – 16 апреля я должна станцевать “Жизель”. Полной уверенности, что я его станцую, у меня нет. Не в правилах моего характера навязывать себя, поэтому предпочту быть там, где нужна. Я уже задумываюсь, стоит ли соглашаться на какие-то благотворительные поездки, в которые меня зовут, при том, что на сцене танцевать не дают. Предпочитаю танцевать бесплатно в тех городах и странах, где мне не могут платить денег, потому что их там нет. С радостью танцую в Киеве, с удовольствием поеду танцевать во Львов, в Минск – совершенно бесплатно. А ехать туда, где собираются богатейшие люди? Не считаю для себя это возможным. От руководства почему-то только такие предложения и поступают сейчас. Мне уже ставят в упрек мои же собственные слова, которые я действительно произносила, что для меня главное – творчество, а не деньги. И я действительно в Большом оказалась не из-за денег. Но почему-то считают возможным показывать меня на каких-то презентациях, музыкальных рингах, фестивалях. Теперь-то я уже сама могу поехать куда угодно, не от кого не завися. Это, видимо, и раздражает наше руководство. В этом как раз причина создания сольной программы, когда я могу танцевать где и что захочу. Почему я должна представлять “лицо” театра, но не имею возможности танцевать на его сцене? Театр в какой-то степени начинает меня использовать, даже эксплуатировать. Хочу быть балериной, а не фотомоделью. Это даже смешно, будто с Большим я заключила договор, как с какой-то косметической фирмой.
– Но вы ведь не чужды и этой сферы деятельности…
– Какие бы сферы я ни осваивала, будь то драматическое искусство, кино, работа с фотографами, участие в показах мод известнейших кутюрье – все равно балет для меня самое главное и интересное сегодня. А планы Большого театра на меня мне не известны и не понятны. Не могу я вечно ждать работы, стоять на месте. Хочу танцевать сейчас, пока я молодая.
– Ну а “Русский Гамлет” вы будете еще танцевать в Большом?
– Вот этого не может сказать никто. Следующие спектакли назначены только на осень. И это убийственно для балета. С артистами проведена громадная работа. Они осваивали совершенно новую, очень сложную пластику – технически сложные поддержки, дуэты, вариации. И через полгода придется проводить эту титаническую работу с начала. Эйфман потихоньку “отходит” от того, что он перенес в этом театре. Люди здесь привыкли работать от звонка до звонка, а сам хореограф сидел сутками. Постоянно ему что-то мешало. При наличии спонсоров, людей, которые проплачивают новогодние балы, приемы в резиденциях, в театре нет аппаратуры для проведения репетиций. Все время отключались проигрыватели, микрофоны. Балетмейстер не мог элементарно обратиться к артистам на сцене. Человек, который ищет что-то новое, сталкивался с невыносимыми трудностями. Вряд ли он согласится еще раз повторить этот “опыт”.
– А какие-то зарубежные планы у вас есть?
– С первого мая у меня есть контракт в Лондоне – участие в новой постановке “Спящей красавицы” Английского национального балета. Мне предложено десять спектаклей на сцене Альберт-холла. Хочу дать весной сольный концерт и станцевать какие-то новые номера сначала в Москве, а потом за границей. В апреле предстоят гастроли в Германии, спектакль в Белоруссии. В Австрию поеду ставить новый танец. Будут гастроли в Японии с концертами. С хореографом Эдвардом Смирновым мы сделаем номер на музыку к фильму “Сибирский цирюльник”. Предложений много, и я стараюсь выбирать самые интересные. Грустить и тревожиться по поводу будущего некогда. Постоянно работаю со своим педагогом – прославленной балериной и замечательным человеком Риммой Клавдиевной Карельской. Она рядом со мной, как моя крестная мама. А в Петербурге моим другом и наставником является Инна Борисовна Зубковская, она работала со мной, когда я готовила “Лебединое” в Большом, помогает репетировать сольные программы. Благодарна ей за человеческую поддержку. Это важнее интриг, которые окружают в театре. Господи, так хочется, чтобы люди были добрее!
Ирина ШВЕДОВА.
Фото Алексея БРАЖНИКОВА.
