Александр ДУГИН,
главный философист “НВ”
КРАСНОРЕЧИВЫЙ СТРАХ ПЕРЕД КОРИЧНЕВЫМ ЦВЕТОМ
Стоит задаться вопросом, который, несмотря на всю его актуальность, по какой-то (весьма странной) причине вообще не ставится. Почему все боятся фашизма (как в России, так и в мире)? Почему именно это слово является самым общеупотребительным термином в политической, культурной и бытовой лексике притом, что полноценного и осознанного политического или идеологического фашизма либо вообще не существует после 1945 года, либо он представляет собой крайне маргинальное явление, достойное не большего внимания со стороны публики, чем общества коллекционеров бабочек или собирателей марок?
Это не может быть случайностью. Следует разобраться в смысловой нагрузке этого выражения в его нынешнем употреблении. Очевидно, что определить таким образом какой-то один политический фланг явно глупо. Козырные выражения крайних либералов (типа Новодворской), мол, “фашизм и коммунизм (а также социализм, социал-демократия, и все остальные в зависимости от настроения) – это одно и то же”, прекрасно бьются скандируемыми на митингах “Трудовой Москвы” лозунгами “Демфашизм не пройдет!”. Кургиняны и лямпорты из “НГ” шьют фашизм “Новому миру” и тишайшим центристам, а коммунист Илюхин обвиняет в фашизме режим Ельцина и русофобов из “МК”. При этом, заметим, что “антифашизм” либералов не имеет ничего против контакта с фашиствующими анархистами (известна взаимная симпатия антифашистки Новодворской и профашистского полупанка Сергея Жарикова); одновременно с этим “антифашисты” анпиловцы ничего особенно не имеют против националистов из РНЕ.
Вывод: фашизм ассоциируется с чем-то иным, нежели конкретные политические силы, так как в противном случае, весь спектр русской политики от Нины Андреевой до Бурбулиса должен был бы признать свою фашистскую природу и окончательно примириться по этому поводу.
Нет, под фашизмом мы имеем в виду нечто совершенно другое, не конкретное политическое явление, а наш глубинный тайный секретный страх, который сближает и националиста, и либерала, и коммуниста, и демократа. Этот страх имеет не политическую и не идеологическую природу, в нем выражено какое-то более общее, более глубокое чувство, равно присущее всем людям независимо от их политической ориентации. Причем этот “магический фашизм”, преследующий наше бессознательное, настолько явно отличен от фашизма политического и конкретного, что если нам представится случай побеседовать с каким-то конкретным неонацистом из маргинальных политических молодежных группировок, то у нас не останется никакого иного чувства, кроме чувства разочарования – “и это все?”, “нет, это никакой не фашист!”
В таком случае, чего мы боимся в действительности? Кто такой настоящий фашист и что такое настоящий фашизм не в исторической, но в психологической, даже психиатрической перспективе?
ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО
Фашизм, безусловно, совпадает в обыденном сознании с Абсолютным Злом, и то единство в понимании этого, независимо от политической ориентации, о котором мы сказали выше, показывает, что такое отождествление на сегодняшний день – факт всеобщий и универсальный. Но что может сегодня объединить (пусть по негативному критерию) людей, столь различных между собой по культуре, социальным интересам, вероисповеданию и идеологии? Только одно – ощущение общей причастности к “человеческому виду”, смутный и экзистенциально фоновый гуманизм, который присущ и правым, и левым, и экстремистам, и центристам. Именно гуманизм остается последним якорем для сохранения относительного баланса в цивилизации, раздираемой внутренними и внешними политическими и идеологическими конфликтами, на фоне глобального культурного, экологического и социального кризиса. Если убрать этот бессознательный гуманистический элемент нынешнего сугубо светского, сугубо человеческого человечества, то оно немедленно упадет в бездну помешательства, фанатизма, истерики, надрыва, самоубийства. Современный человек при всем его цинизме, практичности, прагматизме, индивидуализме и агностицизме все еще свято верит в последний фетиш – “в человеческий фактор”, в “человеческий факт”, который, будучи не плохим и не хорошим сам по себе, является общей платформой существования человечества.
