Все мы нынче раздражены. Нам изменяет выдержка. Кажется, уже нет сил терпеть все, что творится вокруг. На грани нервного истощения сегодня не отдельные люди, а страна. И доведший до преступления и умопомешательства Родиона Раскольникова вопрос – Кто я – тварь дрожащая или право имею? – стоит сегодня не перед человеком в отдельности, а перед народом.
Это надо понимать, собственной шкурой чувствовать. И все же – а дальше что? “Живым в могилу не ляжешь,” – говаривала моя покойная бабушка, доживавшая свои дни в мучениях, царствие ей небесное… А на весь народ и могилы не выкопаешь. Так что жить надо. А как?
Черт догадал меня два года назад в дни первого майского разгрома магазинов после выступления Николая Рыжкова с предложением поднять цены на хлеб выступить публично с вопросом: Кто же мы после всего, что с нами случилось? Народ, сообщество граждан или одуревшая толпа с психологией нищих, без достоинства, без веры в себя? Толпа, не верящая уже ни во что и никому?
И полились проклятия на мою голову за то, что не понимаю, что это партия и наша система столько лет доводили людей до нынешнего состояния – и довели. Вот с кого спрашивать надо! Вот кому головы сносить беспощадно! А ты, гад, народ упрекаешь! Судить его смеешь!.. Да его пожалеть надо.
Я, правда, и не спросил, потому что сам как-никак к этому народу самое непосредственное отношение имею. Жалости мы достойны. Но опять же: дальше-то что? Дальше как жить будем? На чем жизнь строить? От этого же не уйдешь.
Юрий Нагибин, неприкрыто раздраженный на все и всех – а кто, повторюсь, не раздражен, – в одной из своих публикаций считает, что тема возмездия “тем, кто уткнулся мордой в кормушку власти”, была слишком быстро снята с повестки дня при поддержке демократов. Он убежден, что “страх возмездия в скатившемся на дно обществе – самая конструктивная сила на пути к оздоровлению”. Он с каким-то избыточным раздражением обрушивает поток сарказма, на “отечественных демократов”, для которых “все пропади пропадом, только бы не допустить сведения счетов”. Он сердится, полыхает, призывает не перекладывать на плечи Христа дело возмездия, гневается против подмены идеей покаяния идеи возмездия…
Мысль в общем-то не нова. И Фридрих Энгельс знал, что есть два способа разложить нацию: первый – наказывать безвинных, второй – не наказывать виновных. Вот только на предмет возрождения нации он, как выясняется, ошибался с рецептами и путями достижения… Мысль не нова, и никак нельзя сказать, что бездарными по Нагибину нашими демократами она окончательно отодвинута на задворки общественного сознания. Нет, она живет в массах, и кипение сочувствующих вокруг Гдляна и Иванова тому лучшее подтверждение. Но вот конструктивность ее – все-таки вопрос. Даже Юрий Нагибин, захваченный ее в плен, вдруг оказывается в запальчивости способным на такие заключения, что остается только руками развести.
Одно признание мук совести “играми совести” в устах русского писателя чего стоит. А – “мне расхотелось каяться”? Попробуйте представить себе такое, исходящим от Льва Толстого, который в дневниках укорял себя за грехи и несуществующие, который и вовсе порой наводил на себя напраслину, но никогда не мерил покаяние меркой, не следил, как оно действует на царский режим и его чиновников. Кается-то человек для себя, для спасения своей души! Что ему, вступившему на покаянный путь, другие?.. И когда русский писатель не замечает полной несообразности умозаключения “не стану каяться, потому что другие не хотят”, невольно вздрагиваешь от осознания: да, далеко же мы упали. Уж если Нагибин так, то что от других ждать? Как можно ему, русскому писателю, мерить свою душу той же меркой, что и душу Чурбанова, Алиева, Лигачева. Может, у них на этом месте и нет ничего, а так – выемка, пустота. Завидовать им что ли? Или свою душу выскребать, раз она болит? Это – конструктивно? Не знаю. Не думаю.
“Разве мы знаем лишь кроткого и прощающего Христа? И не знаем Христа во гневе, Христа грозного карающего?” – спрашивает Нагибин. И тут же предлагает пособить Христу в его карательной работе – “Хоть что-нибудь можем мы сделать сами?”
