Фильмы, снятые режиссером А.Кончаловским: “Первый учитель”, “Ася Клячина”, “Дворянское гнездо”, “Дядя Ваня”, “Романс о влюбленных”, “Сибириада”, “Поезд-беглец”, “Возлюбленные Марии”, “Дуэт для солиста”, “Стыдливые люди”, “Гомер и Эдди”, “Танго и Кэш”, “Ближний круг”, “Одиссея”.
Я сижу в кресле и думаю о том, что он чертовски обаятелен. Улыбка… Энергетика… Шарм даже в голосе, несмотря на то, что он слегка сипловатый. Исключительная доброжелательность… Но за расслабленной позой, за небрежным поворотом головы, за мягкой снисходительностью угадывается пластика хищного, полного сил зверя. Это завораживает. Порода, перемноженная на силу, не это ли формула успеха?.. Меж тем он говорит:
– Русская история еще не смолола той муки, из которой можно выпечь пирог социализма, – очень справедливая фраза Плеханова. Когда Ленин задумывал революцию, он не предполагал, к чему мы придем. Взять русского коммуниста, английского и азиата. Они совсем не похожи! Мысль одна, семя одно, цветочки разные… Поэтому люди, грубо говоря, интерпретируют, толкуя действие. А оно совсем не таково, каким его представляют.
Господи! помоги мне сосредоточиться! Вещи, о которых он говорит, очень серьезны…
Поймите, что демократии в России не существует! Почему же мы продолжаем играть в это? А чтобы американцы не рассердились! Иначе скажут, что мы реакционеры. Поэтому огромные деньги тратятся на свободные выборы. Народ же при этом не будет выбирать кого-то, а будет выбирать против кого-то, и может выбрать совсем не то, что ему нужно на самом деле.
Дальше слышу то, что вызывает у меня в моем подвешенном состоянии нервический смешок:
Но не надо расстраиваться. Ничего страшного. Все обойдется.
Неизбежно вернется строгая структура, необходимая для того, чтобы люди нормально жили, чтобы не боялись рэкета, преступности, чтобы их охраняли. Заявление смелое, ну как все. Почему прежняя – утрированная структура? Она не была утрированная! Она была достаточно логичная для той страны, иначе бы столько не продержалась. 350 лет! Каким-то образом она держалась… Что-то было правильное в этом.
Все-таки в той жизни он был зверем! Великолепным породистым зверем! Вожаком. У которого мускулы красиво играют на бегу, которого не осмелишься погладить по шерстке… Будешь любоваться им, но издали и так, чтобы он не подозревал о твоем присутствии…
Я не уверен, что должна быть монархия. Я имею в виду, что должен быть человек.
Что-то происходит, когда звучит “монархия”, будто поворачивается ключик и я пробуждаюсь от видений. Конечно, не полностью, но по крайней мере хоть кое-что начинаю воспринимать.
Как замечательно пишет Ильин, преимущество царя перед президентом состоит в том, что царь никуда не торопится, он на всю жизнь. И поэтому он не стремится к немедленным результатам. А президент обеспокоен тем, что через четыре года, по истечении своего срока, придется отвечать. Царю отвечать не надо, он в ответе перед Богом и историей, поэтому он не делает торопливых или популистских поступков. Логика во всем этом есть, понимаете.
У Сороса была очень хорошая статья, которая называлась “Капиталистическая угроза”. Она о том, что этика ушла из капитализма. Ее больше нет, как во времена Адама Смита.
Слова опять накатывают, как морской вал.
Политический деятель, который не высказывает популярных идей, считается неудачником. Вот он и старается избежать провала. Иногда же нужно народу сказать страшные вещи, чтобы народ выжил. Он же готов лгать, чтобы только быть избранным. В этом смысле человек, который не боится необходимости переизбрания, не боится проводить непопулярные меры, потому что знает, что в результате они приведут к позитивным изменениям. Ну такие, как ужесточение закона, налоговая политика, очень серьезная в нашей стране, где никто не платит налогов. А законы такие, что платить нельзя. Другой вопрос – меняйте законы.
Ну выйдите на улицу, потребуйте правильных законов! Это же от вас зависит. А народ не готов к тому, чтобы понять, что это зависит от него.
Мы живем во времена Шекспира, только вооружение другое.
Деньги перевозятся в ящиках. Раньше они охранялись с секирами, сопровождались рыцарями. Сейчас же охраняются автоматом Калашникова.
Короля выбрали нового. Да здравствует король! Что там произошло в Букингеме? Кого-то кинули в Тауэр, кого-то в Темзу…
А народ сидит и пьянствует. Он же не принимает участия в управлении страной. И заставить его нельзя. Нужно его не заставлять, ему надо помочь: создать те условия, при которых он может работать, не остерегаясь грабителей, бандитов. То есть нужна жесткая структура.
Вал накрыл меня с головой. Поток слов размагничивает. Опять ухожу в образ. Слышу лишь краем уха.
Нам бы очень помог такой президент, как в Сингапуре…
А какой президент в Сингапуре? – выныриваю на поверхность и обнаруживаю, что речь идет уже о другом: о его работе, о его непосредственном Я.
Я живу там, где работаю. А здесь работать я не могу. И даже не хочу. Во-первых, мало платят. Но и это еще не все. Когда я снимал “Курочку Рябу”, меня обвинили, что я снимаю антирусское кино…
Во-вторых, на свои проекты я не могу найти денег.
Я люблю теплое море, белый парус и хочу жить так, как мне хочется, а жизнь коротка…
В творчестве я на являюсь фанатиком одной картины, как Тарковский. Кроме одной картины, он ничего не мог делать. Я стою ближе к театральному режиссеру. Обожаю Питера Брука, потому что он мог ставить трагедию, комедию, драму, цирк. Обожаю Куросаву, который снимал все: коммерческие картины, вестерны, самурайские драмы, Достоевского, Горького, великие трагедии. Поэтому я прикладываю свой талант там, где могу. А другие не могут. Я, может, и хотел бы быть таким вот мессией, но мне ближе клоун, чем мессия. Я люблю людей развлекать.
Ничего не имею против, потому что мне нравится, когда меня развлекают, особенно если это мастер такого высокого уровня, как сидящий напротив человек, на которого я смотрю с обожанием, потому что он классик. Потому что его картины в состоянии заставить меня смеяться или плакать, или пронзить какой-то особой щемящей интонацией, не исчезающей и после просмотра.
А теперь к тому же он еще и писатель. Вышла его новая книга – “Возвышающий обман”. Здесь и воспоминания, и размышления о жизни. Чтение очень информационное, поскольку, что не имя – то веха, либо в родном, либо в мировом кинематографе.
Вы не представляете, сколько обиженных! Сначала просят: напиши! Напиши! Почему обо мне нет? Написал. Ну теперь ты есть. Прочла. Обиделась. Чего же обижаешься – сама ведь хотела?
Мы подходим к концу века. Абсолютности нет, кроме смерти. Пора бы это понять и избавиться от абсолютности наших убеждений.
Что же я теперь поведаю читателям?
Галина ПЕРЕВЕРЗЕВА.