Естественно, такое человеческое человечество подозревает о возможности катастрофы, т.е. о том, что эта последняя опора, этот “бессознательный” гуманизм могут быть выбиты из-под его ног. Причем двумя способами – внешним и внутренним. Ощущение внешней опасности, синдром одержимости “концом” проявился в двух мощных течениях – экологизме и пацифизме. Эта позиция предчувствует, что главная угроза “человеческому человечеству” придет извне: либо окружающая среда, будучи сущностно “внегуманной”, “нечеловеческой”, разобьет иллюзию человеческой самодостаточности и взорвет человеческую безопасность, либо “злые ястребы” развяжут военный конфликт, который уничтожит человечество. (На этом последнем психологическом факторе была основана в доперестроечные десятилетия “стрессовая” политика западного антикоммунизма.)
Но для нас важнее исследовать внутренний путь уничтожения “человеческого человечества”. Так как именно такой внутренний взрыв и понимается под фашизмом на бессознательном уровне. Некоторые клинические антифашисты предложили даже особый термин “психофашизм”, а этот термин, несмотря на свою внешнюю нелепость, весьма красноречиво показывает, что страх перед фашизмом имеет сугубо психическую, психиатрическую природу, а не какой-то политический проект. Итак фашизм есть внутренняя угроза для гуманизированного подсознания современного человечества, предчувствие возможного краха этого подсознания в той форме, в которой оно существует сегодня.
КНУТ И КИНЖАЛ ДЕ САДА
Часто с термином “фашизм” автоматически ассоциируется иной термин “садизм”, и это не случайно. Фактически главные персонажи романов де Сада воплощают в себе кристальные образы того, чего больше всего страшится “гуманистическое” подсознание, грядущее тотальное распространение которого де Сад гениально уловил и осознал еще в конце XVIII века. Герои де Сада являются людьми, которые, принимая вызов либеральной идеологии, ставящей во главу угла принцип максимальной индивидуальной свободы, доводят эти принципы до их логического предела, взрывая и уничтожая ограничения “индивидуальности”, сохранившиеся в “демократическом” и “просвещенном” обществе как наследие “темных”, “нелиберальных” времен, как пережиток теократии, этатизма и морали. Политические идеи де Сада, ясно и последовательно изложенные в “Философии в будуаре”, являются математическим применением либеральных догм к самым интимным сторонам человеческой жизни, связанным с эротическими комплексами, глубинными ингибициями и вегетативными психологическими реакциями (причем все описано с удивительным “черным юмором”, отличающим все работы де Сада). Де Сад не борется с “гуманизмом” и нарождающейся “психологией гуманизма”, он просто доводит их линию до логического конца, не останавливаясь на полдороге, как это имело место в случае его наивно-оптимистических современников, видящих “либерализм” и “гуманизм” в восторженных тонах. Де Сад – это внутренний предел движения общества к либеральной модели, и не случайно его идеи и Запад понял только в начале XX века, когда пророческий дар де Сада обнаружил себя во всей своей полноте и достоверности, когда его тексты открылись как предвосхищение Киркьегора, Ницше, Бакунина, Фрейда, сюрреалистов и т.д. Но следуя либеральным, “республиканским” принципам, де Сад рисует такую страшную картину бесконечных преступлений и извращений, которую сами либералы вряд ли могли бы признать за идеал своего общества. Почему? Лишь потому, что их сознание не способно охватить всего идеологического пространства своей собственной позиции, а их “предрассудки” мешают им легализировать всю полноту криминальных и извращенческих версий, которые они предпочитают “признавать” и “принимать” постепенно и последовательно одну за другой. Де Сад предлагал легализовать воровство (это фактически сделано при переходе к капиталистической модели общества, основанной именно на нем). Он считал необходимым разрешить все виды половых извращений, и в первую очередь гомосексуализм (современное либеральное общество так и поступило). Он настаивал на отмене смертной казни за самые страшные преступления (борьба за такой закон увенчалась успехом во многих развитых странах).