Но ведь не даром же сказано в Библии: “У меня отмщение и воздаяние, когда поколеблется нога их; ибо близок день погибели их, скоро наступит уготованное для них.” И повторено апостолом Павлом в “Послании к Римлянам”: “Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию. Ибо написано: “Мне отмщение, Ч воздам”, говорит Господь”.
Скажут: это уж совсем божественное и небесное, никакого отношения к нашей многогрешной земле не имеющее. А по-моему, заключена тут мысль самая что ни есть практическая. Ибо если мы увлечемся идеей возмездия, примемся дружно, не дожидаясь Страшного суда, карать вместо Христа, к чему придем? Кому доверим дело, которое с чистой совестью можно поручить лишь Иисусу? Возьмется ли за него сам Юрий Нагибин. Уверен, что нет. Значит, придется назначать, выдвигать. Да еще желательно проверенных товарищей. Да еще найдется масса желающих принять участие, пособить, дабы урвать свое. Потому что нет среди нас, нынешних Христов. И не стоит искать желающих сыграть эту роль. Потому что получим мы в результате нечто ублюдочное между инквизицией, ЧК и судом Вышинского.
Тут пора объясниться. Сам я вовсе не херувим и не Анжелико, как говаривал Шукшин. Подставлять левую щеку, после того как мне вмажут по правой не умел и не пытаюсь. Я тоже за всенародное установление вины. Но вот считать ее сегодня главной заботой жизни? Не получается.
Достоевский говорил, что накормить людей еще не самая великая задача, потому что наевшись, человек спросил: “А дальше что?” Так уж человек устроен. А нашим голодным людям в качестве главной предлагать идею возмездия? Человеку и писателю калибра Нагибина?
Иной раз вдруг какая-то случайность жизни вдруг покажется такой жуткой, что даже ко всему вроде бы привыкшее наше сознание переворачивается. Нынешним голодным и грязным летом я не раз оказывался на Садовом кольце рядом с каким-то затхлым видеосалоном в подвале. Что убивало – очередь в него. Угрюмая, застылая очередь из мужиков, от которых так и разило неудавшейся жизнью. Причем большинство мужиков – в самом соку и силе. Им бы делом ворочать, да женщин любить. А они стоят на виду у всех в очереди на какую-нибудь “Глубокую глотку” или “Эммануэль” и не стыдятся этого. Стоят покорно, терпеливо, смотрят в заплеванный асфальт. Потом набьются в смрадный подвалишко, будут в темноте и духоте смотреть грязную порнуху, тяжело елозя по стульям, с мокрыми руками в карманах… А потом вынырнут на грязную улицу, побредут. Куда? Зачем?
Вот где ужас. Что от них ждать? На что они способны? Разодрать какого-нибудь бывшего функционера в куски – могут. А вот нормальными людьми стать? Уважающими себя за дело мужиками – могут? Не знаю.
Вот почему никак не хочу согласиться и поддержать Юрия Нагибина в его призывах к мести. Отомстить желающие найдутся, а вот таким, как он, попробовать бы людям иные идеи предложить. Те, которые их в людей превратят, из состояния агрессивного иждивенчества позовут к желанию самостоятельно утверждать себя в жизни. Научат воспринимать отпущенные им способности как божий дар, за который они несут ответственность, научат и себя уважать, и других.
Конструктивных идей нам не хватает, крушить мы научены. Вспоминаю, как суровел, наливался мгновенно непримиримостью и несогласием знакомый западный немец, когда я чуть заикался насчет того, что это американцы помогли им прежде всего из послевоенной разрухи выбраться. “Найн! Найн!” – стучал он кулаком по столу. Мы, немцы, поднялись сами. У нас была цель, ради которой мы могли терпеть и работать. У нас было позитивное мышление и вера в будущее. Какие тут к черту американцы…
Ну, американцы, конечно были, но ведь действительно не в той степени, как мы это сегодня себе представляем. Немцы сумели найти созидательные идеи, которые и сплотили их, и превратили в народ, способный к покаянию и к уважению к своей судьбе и истории. Где нам их взять? Если даже наши мыслители зациклились на возмездии. Если даже писатели первыми заявляют, что соскучились по запаху пороха!.. И накличут.
Игорь СЕРКОВ,
главный редактор “Недели”