Единственный аспект, который мешает де Саду стать истинным архитектором, классиком современного либерализма, это тот комплекс, который получил в психологии его имя, “садизм”. Именно этот аспект менее всего готовы принять либералы и “гуманисты”, именно в нем содержится камень преткновения перед интеграцией де Сада в пантеон либеральных идеологов.
Дело в том, что последовательный и предельно честный де Сад, пройдя весь путь по отрицанию ценностей традиционного общества – от отрицания церкви и монархии до отрицания государства, морали и этики – столкнулся с важнейшей метафизической проблемой: кто именно будет являться субъектом свободы, завоеванной в результате последовательного и тотального уничтожения “старого” мира? Морис Бланшо в своей книге о де Саде правильно замечает, что как только какой-то герой де Сада перестает идти по пути все более страшных и разрушительных преступлений, он сам немедленно становится жертвой более последовательного “либерала”. Ницше говорил о том же самом в притче о “бледном преступнике”: “Бледный преступник склонился; он бил, но еще и украл”. Для Ницше “кража” является снижением чистого преступления, заключенного в прямом акте немотивированного убийства. Де Сад в своей юмористической манере, напротив, проклял бы убийцу, если бы он не украл да вдобавок не изнасиловал бы труп, и тем более не посадировал бы до этого жертву. Субъектом освобождения, таким образом, становится у де Сада не просто обычный человек, но человек особый, “обособленный”, героический в некотором смысле, который не просто ясно осознает (чего никогда не делают умеренные либералы), что увеличение свободы одного возможно только за счет уменьшения свободы другого, но и стремится последовательно довести свою личную свободу до максимума и сократить свободу окружающих до минимума. Именно такой выведенный де Садом тип “садиста” и стал постепенно той фигурой, которая преследует коллективное бессознательное современного человечества. Почему? Потому что появление такого персонажа является не просто случайностью, но необходимым следствием гуманистического “развития” человечества по пути либерализма и просвещения! Именно такой садистский субъект неявно присутствует в “гуманистическом подсознании” людей, лишенных сакральных ориентиров традиционной цивилизации. Он – это “темный двойник”, в котором постепенно копится коллективный счет человечества за его свободу и его “человечность”.
На дне “гуманного” подсознания человечества шевелятся тени героев “Жюстины” и “Джульетты”. Они грозят кнутом и острым кинжалом тем, кто трусливо остановился на пути к “освобождению” человечества на полдороге. Для самых робких и слабых у маркиза де Сада была иная пытка — спринцовка в человеческий рост, найденная при обыске его замка.
Не узнаем ли мы в де Саде и его героях знакомого призрака? Не источают ли его герои тревожный аромат “фашизма”, конечно, не исторического и конкретного, но “психического”, пресловутого и пугающего “психофашизма”?
ОНИ ПРИШЛИ
Либеральное подсознание современного человека носит в себе свой собственный приговор, свое собственное отрицание, свою собственную смерть. На предельной грани темных энергий души современного человека живет страшный персонаж – “магический фашист”, призрак, обретший плоть, персонаж маркиза де Сада, ворвавшийся в вашу квартиру…
У Оруэлла в “1984″ есть очень важное место, свидетельствующее о его довольно глубоком понимании законов человеческой психологии: в последней и самой страшной камере пыток, куда попадает герой, с ним случается то, чего он больше всего страшился на протяжении своей жизни, в снах, грезах, тревожных видениях. Крысы начинают грызть его лицо. Если современное общество, шире, современное человечество страшно боится фашиста, и если эта фигура соответствует определенному глубиннейшему пласту “коллективного бессознательного”, то такой фашист обязательно появится. Конечно, не в форме политического движения, сходного с итальянским или немецким прецедентом. Исторические фашизм и нацизм почти ничего общего не имели с тем “психическим фашизмом”, который является внутренней, психической угрозой человечеству сейчас. Новый фашизм возникнет по иной логике и на основании иных законов. Скорее всего он будет намного страшнее предшествующего, так как он будет качественно другим. Он возникнет не как спасение от либерализма (попыткой чего были предшествующие версии фашизма), но как наказание за либерализм, и родится он не вне, а внутри либерального общества. Как последняя точка его истории, как его закономерный конец. Но поскольку человечество фактически отождествило сегодня свою судьбу с гуманизмом и либерализмом, то есть все основания полагать, что это будет одновременно и концом человечества.
“Фашист” понятие внутреннее. Тот, кто не поймет необходимости взять на себя всю полноту кошмара, свойственного внутреннему миру героев де Сада, кто не сможет принять на себя трагическую и дикую миссию “садиста”, с необходимостью станет “жертвой” (в лучшем случае мазохистом). В этом жанре законы очень жестоки, как жестоки на практике либеральные реформы и их результаты.
Конечно, у самых радикальных либералов уже можно разглядеть многие “фашистские” и “садистские” черты – извращенческая “кровожадность” Новодворской, злобная агрессивность президента, любящего стрелять в свой народ из танков (Бокасса, говорят, обстреливал свой город из базуки), циничный материализм “приватизаторов”, психологическая симпатия “реформаторов” к мафии и ее законам и т.д. Но этого недостаточно. По сравнению с истинными садистами все это лишь первые шаги “гуманистического” детсада. Вряд ли сами либералы найдут в себе силы двинуться к идеалу Сен-Фона, Мальдорора или Сверхчеловека. Для этого их гуманизм остается слишком “теплым” (не горячим и не холодным). А следовательно, они станут “жертвами”. Вообще для конкретных либералов характерна более “мазохистическая”, пассивная природа. Как правило, их атхетип соответствует “пассивному содомиту” или его симметричной проекции на женский пол – “активной лесбиянке”. А если это так, то фашизм придет к ним в роли палача.
Нет, не на митингах и съездах патриотов, не в ополчении “Выбора России” и не на маевках “нео-коммунистов” увидим мы настоящих “психофашистов”, грозных героев современного подсознания. По ту сторону коллективистских идеологий в полночный час надевают они свои темные маски, вооружаются острыми ножами и кожаными плетками и тихо скользят по темным улицам в поисках “гуманиста”. Они появляются неожиданно и внезапно, как черные ночные призраки, вызванные нашим непрекращающимся ужасом, нашим психозом. Они анонимны и бесчисленны. Они терзают и мучают нас в долгих постперестроечных снах. Они медленно продвигаются к власти – но не политической, ограниченной и компромиссной. К власти абсолютной, основанной на тотальном господстве “садиста” над трусливой и трепещущей массой обреченных жертв, “либералов”, “антифашистов”. Фашисты не злы и не жестоки сами по себе. Их насилие спокойно и холодно, почти ритуально. Трусливые гуманисты всех мастей своим визгливым “антифашизмом” сами провоцируют их тайное, ночное посещение. Тихое посещение без всяких угроз и политических требований. “Каждый пустой орех хочет быть расколот”. Такой колкой и занимается “фашист”, страшный персонаж заката либеральной цивилизации, обретающий сейчас физическое рождение.
Все, кто поверил в “человеческое достоинство” и “человеческую свободу” в секуляризованном мире без традиции и сакральности, заплатят строго по счетам. За себя и за своих предшественников.
Фашисты в городе. Они повсюду. Они в нас. К сожалению, страшный выбор, который нам остался, звучит не обнадеживающе: либо “антифашизм” и роль жертвы, либо “фашизм” и роль палача. Их бритвы остры. Они не откажутся от предоставленной им “суверенности”, но мы заплатим им за ее бремя и ее трагизм.
Фашисты придут. Обязательно. И начнут нас садировать и не остановятся до тех пор, пока не прочтут в наших глазах первые признаки понимания того, в какой реальности мы находимся и что мы в ней должны были бы делать. Если же ваши глаза останутся такими же тупыми, как сейчас, господа “антифашисты”, грозные призраки цивилизационной полночи заведомо снимают с себя ответственность за печальный исход. Рано или поздно, но наглая вера наивного человечества в “добрый конец” будет опровергнута печальным и страшным эпилогом “тщеты добродетели”. Вы помните, что стало в конце концов с Жюстиной?
